из письма (временное, до прочтения) Рудику

Вы спрашиваете, что значит — «любое изображение, (будь то живопись, графика, фотография… техника, жанры и прочее значения не имеют, также как время, культура, традиции и все такое) — устроено одинаково, и подход к нему, хорошее оно или неважное, или вообще негодное — один и тот же всегда, во все времена…»
Сам себя цитирую неточно, но примерно так было(?). Речь о цельности изображения, а не о прочих, более мелких его свойствах, качестве и т.д. Выше цельности нет ничего, если нецельно — то и не выразительно. Дело в физиологии нашего зрения, которая не изменилась за многие тысячи лет, и несильно отличается даже от фасеточного зрения насекомого.
Собрать образ воедино необходимо и для лягушки, сбивающей муху налету своим липучим языком, и для нас. Отсюда простые свойства, обязательные для любого изображения. Например? Не может картинка без огромного ущерба для ее восприятия, состоять более чем из двух, максимум трех больших частей. Внутри них могут быть сотни фигур, как у Босха, например, или у Брейгеля, но от основных частей никуда не денешься. Можно свести изображение к одной части, как сделал Малевич, в своей идеологической картинке (черный квадрат), но при этом выразительность уходит из сферы изобразительного искусства в другую область, так что упрощение тоже имеет свой предел. Вход в пещеру и выход из нее — главное темное пятно и светлое пятно остаются обязательными и для нас, вышедших из пещер давным давно (но в сущности недавно).
Дальше начинаются мучения буриданова осла… Это знал и подчинялся даже такой гениальный пижон как Пикассо, который сознательно разбивал изображение на осколки, а потом все равно собирал, выигрывая (спорный вопрос) в выразительности и напряженности изображения…

По поводу обрезания…


………..
Задним числом заметил — ножницы могут зрителя с толку сбить… 🙂
Нет, нет, речь о споре с фотографами, спешащими обрезАть картинки…


…………..
иллюстрация к разговору, не более…

Пир во время чумы (один из вариантов)

/////////////////////////////////////

Говорят, у нас чумы нет, полностью побеждена.
И народ веселый стал — жуть!.. Пляшет да поет. Но есть еще небольшая печаль-тоска.
— Без царя-то проживем, — говорят, — а вот старшего брата — дайте нам, ну, дайте!
— Брата дадим, — отвечают народу. — Вот тебе выбор, хочешь брата защитника или уж сразу — охранника?
И в думах этих начинается нетрудовой воскресный день…
Про чуму у меня картинка была смешная, стол прямо на улице, сидят дурачки и выпивают. И тих-хо кругом, ничто не страшит, не угрожает…
Наверное, чума за углом стоит, сама их беспечностью устрашена.

Было, где-то около 2-х лет тому назад


…………
Здесь есть еще «тенденциозный» подбор героев натюрморта, потом совсем отказался: не должны вещи и всё на картине своими вне-художественными свойствами толкать зрителя в бок или подмигивать ему.

Мотя, дочь Зоси


…………..
Каждый раз, когда подхожу к дому, сначала зову — «Мотя!»
Многим кошкам и котам приходится жить на улице, так жизнь сложилась, а вот Мотя сама выбрала — ушла из дома, где родилась. Живет теперь в соседнем доме в подвале, но иногда приходит к нам поесть. У нас ее не любят, но терпят, потому что дочь нашей старой кошки Зоси.

Возвращение Султана


………………
Момент примирения Султана (слева) с матерью Алисой. Осенью прошлого года Алиса выгнала Султана из нашего подвала, он жил всю зиму в соседнем доме, перебивался случайными подаяниями, к нам подходить боялся.
Теперь ему разрешено вернуться.

Борис жив!

……………………….
Его не было с осени, и мне несколько раз говорили, что он умер, и даже уверяли, что видели тело большого черного кота… Нет, он вернулся, и пришел к нам, всех узнал, и его узнали — наш друг. За ухом попрежнему незаживающая рана, но жив и хочет есть. Не все у нас дожили до весны, не все смогли его встретить, но это другая тема.

Из Кукисов


…………………….
Событие, действительно, имело место с моим знакомым АБ. Но и с БА что-то похожее случилось, и с XZ, совсем в другой стране, нечто подобное произошло. И потому я этот рассказик не разорвал, как многие другие, «бытовушные», я их называю, а оставил. Что-то остановило…
В жизни каждого бывает, растет внутри тела или головы пузырь, а может гнойник, надувается, тяжелеет… В нем страхи всякие, зависимости, долги и обязанности…
И вдруг — лопнул. И много воздуха вокруг! Хотя вроде стоишь на той же улице, и машина-поливалка рогатая — та же, что вчера, снова поливает мокрый асфальт… Раньше мог только сюда, и в мыслях другого не было, а теперь, оказывается, могу еще и туда, и в третью сторону, и вообще — ко всем чертям! Это чувство, беспечно-аморальное, по-детски радостное… Оно должно когда-нибудь придти, хотя бы раз в сто лет.
Потом вспоминаешь, морщишься, улыбаешься… — вот мерзавец!.. Вот злодей!..

Из «Кукисов»

Пикассо был всемогущим художником. И великим пижоном — любил удивлять. Но остановился перед абстракцией, хотя был куда мощней Кандинского.
— Где же тут драма? — он как-то спросил, стоя у одной из абстрактных работ.
Не так уж важно, темно или светло, конкретно или абстрактно, а вот есть ли драма…
Ван Гог говорил, чем ему хуже, тем светлей картины.
Для Рембрандта драма была борьбой света и тьмы.
А как же Рубенс? Радость жизни так и бьет фонтаном.
Но быстро надоедают его тетки, набитые ветчиной.