Мне было еще шестнадцать, когда я уехал из дома и поступил в Университет в маленьком прибалтийском городке. Я ходил на лекции с толпой незнакомых людей, растерянно слушал, что-то записывал — и шел к себе. Я шел по длинным темным улицам с высокими заборами, за которыми спали одноэтажные домики. Я снимал комнату. Она была с двумя окнами, большая и холодная, зато с отдельным входом и маленькой ледяной передней. В углу за большим шкафом стояла кровать со старым пуховым одеялом, это было теплое место. Печь топилась из другой половины дома, где жила хозяйка, от нее зависело мое тепло. Но кровать не зависела, и я залезал в узкое логово между стеной и шкафом и здесь читал, просматривал свои неуклюжие записи — и засыпал. К утру слабое тепло от печки вовсе улетучивалось, и я сползал с кровати, дрожа от холода и сырости. Я каждый день ждал, что, наконец, начнем учиться: кто-нибудь из старших обратит на меня внимание и спросит — «ну, как ты усвоил вчерашнюю лекцию?…» Но ничего не происходило, экзамены были бесконечно далеко, и попрежнему непонятно, что же делать. Люди на курсе были старше меня, многие пришли из техникумов, и уже работали. А мне было шестнадцать, вернее, семнадцать без одного месяца. И в один холодный октябрьский день исполнилось семнадцать ровно. Но никто здесь этого не знал, и не поздравил меня. Теперь я почувствовал, что живу совершенно один, и никому не нужен. Но в этом чувстве, кроме печали, было что-то новое для меня, и я насторожился, потому что всегда ждал нового и хотел его. Я купил бутылку яблочного вина, крепленого, самого дешевого. Покупать вино было стыдно, потому что дома мы жили бедно, и вдруг такая роскошь. Но все-таки день рождения, и я купил. Еще купил хлеб, колбасу и сыр, и попросил нарезать ломтиками, как это красиво делали тогда в магазинах. Пришел к себе. Печь дышала слабым теплом. Я не стал раздеваться, сел за стол перед окном, нарезал хлеб, откупорил бутылку — и хлебнул вина. Сразу стало теплей. Тусклый желтый свет мешал мне, и я погасил его…
Передо мной раскачивались голые ветки, но скоро они слились с чернотой неба. Через дорогу над воротами раскачивалась лампочка, ее свет метался в лужах и освещал комнату, как фары проезжающих автомобилей. Какие здесь автомобили… все тихо, все неподвижно, только ветер и мерцающий свет… Когда-нибудь я буду вспоминать этот день — думал я, ел сыр и колбасу, закусывал хлебом и запивал вином. Тогда я больше всего боялся исчезнуть, сгинуть — ничего не сделать, не увидеть, не выучиться, не любить — пропасть в темноте и неизвестности, как это бывает с людьми. Я уже знал, что так бывает. Я называл все черное и неизвестное, что прерывает планы и жизнь — «фактор икс». Неожиданный случай, чужая воля — и твой полет прерван. Нужно свести «фактор икс» к нулю — и вырваться на простор, чтобы все, все зависело от меня…
А пока я сидел в темноте, меня обступала неизвестность, и я должен карабкаться и вырываться на волю. Только бы не сгинуть, добраться до своей, настоящей жизни…
Я постепенно пьянел, жевал колбасу, которой было вдоволь, шурша бумагой, наошупь находил тонкие ломтики сыра. Как хорошо, что ничего еще не было, и все еще будет…
Я заснул сидя, и проснулся только на рассвете — барабанили в дверь. Пришла телеграмма из дома.
ФАКТОР ИКС: 2 комментария
Обсуждение закрыто.
Спасибо.
А про одиночество — большая, отдельная и не очень веселая тема.
Поэтому «Одиночество в творчестве», только о нем и уместно говорить.
Без него — шансы что-то сделать приличное — нуль. С ним — одна миллионная. Если СОВСЕМ всерьез. Почти шутка получилась. ИМХО.
У меня почти нет событий, скажем, последние двадцать лет. То есть, они есть, но порядок дня настолько определен, что мои события другим человеком всерьез рассматриваться не могут. Удалось мне уговорить кота Брыську перебежать через дорогу? Сегодня — да, вчера — нет, и мне пришлось принести ему еды. Нашел наконец своего рыженького Смайлика. Подкинули к дому, убитого.
Крупней событий два месяца не было. Ну, дали цветной принтер на время, хороший Эпсон, это событие?
Жизнь все чаще вижу с обратной стороны бинокля, вот залез в сайт Набатниковой, пишет про свой «нацбест». Микроскопирование событий. А вот червяк переполз через дорогу — событие. Микроскопирование жизни. Подрались две кошки — Симочка и Ксюша, и я не понял, в чем дело, это плохо! Потом долго не общались.
В то же время смотрю сайт Гельмана — едет куда-то в Италию, тащит нескольких художников, рад страшно, что надо там устроить что-то вроде вечеринки, это ВАЖНО!
Наверное, пора совсем от этой жизни, с моей точки зрения микроскопической — отойти. Только некуда. Надо есть, платить за квартиру и т.д.
Если б мне было хотя бы сорок, я бы стал бомжом, только не в городе, а ушел бы в лес, построил бы себе домик…
А Вы говорите — рос и ветвился. Пока я рос и ветвился, другие прорастали. Я не жалею, — констатирую факт.
Так что одиночество, это не образ жизни, это образ личности, среда скудная, но другой просто не знаю.
Хотя люблю общаться, писать письма. Пишите, если будет время и желание. Дан
Рассказ их тех что не забываются
прежде всего потому что впечатедления от юности такие же
если вспомнить по дням мой универ в Воронеже — это так и было
ну и потом: сочетание полной абсолютной простоты события и глубины ощущения — вот наверно та экзистенцияльная ценность к которой мне всегда хочелось приблизиться а получалось то в событие то в чувства…
Одиночество — вот где рос и ветвился ваш талант…