Год тому назад, о тех же…

С именами путаница бывает. У меня жили две враждующие кошки – Зося и Алиса. Зося недавно умерла. За три месяца до смерти родила котенка, одного, тоже черного, но с белыми пятнышками. Я назвал его Тайсон, он лихо дрался, крепкий быстрый удар, левый крюк. Дикость передается, Зося была диковатой, и Тайсон тоже. Дрался молча и неожиданно. И кусался молниеносно, такого раньше у котов не видел. Потом Тайсон стал ко мне добрей, лапами бил, но не так колюче, даже красиво, и я назвал его Матисс, тот умел размахивать лапами, рисовал чистые линии, загляденье, но, в сущности чепуха, ставишь двадцать листов, и маши, и что-то удается, щегольство, ни души, ни тепла… Значит, стал сын Зоси Матиссом, и звук свистящий есть, и неплохо у него складывалось. Но кусался невозможно, такой скорости ни у кого, только у крокодила. И я решил, Матисс слишком гладко, назвал-переназвал — Покусай. А потом решил, что обидно, и педагогически неверно, и переименовал в Хокусая, тем более, что художник замечательный. И кот у меня Хокусай теперь.
А у Алисы было три котенка, два умерли, особая история, Тося и Серая шейка, забыть их не могу, красавицы обе и умные девки, но вот росли плохо, что-то с рождения не так, наверное, инфекцию мать из подвала притащила… А третий крупный, белый, с серыми боками, темными шашечками на сером, настоящие квадратики. Я назвал его Клетчатым. Под хвост не заглядывал, люблю отгадывать пол по выражению лица, и редко ошибаюсь. Был уверен, что Клетчатый – натуральный кот. Но он рос, и вырос кошкой, пришлось признать ошибку. Надо было лучше назвать. Я назвал ее – Гюльчатай, в ней что-то восточное в поведении и взглядах. У меня была знакомая, похожая, не кошка, но почти.
Так у меня живут они – Хокусай и Гюльчатай, очень дружат. Недавно приходила посторонняя кошка, Серая. Я ее давно знаю, живет в подвале. Там много кошек, но Серая меня особенно признала, провожает, когда ухожу. Иду по тропинке от дома, и жду, сейчас выбежит из темноты… Доведет до девятого дома, и вернется к себе. Наверх в мастерскую не ходила, а недавно явилась. Хокусай заинтересовался, а Гюльчатай ее возненавидела, начала гонять по комнате, и выгнала в форточку. Хокусай не дает свою Гюльчатай трогать. Сидят у меня на коленях, но если поглажу Гюльчатай, он сразу бьет меня лапой, и всерьез. И кусается как крокодил.

Вспомним лето…

……….
Наука не может доказать, что следующее лето будет обязательно. Мы в это верим, так до сих пор всегда было. Вера в постоянство, «нековарство» мира, природы, жизни. Нет доказательств, дающих основание сомневаться, что солнце снова взойдет. Но весь багаж науки, накопленный за века, говорит, что можем надеяться 🙂
Эта вера кажется мне куда интересней и теплей, чем любая религия, вера в сверхъестественные вещи.

дед Борсук


…….
Мифическая личность, корабельный плотник на пенсии и художник-примитивист.
http://www.periscope.ru/bors2/put1_4.jpg
http://www.periscope.ru/gallery/bors2/index.htm
Мне не раз писали: «Вы вроде художник ничего,(кстати, попробуйте перевести на англ!) но дед Борсук лучше».
Я всегда соглашался, лучше Афанасия Борсука мне не стать
Не скажу, что это приятно, но все-таки лучше, когда сравнивают меня со мной, чем с другими.

Немного успокоился…


////////////////////////////

Юрий Александрович Кувалдин напечатал мой небольшой текстик в журнале «Наша улица». Пусть рассказ. Я плохо разбираюсь в формах, ему видней.
http://nashaulitsa.narod.ru/dan.htm
Называется «Про гусеницу».
Он об одной встрече.
Я не мистик. Потому что верю в случай. В то, что мы барахтаемся в огромном мире, среди бешеных случайностей. Которые от нас не зависят, мчатся и бушуют сами собой. Сами с собой борются, мирятся, ведут разговоры на языке света и крайних температур. А я на краю вихря, на чёрта здесь, что высиживаю?..
Возможен и другой подход. Если считать или верить, что сидишь на острие генетического древа, рода своего. Впаян в историю социальной среды, ее частица. Тоже понятно, ведь я люблю, привык к земле, языку, к людям, окружающим… с их историей, ментальностью, это она постороннему — чужая, может даже дикой кажется… Когда-то читал — и не понимал, даже возмущался! строчками Осипа Эмильевича — «я от жизни смертельно устал, ничего от нее не приемлю, но люблю мою бедную землю… потому что другой не видал…» Последние слова ставили в тупик. А теперь понимаю их печальную ясность. Конечно, кинь меня вырасти в любой среде, на любой земле, я бы и там ЛЮБИЛ — то был бы мой язык, моя земля, понятные мне люди… а как же иначе! Любовь по большому счету — УКОРЕНЕННОСТЬ, ВРАСТАНИЕ: среда и жизнь становятся материалом личности, внедряются в позвоночник…
Еще подход, еще глобальней — я частица живой жизни в бесконечном организованном хаосе, который несется, сам не зная куда, вращается сам собой, ни с кем разговаривает, ругается…
Подход от мироощущения зависит, насколько чувствуем себя отдельной единицей жизни, или верим в свое врастание, укорененность. Сегодня одно ощущение, завтра другое. Растворение не приносит удовлетворения, только временное успокоение. Но и обострение личности — бритва в кармане…

ВСЕ ЭТО НЕ ИМЕЕТ отношения к рассказу, который напечатал Юрий Александрович Кувалдин.
Если меня спросят — «вы это всерьез?», то отвечу утвердительно. Просто кивну — чем? — головой. Чем же еще?.. Ну и скука… Скажешь — «кивну», и тут же все знают наперед — «головой! головой!..» Оттого писать не хочется, «уж редко рукою окурок держу» (палиндром Б.Гольдштейна, а то еще скажут — плагиат…)
Нет, лучше махну… рукой — думайте, что хотите…