ОТ БОЛЬШОГО СТАРАНИЯ…


////////////////////////
Еще небольшое замечание.
…………………………………….
Вот что значит — «переклеил». И двадцати лет не прошло.
Проклейка защищает от масла, разрушающего основу. А переложишь клея, ткань становится ломкой и трескается.
…………….
Теперь до завтра, надеюсь 🙂

ФРАГМЕНТИК ВАМ…


………………………………
И что-то сегодня надоело, ухожу. Текст из «Острова» подвесил, кое-какую мелочь тоже, из ночного сканированного… До завтра, а пока слишком холодно. Запираю кошек в мастерской, а они, дуры, выясняют старые отношения! Хотя уши отморожены, и самое время, казалось бы, помириться.
А мы наоборот, третья мировая в сущности начинается, а мы спокойно так — о кракелюрах… Хотя… может в этом есть смысл, кто знает…

ПОВЕСТЬ «ОСТРОВ» (продолжение, конец СЕДЬМОЙ главы)

…………………………………………..

5.
Он уже совсем угасал, редко приходил в сознание, и вдруг с утра бодрый, свежий, сидит среди подушек, ест кашу…
Вот она, память, одно предательство!.. Он полусидел, почти скелет, черный пустой рот, высохший язык… он давился кашей, после каждого глотка раненой птицей вытягивал шею, смотрел на что-то впереди себя, видное только ему. Лампа чадила, огонек жадно хватал и поглощал воздух, который торопливыми струями втягивался в пространство, ограниченное светлым стеклом, над входом трепетал и плавился, дрожал, мерцал, и только оставался незыблемым раскаленный круг стекла, край, заколдованный ход сквозь время.
— Так что же все-таки остается?..
Я не хотел причинить ему боль, но мне нужно было знать, и только он мог помочь мне, потому что многое понимал, и был похож на меня. В то время я пытался поверить в бога, в сверхъестественное существо, которое якобы произвело нас, и властвует, определяет всю нашу жизнь, говорят, оставив нам свободную волю, но какая же тут воля, где она свободная, ей места в жизни нет, рождаешься не по своему желанию, и умираешь – вопреки ему тоже. Вера же, возникающая от страха перед жизнью и смертью, меня только отталкивала и унижала. И я готов был согласиться с бессмысленностью существования, но все-таки вопрос теплился – что же останется, здесь, на земле, иное меня никогда не волновало. Там, где я – не единый, весь, с моими костями, мясом, страхом, грехами, угрызениями, болью, гордостью… там продолжения быть не может, урезанные эти радости, розовые, бестелесные, лживы и не интересны, равносильны смерти.
И я все чего-то добивался от отца, стараясь пробиться сквозь оболочку горечи и страха, все эти его «нигде, ничто не останется…»
Он долго не отвечал, потом поднял на меня глаза, и я увидел, как белки возвращаются из глубины, из темноты, куда опустились… заполняют глазницы, угловатые дыры в черепе, обтянутом желтоватой износившейся кожей… цвет взятый природой из старых голландских работ, где впаяны в грунт тяжелые свинцовые белила…
— Останутся – листья, вот!
Он выкрикнул, и мгновение подумав, или просто замерев, потому что вряд ли ему нужно было думать, высказал то, что давно знал:
— И трава. И еще стволы деревьев, хотя им гораздо трудней, они уязвимы.

6.
И теперь я вслед за ним повторяю, уверенно и решительно. И от меня останется, да – трава. И листья, и стволы деревьев. Я бы, подумав, добавил еще — небо, потому что знаю, каким оно было в два момента… нет, три, которых никто, кроме меня не видел, не заметил на земле, а они были… но не запомнил их настолько глубоко и остро, чтобы не думая выкрикнуть первым заветным словом. То, что говоришь, подумав, ложно или случайно, и не имеет значения. Трава бездумна, ни шума ни крика, она везде, преодолевая, не пренебрегая трещинами, шрамами и пирамидами, бесшумно поглощает, побеждает, не сопротивляясь, всегда… И я, как он, уйду в траву, в листья, они умирают и живы вечно, хотя их жгут, разносит ветер, сбивает в грязь дождь – неистребимы они.
Вот и я буду жить – в траве, в листьях, и, может, в стволах, если мне повезет. И немного в зверях, которые пробегают мимо вас, вы внушаете им страх, и потому я с ними. Всем на земле внушаете. Это некоторым, может, и лестно, но грязно.
…………………………
Молодость не побеждает, она лишь многое отодвигает в дальний угол. Отец умер, я забыл его, учился, и натолкнулся на этих двух людей, Алима и Халфина.
Никто не предложил мне выбор, меня использовали в непростительном деле.
Нет, выбор был, я довольно рано понял все, и должен был отказаться.
Он бы сам все уничтожил, Алим. И Халфин погиб бы точно также.
Да, я не мог этому помешать. Но и помогать не должен был.
И все равно, умер Алим, а Халфин – остался. Это так, пока есть хоть один человек, который знает.
Я – есть.
……………………………………………