(Роман был закончен 12 лет тому назад. В этом году будет напечатан тиражом в 100 экз, наверное, мелькнет в Москве.)
http://www.netslova.ru/bin/dload.php?fi=markovich/visvitalis.exe
…………..
………………….
Шла зима — туго, переваливаясь со дня на день. Аркадий и Марк мерзли в своих хоромах, кутались, отлеживались, навалив на себя тряпье. Аркадия та баба не подвела, подкинула картошечки, и они, поливая клубни ясным маслицем, с какой-нибудь роскошью вприкуску, селедочной икрой или морской капусткой, пировали. Светил им голубым и синим экран, постоянно во что-то играли, угадывали слова, пели, читали речи, сменялись сановники, переворачивались власти… а эти все о своем — откуда, к примеру, взялось самое модное поле?.. что такое ум и как его понять?.. или как представить себе прошлое и будущее в удивительном многомерном пространстве, в котором ползешь по одной из плоскостей, надеясь выкарабкаться к свету, а попадаешь наоборот?.. И, наконец, разгорячившись, о главном — что же такое эта чудная и таинственная Vis Vitalis, кто ее, такую сякую производит, какие атомы и молекулы, где она прячется, негодница, пусть ответит! Молчишь?!.. Потом, устав, заводили по привычке о судьбах страны, что катимся, мол, в пропасть, и без малейшего сомнения признавали — катимся…
Счастливые времена, словно купол непроницаемый над ними, или благословение? Иначе как объяснить ту сладость, обстоятельность, неторопливость, разнообразие суждений и бесстрашие выводов, с которыми решались мировые проблемы, не отходя от чугунка с дымящимися клубнями?..
Марк пока радовался всему — пустая комната в Институте, на подоконниках рухлядь, выуженная из оврагов, подвалов, свалок и мусоропроводов, плюс мелкие кражи каждый день. Чуть стихнет суета дня, он выходит на охоту, встречает таких же, знакомится… Он был весел и полон надежд. Однако, вскоре стало ясно, что не избежать хождений с протянутой рукой: свалки хороши, но надо и что-то свеженькое заиметь.
— Идите, идите, — ободрил его Штейн, — вам будут только рады. Многие хотят избавиться, а выбрасывать морока. И с людьми познакомитесь. Сходите к Шульцу, поучительное зрелище.
И Марк к нему первому пошел — интересно, да и недалеко.
2
Всего-то два с половиной коридора, три лестницы, минут двадцать нормальной ходьбы. И сразу попадаешь на место, не то, что к другим идти — закоулки, тупики, коммунальные вонючие квартиры, огромные общие кухни с десятками замусоленных газовых плит с табличками над ними, посредине сдвинуты столы, на них грудами пальто, шубы, плащи, пиджаки, к ножкам жмутся ботинки и ботики, сапоги и туфли, по углам разбросаны шарфы и варежки… Двери, двери, везде гомон, рев, звяканье металла о дешевый фаянс — везде жрут, панически жрут и веселятся. Выбежит порой из ревущей смрадной дыры мужичок, видно, провинциал, прибыл на защиту или поучиться, ошалело покрутит головой, схватит пальтишко и бежать. Но не тут-то было, за ним вылетает девка в чем-то блестящем с большими пробелами, поймает, обхватит, обмусолит всего, уведет обратно… Или попадаешь на площадь, пересечение трех коридоров, и вдруг навстречу множество детей на самокатах и трехколесных велосипедах, мчатся по скользкому линолеуму, визжат, падают… Или инвалиды навстречу, сплошными колясочными рядами, не протолкнешься, пенсионеры афганского призыва — пальба, мат… Завязнешь с головой, забудешь, куда шел, очумеешь от непонимания, и, завидев креслице в углу, уютный свет-торшер, столик с журналами, приползешь, сядешь, положив голову на грудь… Очнешься глухой ночью, коридор пуст, где ты, что с тобой было, куда теперь? Даст Бог, к утру найдешь.
