44. Все обращается в воду…
Большой, рыжий с туповатой мордой Полкаша забежал в подвал. Я за ним, и говорю в темноту — «уходи…» Молчание, где-то ручейком вода, буравит вязкую разбухающую землю… В темноте, один, не решится напасть на кота… Выхожу на кружевной, дырчатый от редкого дождя снег. Он выбегает с другой стороны дома, пробежал подвал насквозь. Иду вокруг дома и натыкаюсь на остромордую сучку. Запустил в нее снежком, она, прижав уши, прочь… С неба падает что-то мелкое, беловатое и холодное, и тут же обращается в воду. Но все равно я рад — не холодно и не скользко, и котам пока неплохо живется. И двери в подвале пока что целы. Воскресенье, пятнадцатое декабря, вода сверху и снизу, жизнь копошится около нуля.
Я уже говорил, расхотел быть человеком, и с тех пор присматриваюсь к жизни, к ее разным формам. Не хочу умирать, мечтаю стать другим. Какое мне дело, возможно — невозможно!.. Иногда мне хочется быть деревом, жить долго, замирать на время, потом снова оживать… Или другим осязающим мир существом… Пока нет картин, я не верю зрению, осязание кажется мне прочней и долговечней. Осязаемый мир устроен основательней. Глаз обманывается недолгими красотами, от них только тоска, боль, потому что нет слияния с жизнью, а только отдаление и разобщение — ведь глаз это окно, мы по одну сторону, все остальное по другую. Когда трогаешь пальцами, такого отдаления нет. Самое незыблемое и родное — прикосновение. Недаром преступниками становятся дети, которых мать не прижимала к груди… Но когда появляются пятна, я вспоминаю про глаз, единственное окно, которым обладаю, и из своей оболочки смотрю, смотрю, и не могу насмотреться. Там за окном почти все чужое, но удивительно задевающие случаются картинки…
Несколько котов и кошек — круг моей жизни. Здесь мы с ними переживаем зиму, кормимся, греем друг друга, иногда пишем картины. Только тут я вижу свет и цвет, когда они исчезают вокруг нас. Во мне созревает нарыв, он требует оттока. Говорят, это называется творчеством. Мне кажется, это болезнь на почве недостатка тепла и света.
Появился Макс, лохматый, глупый и оживленный. Стоит под балконом, смотрит наверх… Ну, давай! Я вижу, как он напряженно вглядывается в меня, он пытается! Я не могу смотреть на это без боли, калека-человек вызывает жалость, но гораздо страшней, если калека — кот. Жизнь людей многообразней, легче найти замену тому, что теряешь, а кот… он должен быть здоров, иначе не выживет. Что он без меня будет делать, Макс, если не способен сообразить, как запрыгнуть на второй этаж?.. Нет, не может, надо идти за ним… Я вспомнил, как Люська ползла ко мне по кирпичной стенке. Малыш Костик наблюдал за ней и сделал гениальный вывод — зачем стенка, если рядом деревце?.. Вот и сам Костик, повзрослевший, тучноватый, карабкается по своему дереву ко мне. А Хрюши нет.