……………………..
Не фасон, давать картинкам такие вот названия. Давление на зрителя. Пусть сам называет картины, так верней. Но это же — ЖЖ, всего лишь шутка. Хотя — отражает.
Тут я мог бы развить свою теорию, честно говоря, забытую, о критических расстояниях, на которых предметы помнят, видят, знают друг о друге. Если ЕЩЕ сохраняется ВЗАИМООТНОШЕНИЕ ВЕЩЕЙ, то не исчезла тень общности, и мы имеем крайнюю точку совокупности, ансамбля, которым является натюморт. Дурацкая задачка, но если так… то любое исследование границ и тупиков — занятие не просто дурацкое, но и разрушающее! Сезанн еще по эту сторону, только заглянул, а Пикассо, как бык, Минотавр в лабиринте, поперся в эти кубики и квадратики, а мир… А мир глуп — новое, новое! А Пикассо понима-а-л, что дурачит публику. Но он был гений, и из своего дурачества, из ощупывания предела, из балансирования на грани сделал настоящее искусство. За ним поперлись многие, как обычно бывает, но, пожалуй, только Брак что-то мог и сумел, потому что САМ набрел на мысль, сам бился…
Итак, натюрморт, сообщество предметов, одушевленных художником — каждый из них имеет свой нрав и отношение к соседу, и совокупности в целом.
Для любых двух вещей, разных, в разном антураже, на разном фоне, существует то критическое расстояние, на котором они еще знают друг о друге. Любят или нанавидят, презирают или обожают. Насколько это зависит от глаза художника, от глаза зрителя? Сильно. Но не совсем. Не совсем.
Ну, идейка лопнула, остались несколько работ, так себе упражненьица на чувствительность. НО! В сущности, важное занятие, если б учил детей рисовать, то не рисовать бы учил, а пытался бы развить у них ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТЬ К ЖИЗНИ, к живым существам, всем, конечно — и людям, и зверям, и травам-деревьям, ведь все — живые! Без этого художник невозможен, без тонкой-тонкой кожи. Да и в сущности, все люди, если хотят остаться людьми. И вещи, да, для художника — живые!
И это было бы самым крамольным, антинародным, антигосударственным, антиправительственным занятием в наше время, которое призывает к жесткости и бесчувствию. Потому что постепенно и незаметно, беззвучно и безболезненно разрушило бы основы, на которых вырос наш злокачественный гриб, все мы — семена которого, и нас мотает и разносит по ветру.