//////////////////
Фотография И.Казанской
……….
………
Из тьмы возможностей, которая раньше казалась бездонной, как мешок деда Мороза, начали вылезать на свет определенности. Марк вынужден был с ними считаться, хотя бы по одной причине — достались слишком дорогой ценой: утекало его собственное время, ссыпалось в никуда мелким песочком. Ущерб был не просто заметен, он ужасал.
Марк чувствовал… вот именно — не вычислил, не дошел умом, а почувствовал всем существом: его пространство обнищало, лишилось массы перекрестков, развилок, углов и уголков. Из-за драпировок и покрывал проступила жесткая и довольно мрачная истина, не обещающая раздолья для скачков, прыжков и резких поворотов. Где же осталось все то, что не случилось, не возникло, не согрело, не успокоило — где это все?.. Как много из того, что, казалось, созрело, было готово случиться — промедлило, не прорвалось, не прорезалось, не грянуло… а случилось другое, что вовремя подскочило, втиснулось, выплеснулось без промедления, стукнуло по столу кулаком…
Не стало пространства — возник узкий коридор с жесткими правилами движения и безрадостной перспективой. Его судьба в ряду других судеб, чуть лучше, чуть хуже…
Что поделаешь, пора признать — он всегда был увлечен только собой, как путешествием, разведкой, боем, важным заданием, бесценным подарком… Не было времени жалеть о том, что не дано. Дело увлекало его, если оно было ЕГО делом. Тогда он бросался в самую гущу, не способный примериться, продумать, лишенный глубокой стратегии, дальнозоркого расчета, он брался за самые интересные дела, не считаясь со своими силами и возможностями, даже не думая, что будет в середине дела, тем более, в конце. Враг случайностей, он шел на поводу у первого же интригующего случая, его интерес моментально вспыхивал от любого намека на сложность, глубину, тайну, также как от обещания ясности и понимания.
Да, он был поглощен своими усилиями, мыслями, придумками, достижениями, чувствами, ощущениями, своим пониманием и непониманием, и потому… конечно, потому! он был так пассивен, даже безразличен при выборе профессии, образа жизни, женщины… Он перехватывал у жизни дело, додумывал и развивал его, как книжные истории в детстве. Но тогда никто не мог его остановить, теперь же собственный сюжет постоянно наталкивался на действительность — в ней те же дела, идеи, судьбы шли по другим путям! Он не хотел жить действительностью, он ее не принимал, и ничего, кроме своих выдумок, всерьез принимать не хотел.
Пока наука давала пищу чувству, все было прекрасно — он смаковал мысли, насыщал идеи образами, одушевлял приборы и молекулы, млел, как Аркадий, над осадками, разглядывал пробирки, строил планы и схемы как когда-то домики из песка на морском берегу… Пока он чувствовал науку — он ею жил. А когда осталась жвачка для разума, он тут же начал угасать, сначала скрывал это от себя, потом уже не мог.
Теперь его просто тошнило от знания, от ясности, он не хотел больше верить, что существует в пустой коробке, которой наплевать, есть он или нет; ему надоело все, что не касалось собственной жизни.
— Не годен… — бормотал он, бродя по кривым и горбатым улочкам, проходя мимо крохотных кафешек. Он во что-то не то такую уйму вбухал, столько себя вложил, сколько не нужно было этому делу, сухому, узкому… В нем возникла тоска, какая бывает от картины, на которой сумрак, дорога, одинокая фигура — и сияющий пробел на горизонте. Ужас перед несостоявшейся жизнью охватил его.
Отмахав десяток километров, он вышел к морю, сел на скамейку. Вода была живая, в глубине кто-то ходил, боролся, пена светилась на серых гребнях, чайки метались неприкаянными тенями, тщетно вглядываясь в глубину. Недалеко от берега стоял лось. Видно, плыл в лесок, что рядом, чего-то испугался и теперь думал, стоя по брюхо в воде, плыть ли обратно, или преодолеть страх и несколько метров, отделяющих от суши.
В мыслях было мало нового, почти все Марк знал. Но истина без веры в нее мало что значит, а он еще не верил себе. И потому продолжал, многократно повторяя, вспоминая давно известное ему, готовиться к тому особому состоянию полной тишины и внимания, когда приходит уверенность, как негромко на ухо сказанное слово.
Впрочем, скажи ему это — ого! Он бы возмутился, потому что был за сознательные решения, против неизвестно откуда берущихся голосков. Он был против… но всегда ждал.
