………………………………….
Это было летом 59-го года в Таллинне. После второго курса медфака в Тарту я работал санитаром на скорой помощи. Не выезжал, мы принимали поступающих. Тогда я еще думал, что стану врачом. Через год уже понял, это не для меня. А в те летние ночи была романтика. И там была сестричка, очень симпатичная. Правда, времени для общения у нас почти не было, особенно донимали алкоголики. Одного человека, вернее, молодого парня я запомнил. Всего только ночь он у нас был, потом его забрала милиция, он участвовал в какой-то потасовке с националистическим окрасом. Он был эстонец, и боролся за независимость. Ничего не могу об этом сказать по существу, насколько это было серьезно. Но парень был начитанный и неглупый, и, после наложения швов на ножевую рану (ничего серьезного), слегка протрезвев, он много говорил. Он учился на историческом факультете, потом его выгнали, он говорил. Сейчас я помню почти каждое слово из той ночи, а вчерашний день дается мне с трудом :-))
Бывают встречи, слова, которые находят внутренний резонанс, в сущности, это подтверждения несозревших мыслей, мне кажется.
Никакое содержание жизни несоизмеримо по значению для нас, по силе переживания с самой жизнью, он говорил. Можно «забить до отказа» свою жизнь самыми высокими поступками и достижениями — все равно когда-нибудь поймешь, если не дурак, что жизнь прошла мимо, упустил меж пальцев, как морской песочек на таллиннском берегу. Мелкий он, холодноватый и сыпучий… как вода — сжимаешь кулак, все равно вытекает…
Так есть ли что-то в жизни, сравнимое с самой жизнью, я спросил. Он подумал, и говорит — нет… разве что самопожертвование… и добровольный сознательный отказ от жизни, не от горя, страха, болезни, а по убеждению, доводам разума.
Потом, когда я читал Шопенгауэра, вспомнил этого парня.
А утром его увезли, и я никогда больше его не встречал, и не слышал о нем. Он называл себя «белый негр», почему — не знаю…
Когда я начал рисовать, то писал только по памяти и впечатлениям. И мне захотелось представить себе этого человека. Нет, не молодым парнем, которого я видел, а таким, каким он мог бы стать в мое настоящее, а мне было около сорока… Я думаю, он не дожил до тех лет, это был человек, направленный на самосгорание, есть такие, частично мне это знакомо.
Написал по старому маслу, и портретик этот со временем начал осыпаться. Утешаю себя, что не только я на этом попался, были и Репин, и Куинджи, масляный грунт многих подвел. Слегка восстановив картинку в Фотошопе, вывешиваю. Такой вполне романтический облик, да…
Но пусть уж повисит. Слишком много людей прошло мимо, и о них быстро, быстро, быстро забывают, это я точно знаю. Мы не оборачиваемся, живем дальше. Но ничто бесследно не проходит. Ничто.
Согласен с Вами. В конце концов, важней всего интерес к тому, что делаешь, чем живешь. А эта штука такая, что нужно постоянно культивировать и поддерживать, искать какие-то новые «ответвления». Хорошо, если удается сочетать интересную и более-менее обеспеченную жизнь. С возрастом это становится сложней, и физических возможностей меньше, и имеет место определенный скепсис по отношению к содержанию жизни, а ее ценность, вернее, ощущение ее ценности только возрастает 🙂
Но мы пока живы, это главное, значит, можно что-то придумывать и изменять в жизни.
Всего Вам доброго!
Дан
Ощущение жизни стоит на совершенно другом уровне по сравнению с её содержанием просто потому, что мы пока ещё живые люди, состоящие из нервов, костей, внутренних органов.
У компьютеров, пока что нет ощущения жизни, каким бы богатым ни было содержание их жёстких дисков.
И всё же бессодержательность — тоже угнетает. Тяжело, как это ни странно, работать в банке. Платят хорошо. Деньги дают определённую свободу. Кое-какие жизненные ощущения на них купить можно. Если работа спекулятивная, с биржей связанная, то и служба подбрасывает массу острых ощущений. А вот содержательной части нет. Даже у компьютеров.
Может статься, что дневник какой-нибудь домохозяйки во много раз интереснее огромных банковских баз данных.
Не обязательно дожил. За уклонение от службы в армии, НАПРИМЕР, в 50-ые годы там осуждали на 20-25 лет, (у меня есть в повести «Следы у моря») особенно, если были «отягощающие моменты», а их в Эстонии было предостаточно.
Я родился в Эстонии, и некоторые места там, море, деревья, домики, улицы — мой «золотой запас» 🙂
Но мне стало неприятно там бывать. Как это ни парадоксально, но в составе СССР Эстония могла иметь свое лицо, национальную свою окраску. Сейчас все это стремительно будет потеряно, а Таллинн превратится в глянцевую картинку для туристов. Конечно, я в деталях знаю, как происходил захват, и еще в 80-ые годы переписывался с таким «политологом» Фалиным, и он меня уверял, что никаких тайных протоколов при пакте Молотова -Риббентропа не было (письма сохранились, он-то все знал :-))
И конечно эстонцы заслужили свое право, это справедливо. Но мой город я потерял, и буду терять все быстрей. Кстати, довольно тяжело живут там старики, в очень несправедливом положении наши соотечественники. Я считаю, что следовало бы принести извинения от России всем оставшимся не по своей вине «за кордоном», всех желающих обеспечить гражданством автоматически, и предоставить возможность переехать в Россию. Это большая вина России перед СВОИМИ.
..
Конечно, все по иному сложилось, чем думаем. Но тут я о другой мысли, которую вспомнил со стародавних времен. Никакое содержание жизни, по значению для нас, не может сравниться с самим ощущением жизни, в этом есть драма. И этот портретик мне напомнил о том ночном разговоре.
Он был лет на восемь старше меня. Мне было интересно не как он выглядел тогда, это-то я помнил хорошо. {{Писать и рисовать то, что слишком хорошо знаешь мне всегда было не интересно. В процессе должно возникать что-то новое, все-таки искусство — это способ исследования.}} Я пытался представить себе его под пятьдесят, как ему было в момент написания. Я не знал, только представлял себя. Почему-то в результате картинки почувствовал, что его уже нет на свете, а пишу я романтическую чушь 🙂
Так ведь он же, наверно, дожил до торжества своих убеждений.
Может быть теперь ему грустно. Не потому, что всё было напрасно.
Напротив, — я недавно был в Тарту, — хорошо теперь в Эстонии.
Нет больше той затхлости, с которой мы никак не расстаёмся.
Но всё равно же наши представления реализуются по иному.
Или мы начинаем принимать всё каким-то иным образом.
Всё происходит не так, как мы мечтаем и надеемся.
Это молодой парень? Скорее, старик.