И Н Т О Л Е Р А Н С

Первый рассказик был — «Без штанов»
А второй называется

ИНТОЛЕРАНС

Раз в год он приходит и небрежно говорит:
-Ну, прикончил я свою повестуху…
Он пишет давно, и в молодости несколько стихотворений напечатал. Теперь работает кочегаром, чтобы видеть народ и всегда находиться в самой его гуще, это дает ему материал для романа. Он уверен, что роман никогда не напечатают, в нем много матерщины, судя по отрывкам, которые он читает мне. Впрочем, времена меняются, похоже, напечатают его роман как схлынет мода на эмигрантов…
— Я должен передать всё как есть, — он говорит сумрачно.
Всю великую правду жизни он хочет бережно перелить в свое произведение, не потеряв ни капли. Может, тогда рукопись стоит полить водкой, для полного правдоподобия?..
Я, конечно, ничего подобного не говорю, мы пьем чай и молчим.
Если я возражаю ему, он сразу начинает — «Ваши Хемингуэи… а мы… русская литература…» — и продолжать бессмысленно, он будет талдычить о гибели русской традиции, о еврейских влияниях… балансировать между мнимой ученостью и нерассуждающей ненавистью ко всему нерусскому. Трудно сказать, откуда это у него, да и зачем мне разбираться в делах безнадежно уязвленной души…
Мы пьем чай и молчим.
Сегодня мы уже слегка схватились, и он разрывается между желанием почитать и враждебностью. Я вижу, рукопись отопыривает его карман, но молчу — не хочу, чтобы читал. Его и тянет сюда, и отталкивает всё, потому он приходит раз в год, когда прикончит очередную повестуху. Не гнать же его, пусть сидит.
Он смотрит на картину, изрекает — «Утрилло…» Это, конечно, не Утрилло,но я молчу.
Наконец, он не выдерживает, вытягивает рукопись из кармана, небрежно говорит:
-Хочешь, одно местечко почитаю…
Что делать — читай.
Он долго бубнит про пьяную ссору, про несчастных людей… Всё так, а прозы нет. Нет звука, слова затерты, взгляд сонный… я уж не говорю о жизни, в верности которой он клянется. В жизни всё гораздо страшней — там и запах, и воздух, и цвет, и объем… и наши боль и страх… А у него — плоские печатные буквы, нечеткие слова. Слова могут много, но у них свои законы, пространство, путь к людям. Ну, можно ли так — напролом, бездарно повторять и повторять жизнь?..
Он кончает главу. Я говорю:
-Послушай, напиши про пепельницу…
Он только рычит в ответ.
-Хочешь, расскажу историю?..
В одном городе жила старушка, у нее сын в Израиле, и вот она, наконец, отбросив сомнения, собралась к нему жить. Вещей у нее один чемодан, зато есть картина. На ней овраг, сиреневые цветы, над ними небо, тусклое, суровое… Напоминает наши края, и старушке эта картина обязательно нужна в чужой стране. К тому же, картину любил покойный муж. Но с картинами сложно, давай, говорят, разрешение, чтобы черным по белому — в ней ничего ценного для отечества, или чек, подтверждающий, что куплена в простом нашем магазине, где, тем более, ничего ценного. С разрешением она опоздала, завтра лететь, значит, нужен чек и печать на нем.
В городке есть небольшой кооператив, там продают кое-какие картины, не такие, конечно, ценные, но тоже живопись. Старушка идет туда, просит, умоляет — сделайте так, будто я у вас свою картину купила, заплачу.
Хорошо, согласны они, и договорились на следующее утро, день отъезда.
— История банальна, — хмурится мой писатель, — к тому же я специалист по грубым мазкам, а это пастель какая-то…
— Послушай, что дальше было. В ту ночь, в предрассветный зловещий час кооператив сгорает дотла. Но печать, — ты спросишь, — печать-то, конечно, жива, зачем ее было оставлять?..
Печать и касса — да, каждый день уносят, никогда не оставляли. А на этот раз — оставили.
Председатель после разговора со старушкой чувствует тошноту, боль за грудиной… тут же примчалась скорая, и увезли надолго. Жена в заботах и панике унести печать забыла, двери заперли — и печать сгорает! И теперь старушка не может забрать любимую картину с собой.
— Ну, ты даешь… От твоей истории мертвечиной несет, сюжетик надуман, притянут… это не жизнь, а выдумка!
— Представь себе, чистая правда — было. Дальше еще чудесней. Старушка в отчаянии хватает картину, чемодан, и едет к самолету. Она решила напролом, на авось — вдруг пропустят. Она и не скрывает картину, держит перед собой. Ты ведь знаешь, безнадежный случай. И денег нет у нее, так что никаких подкупов быть не может.
И вот она подходит со своим чемоданом, картиной… обычные вопросы, ответы… И ни слова о картине — скользнули взглядом и пропускают. И она летит, с ней любимая вещь, она счастлива, что увидит сына.
— Странная история, состоящая из случайностей и небылиц.
— Это жизнь.
Он даже не спорит, презрительно хмыкнув, напяливает пальто, нахлобучивает кепку на упрямую голову. Я выхожу с собакой и провожаю его до угла. Он идет, сосредоточенный и обреченный, добровольный раб своего нелегкого занятия, хмурого дела.
— Ну, прощай…
— Нет, погоди…
Теперь я вижу, его задело.
— Что за дела с этой старухой?
— Никаких дел, обычный случай. Для старушки любимая картина, для таможенника простая фотокопия. Они же дело знают. И ничего не надо было, ни кооператива, ни пожара, ни инфаркта, ни страхов этих…
— Ну, это не жизнь, одно воображение… Пока.
Он, махнув рукой, уходит. Я возвращаюсь домой, выкидываю его окурки, мою стаканы,и думаю о том, какое странное занятие мы с ним выбрали…

