……………………
Нет, нельзя сказать, что пропал его интерес к делу, но рядом с интересом поселилось равнодушие, и даже отчаяние: никчемная жизнь грозила ему из темного угла, а он больше всего боялся пустой жизни. Оттого ему часто становилось тошно, душно, в тридцать пять он не мог смириться с тем, что оказался обычным человеком. Он раскрывал журнал и видел: модные пиджаки удаляются, шикарный английский рокот уже за углом… «сделано, сделано» звенели ему колокольчики по утрам, но и это его все меньше волновало — «пусть… надоело бежать по общей дорожке…» Но позволить себе остаться на обочине, ни с чем… как Аркадий, которого выкинули за борт жизни? Самому?.. Ему не простила бы мать, и Мартин, конечно, тоже.
Как-то они основательно надрались с Аркадием… Ну, можно ли было представить в начале! Старик, захмелев, завел свою любимую песню:
— Мы вольные птицы, пора, брат, пора
— Туда где, туда где, туда где, туда
— Когда где, когда где, когда где, когда
— Всегда где, всегда где, всегда где, всегда
…………………………………
— А не надоела ли тебе моя рожа? — Марк сам себе надоел.
— Не-е, ты мне кое-кого напоминаешь… Я тоже был идиот.
— Я сам себе надоел, понимаешь?.. Устал от себя.
— Ты еще молодой, нельзя так говорить, дело-то интересное у тебя.
— Дело-то, конечно, ничего… Я сам себе не интересен стал.
— Главное — живи, тогда все еще можно починить.
В тот вечер у них была «шрапнель» — солдатская каша, банка отличного майонеза и много хлеба. Старик всегда беспокоился — «хватит ли хлеба?» Его хватило, и до глубокой ночи они, спотыкаясь, вели сердечный разговор. Вышли на балкончик, что повис над оврагом. Звезды лупили с высоты бешеным светом. «Бывает осенью, — сказал старик, — а луны, этой плутовки, не надо». Он свет луны считал зловещим, в лунные ночи стонал, кряхтел, вставал раз двадцать, жадно сосал носик чайника, сплевывая заваренную траву.
Марк, как пришел к себе, лег, так все перед ним поплыло; он устроил голову повыше и в такой позе исчез. Очнулся поздно, идти некуда, на душе пусто. Лежал и думал, что же происходит с ним, почему его стройные планы рассыпаются, жизнь сворачивает на обочину, а из него самого прет что-то непредвиденное, непредсказуемое — он начинает ненавидеть день, ясность — и самого себя.