А к Шульцу идти было просто, он вокруг себя пошлости не терпел — и Марк пошел. Многие, правда, говорили — не ходи, заговорит, обманет, заворожит… Другие, напротив, советовали — не враг, а свой, понимаешь?.. — и противно так, многозначительно поднимали брови. Третьи только о пользе дела: Шульц любит искренность, увлеченность, слабых ободряет, обязательно что-то подскажет, и поможет.
— И что вам сказал Шульц? — спросил юношу вечером Аркадий. — Он ведь, кажется, еврей?
3
— При чем здесь это, мы говорили о науке, — сухо ответил Марк.
Не хватало еще, чтобы они, как два провинциальных еврея, выясняли, из каких они там местечек, не рядом ли жили, или что-нибудь еще, сугубо специфическое. Тут Марк споткнулся, потому что специфического не знал. Конечно, они только о науке, цель у них одна; тем и прекрасно это занятие, что цель одна… если задача, конечно, доведена до полной ясности, до уничтожающего личные примеси белого каления — формулы и закона.
Вблизи он был еще выше, и не такой молодой, каким смотрелся на расстоянии, сухощавость оказалась не гибкой, чувствовалась окостенелость хрящей, выпирали пропитанные солями сочленения, с большим сопротивлением гнулась поясница. Пригласил сесть, отошел от стола, глянул через плечо, во взгляде вдруг обожгла заинтересованность. Марк привык к недосягаемости и чопорности прибалтийских величин, над которыми посмеивался Мартин, а здесь чувствовалось — уязвим, как любой теплый человек, и в то же время попробуй, одолей! Неуловимым движением достанет кольт, пальнет из-под руки, не целясь… «Ошибка резидента», «В эту ночь решили самураи…» и прочая чепуха тут же полезла юноше в голову — карате, у-шу… Вот что значит не настоящий интеллигент! Ценишь высокое, вот и питайся себе чистым нектаром, так нет!..
— И о чем же вы с ним толковали? — с наигранной наивностью спросил Аркадий.
— О Жизненной Силе, конечно, о чем же еще, — мрачно ответил Марк.
4
Он с досадой вспоминал свою неловкую развязность, непоследовательность, сбивчивость — мог бы сказать вот это, ответить так… уж слишком скукожился перед авторитетом. Будь он уверенней, вспомнил бы свои бесконечные, как институтские коридоры, монологи, логические цепи… удивительно быстро забываются эти, логические… А иногда словно кто-то тихо и твердо скажет на ухо — «вот так!» — вздрагиваешь, ужасаешься — и веришь; и никогда не забудешь, как стихотворение из детства. Эта, через голову разума протянутая рука пугала и бесила его, унижала — и привлекала, как ничто другое. Он ощущал, что связан, спеленат, что все лучшее кто-то говорит за него… А он хотел все сделать сознательно, в открытую, без унизительного заигрывания с самим собой. И в то же время тянулся к своей тайной самости как к загадке. «Наука поможет все это распутать, размотать; нет чуда, есть только сложность!»
Программа его внушает уважение своими масштабами. Действительно, разве не лучше строить жизнь, исходя из идеалов — высоких,, перспектив — далеких, истин — абсолютных?.. чем укореняться на своем пятачке, да рылом в землю?..
— Чем же вы недовольны, наверное, всласть поговорили? — Аркадий смотрел на Марка с хитрецой.
5
Поговорили… Марк начал издалека, с общей проблемы в историческом аспекте, но тут же был прерван. Костлявым пальцем указано было ему на жестяные ходики с цветочками на зеленом радостном циферблате, с мигающими кошачьими глазами — так, так, так… Ходики из детства, может, и вы помните их?.. Раздосадованный, сбитый с подготовленного предисловия, он кинулся в самый водоворот, начал прямо с высших проявлений, с интуиции, подсознательных прорывов, роли некоторых веществ, самых интригующих — со всего, чему объявил войну до полного разоблачения. Откуда догадка, открытие, как рождается то, чего безусловно на свете не было…
— Чувствую удивление и искренность, это немало. Но нет руководящей идеи, чтобы продвинуться в море фактов. — Шульц выскользнул из кресла, моментально оказался у стены, взялся за цепочку, не спеша, отслеживая каждый щелчок, поднял гирьку — и бросил через плечо острый взгляд индейца.