Автор: DM

Дан Маркович родился 9 октября 1940 года в Таллине. По первой специальности — биохимик, энзимолог. С середины 70-х годов - художник, автор нескольких сот картин, множества рисунков. Около 20 персональных выставок живописи, графики и фотонатюрмортов. Активно работает в Интернете, создатель (в 1997 г.) литературно-художественного альманаха “Перископ” . Писать прозу начал в 80-е годы. Автор четырех сборников коротких рассказов, эссе, миниатюр (“Здравствуй, муха!”, 1991; “Мамзер”, 1994; “Махнуть хвостом!”, 2008; “Кукисы”, 2010), 11 повестей (“ЛЧК”, “Перебежчик”, “Ант”, “Паоло и Рем”, “Остров”, “Жасмин”, “Белый карлик”, “Предчувствие беды”, “Последний дом”, “Следы у моря”, “Немо”), романа “Vis vitalis”, автобиографического исследования “Монолог о пути”. Лауреат нескольких литературных конкурсов, номинант "Русского Букера 2007". Печатался в журналах "Новый мир", “Нева”, “Крещатик”, “Наша улица” и других. ...................................................................................... .......................................................................................................................................... Dan Markovich was born on the 9th of October 1940, in Tallinn. For many years his occupation was research in biochemistry, the enzyme studies. Since the middle of the 1970ies he turned to painting, and by now is the author of several hundreds of paintings, and a great number of drawings. He had about 20 solo exhibitions, displaying his paintings, drawings, and photo still-lifes. He is an active web-user, and in 1997 started his “Literature and Arts Almanac Periscope”. In the 1980ies he began to write. He has four books of short stories, essays and miniature sketches (“Hello, Fly!” 1991; “Mamzer” 1994; “By the Sweep of the Tail!” 2008; “The Cookies Book” 2010), he wrote eleven short novels (“LBC”, “The Turncoat”, “Ant”, “Paolo and Rem”, “White Dwarf”, “The Island”, “Jasmine”, “The Last Home”, “Footprints on the Seashore”, “Nemo”), one novel “Vis Vitalis”, and an autobiographical study “The Monologue”. He won several literary awards. Some of his works were published by literary magazines “Novy Mir”, “Neva”, “Kreshchatyk”, “Our Street”, and others.

И Н Т О Л Е Р А Н С: 4 комментария

  1. Re: забыл, что думал, подразумевал… не понимаю…

    первый сейчас тоже прочитал
    сначала не очень, но дальше набирается ритм и просто здорово идет. а в конце булочка и исцеляющий вздох
    значит, хороший.
    http://danmarkovich.livejournal.com/3083446.html

    но второй концептуальнее, извините за выражение
    тут в самом деле: искусство — жизнь, подлинник — копия, выдумка — реальность…

  2. забыл, что думал, подразумевал… не понимаю…

    А мне не очень понятны оба рассказа 🙂 Первый еще кое-как, поскольку помню, почему ушел из журналов и погрузился в Интернет — слишком старый был, чтобы меня учили 🙂 А второй… Недаром я их (и его в особенности) отбросил, хотя видимо чисто интуитивно. Он получился более сложным (и неопределенным, или многозначным), чем я представляю себе короткий рассказец. Ружье, висящее на стене, выстрелило, и многократно, но впустую, всё в «молоко». Это и есть жизнь с точки зрения искусства, и искусство с точки зрения жизни — между этими позициями связь есть, но настолько сложна, что мой ум ее не одолевает, я на стороне искусства, в нем я хотя бы знаю, что не все заряженное стреляет куда надо, смайл. Хотя многие сторонники «отражения жизни» думают наоборот. В 12 номере Нового мира я чуть-чуть коснулся этого, в «Записках интроверта», но тут надо писатьчто-то вроде «Бисера» Гессе, а я не при таких делах 🙂

Обсуждение закрыто.