/////////////////////////////////
Об этом доме позже я написал повесть «ЛЧК». Но этом потом. Пока я только начал рисовать, и ничего не писал. 1977г. Несколько лет до этого потерял память. Я еще пытался заниматься наукой. Мне захотелось получить нормальное, (а не нахватанное, как было) физическое образование. До этого было два года физфака Тартуского университета, добровольно сдавал экзамены, студент медфакультета. Про энтропию я знал лучше всех. Еще история, но в другой раз.
В 77-ом наука уже претила мне, но я относил это на свой счет, как всегда. Моя вина. И решил получить в МГУ второй диплом, чтобы «ударить с новых высот». Вернее, третий, я уж был кандидатом наук. Там был факультет для таких старичков. И меня срезали. Хотя я был неплохо подготовлен. Я никогда не верил, что меня могут срезать, и что вообще так бывает. Я до этого стены прошибал упрямой башкой. А тут подкатился ко мне какой-то кривенький, сунул листок с пятью задачами. И смотрит. Я начал… Он подождал полминуты, и говорит — нет, этого Вы не знаете, давайте вторую… Он не давал мне и двух минут на размышление. Через пять минут я вылетел, ошеломленный. Потом я давал решать эти задачки нашим физикам. Имеющие физтеховскую подготовку люди решали их кто за пять, кто за семь минут каждую. Но за минуту?.. И поступающему?.. Все равно я не верил, что меня срезали. Я знал, что на физфаке МГУ евреев не любят, и что люди из Подмосковья их не совсем устривали тоже. Но я считал, что сам виноват, должен был решать быстрей. Мог или не мог — это уже не интересно.
Приехал домой, и потерял память. Обнаружил это на следующий день — пришел в Институт, и не знаю, что делать. На завтра — знаю, что через неделю нужно — пожалуйста, а конкретные действия от 9 до обеда — ни-че-го. Конечно, я всегда был дико переутомлен, но память у меня была такая, что я ни одно лицо, ни одну фамилию, ни один стих, который когда-либо прочитал, не забывал никогда. А теперь — далеко все помню, но не знаю, куда сейчас идти… Я был в ужасе, что делать дальше? Болезнь или истерическая реакция, до сих пор не знаю. Сказался больным, ушел, начал думать. И начал по-новому жить: вечером писал длинные списки действий на завтра с точностью в 15 минут. И так работал, умения я сохранил.
Так продолжалось несколько лет, и никто не знал, что у меня нет этой — краткосрочной оперативной памяти.
Через полгода моя память полностью восстановилась.
А потом я начал рисовать. Случайно. Но об этом уже писал.
………….
Когда-то, еще давней, мы ездили студентами из Тарту в Таллинн, домой на каникулы. Поезд тянулся всю ночь. Мы не спали, читали стихи. Кто был? Один человек, его звали Гурвич, он потом подло поступил, подвел нас всех под парторга Мечетина. А мой друг Федосик Витя, он добрый был — простил Илью Гурвича, а я не простил, и до конца дней не прощу.
А Витя умер, хорошие люди меньше живут…
Память восстановилась, и даже более того. Хорошо, когда помнишь хорошее, плохо, когда загромождаешь себе мозги плохим. Мечетин, где ты? Давно гниешь на тартуском клабище? Как в повелительном от «гнить» — черт, не знаю, как, но он и без меня обойдется.
Вот какие странные ассоциации возникли у меня от этой ночной картинки. Время, когда я был счастлив, потому что ушел от всех — от принуждения, нелюбви, ненужных связей, натужной логики, которая мне трудно давалась: я никогда в сущности не верил, что «связь идей та же, что связь вещей»… как утверждал один еврей, который все-таки больше, чем свою философию, любил шлифовать стеклышки.