— Неужели не чувствуете гармонию ритмов жизни?.. Vis Vitalis… — и пошел, пошел, все у него укладывалось, объяснялось, струилось неразрывной нитью… по наитию, по велению сердца он лепил мир чуткими пальцами, обратив незрячие глаза к небу.
В конце концов Марк осмелился возразить, в самом ажурном месте, где мэтр перескакивал пропасть в два скачка, оттолкнувшись в воздухе от воображаемой опоры.
— Что ж… так и будете — обеими ногами на земле, — маэстро язвительно усмехнулся. — Факты косная почва, общий взгляд — воздух ученого, среда полета. Но вы молоды, не закостенели еще, как ваш… — он помолчал, сдержав недостойный выпад против Штейна, сгибая и разгибая громко хрустящие пальцы.
— Э — э, да он истеричен… — подумал Марк, придававший большое значение твердости поведения; отыскав слабость у гения, он почувствовал себя уверенней.
6
— С ним невозможно спорить, он верит, — сказал Аркадий.
В доме не было света, тускло горела свеча, фиолетовые наплывы оседали, вещество превращалось в газ и влагу, багровые всплески озаряли стены… Хорошо им было сидеть, думать, никуда не стремиться, слушать тепло под ложечкой и вести свободный разговор.
— Зачем спорить, пусть себе… — вяло ответил Марк.
То, что противоречило его воззрениям, переставало для него существовать. Зато он был готов яростно сражаться со сторонниками — за акценты и оттенки.
— Я видел его лабораторию… — Марк вздохнул. Он с волнением и жалостью вспомнил небольшое помещение, к двадцать первому веку отношения не имеющее — логово алхимика, известное по старинным гравюрам. Нет, куда мрачней, неприглядней: из углов смотрит безликая бедность, ни бархатного тебе жилета на оленьем роге у двери, ни причудливого стекла, колб и реторт ручного отлива, ни медных завитушек на приборах, латунного блеска, старинных переплетов, пергаментов и прочих радостей… Этот человек выстроил свою жизнь как отшельник, все современное забыл, пропахал заново десять веков от бородатых греков-атомистов до начал Живой Силы, первых неуклюжих ростков истины, и здесь… нет, не изнемог, просто ему уютно стало, спокойно, он нашел время, соответствующее своему духу, и создал теорию…
— Он ничего современного не читает, — с ужасом сказал Марк, — и при этом на все имеет ответ!..
Действительно, Шульц, получивший глубокое образование, лет тридцать тому назад понял, что путь современной науки бесплоден, не дает человеку общего взгляда на мир, что биология зашла в тупик, одурманенная физикой и химией. Он заперся, вчитался в старинные книги и чуждыми науке методами обнаружил доказательства существования космического источника энергии, который поддерживает во всем живом противостояние косной холодной материи. Все, чем увлекалась современность, оказалось лишь обольстительной формой, оболочкой вещей, следствием скрытых от недалекого глаза причин. Сущность Живой Силы недаром оставалась тайной триста лет: причины искали совсем не там, где они скрывались!.. Он вылепил теорию, как истинный творец-создатель — из ничего, теперь осталось только усмирить некоторые детали, которые упрямо вылезали из предназначенного им ложа. С этими деталями всегда беда, не хотят подчиняться, но не разбивать же из-за них прекрасную теорию!
— … Гнилые веревочки, бараньи жилы… а запах какой!.. Закопченные барабаны, гусиные перья, дергаются, что-то сами по себе пишут… Да он больной!
— Блестящий ум, — возразил Аркадий. Ему доставляло удовольствие находиться в оппозиции, верный признак модного в то время заболевания. — Зачем ему проценты?..
— Но есть основы… — захлебнулся от возмущения юноша.
— Вот-вот, — без особого одобрения кивнул Аркадий. — Я против, но, согласитесь, Шульц счастливый человек — все понял. Своя картина мира. Куча философов стремилась…
— Ну-у-у… — только и мог вымолвить Марк.
