………………………………………..
1
Шли последние приготовления к отлету, когда новый спор взбаламутил всю округу, сбежались даже те, кто оставался. Приезжий умник утверждал, что на месте старта обязательно возникнет что-то вроде черной дыры, почва втянется в воронку и выпятится по другую сторону земли, где-то в Австралии.
— Стыдись.. — он сказал себе, прочитав эти строки, — во-первых, чудовищная наивность, во-вторых, где-то уже было… Что у тебя за страсть нагромождать нелепости, отчего бы не писать спокойно, серьезно, без идиотских ухмылок?
— Видишь ли… — подумав, он отвечал себе, — чему-то меня все же научила история с наукой: не могу смотреть на себя без некоторой иронии. А главное, пора отделаться от Института, как от лишних декораций.
Как бы то ни было, а Шульц быстро усмирил приезжего, доказав на пальцах, что от сильного жара стенки ямы оплавятся и никакого втягивания не произойдет. Может возникнуть перемещение воздушных масс, кратковременное и неопасное; ветры только на пользу местной экологии, давно пора продуть всю эту гниль, природа быстрей излечится от следов цивилизации.
— Истинно, говорю вам!
Одичавшие, запертые целыми днями в стальном кожухе, его сторонники все больше напоминали членов секты, совершающих массовое самоубийство, что совсем не новость для нашего времени — происходят события куда более страшные и странные, чем подъем в воздух старой никому не нужной железяки с кучкой безумцев, уверовавших в какой-то истинный свет.
Марк, не веривший ни на иоту в это фантастическое мероприятие, на диспуте не был, и никто не заметил его отсутствия, хотя совсем недавно он был заметной фигурой в нескольких коридорах. Теперь о людях забывали моментально: стоило только исчезнуть на день или два, тут же говорили — «Этот? да, да, помню, был такой…», а через неделю — «О ком вы?.. что-то не припомню…», а через месяц — «Бог с вами, не было такого…» Божиться стало модой и шиком, также как прыскать водой на любое новое здание или корабль, полагая, что это избавит от трещин и дыр.
Марк варил себе манную кашку, так, что ложка в ней стояла не шевелясь, доедал запасы Аркадия и сосредоточенно думал. Нет, мыслями уже нельзя было назвать то, что происходило в нем — он переживал состояния, которые сами приходили к нему и уходили. Иногда ему удавалось, возбуждая определенные воспоминания, вызвать состояние, которое было особенно интересно ему; получались как бы сны с продолжениями. Удивительно, но эти неторопливые бессмысленные занятия вдруг приводили его к довольно ясным выводам относительно собственной жизни.
Он жевал кашу, смотрел на серое небо, на ворон, которых относило ветром к югу; они сопротивлялись, беспорядочно хлопая крыльями, над домами, над землей… затаившейся!..
— Вот именно — затаившейся! Он записал, посмотрел — и вычеркнул; вид слова в одном ряду с другими, которые попроще, погрубей, смутил его. Он вычеркивал и вставлял по самому себе неясным признакам.
2
Однажды утром он, нечесаный и небритый, сидя на кровати, окончательно понял, что писать о себе, правду или неправду — безразлично, ему стало скучно, тошно, муторно, и стыдно! Ведь он все время ходит вокруг да около, устраивается меж двух стульев, что-то скрывает, другое преувеличивает или приукрашивает, напускает ужасов и драматических красот…
— Назвать этого типа другим именем, и все дела! Признался, наконец, самому себе, что врет. Не корысти ради врет, и не от страха, и не чтоб казаться лучше — и это надоело ему… а просто так! Чтобы красивше было, чтобы слова ложились лучше, вот и все!
Он не в первый раз пришел к истине, которая давно известна. В науке постоянно натыкался на известное и каждый раз приходил в ярость и отчаяние, а теперь?..
— Похоже, я врезаюсь в свою собственную атмосферу, — он сказал себе чуть иронично, чтобы скрыть волнение.
3
Снова изменилось время года, в этот раз на какое-то неопределенное, от настроения, что ли?.. Утром осень, днем весна, а в иные вечера такая теплынь… А вчера проснулся — на окне вода в стакане, неподвижна, вязка… Встряхнул — и поплыли мелкие блестящие кристаллики. И вспомнился, конечно, Аркадий.
— Земля когда-нибудь очнется, — говаривал старик, — стряхнет нас и забудет. Старые леса выпадут, как умершие волосы, — вылезут из земли новые, разрушатся видавшие виды горы, как гнилые зубы — образуются другие… Что было миллион лет до новой эры? То-то… Снова миллиончик — и станет тихо-тихо, разложатся останки, окаменеют отпечатки наших сальных пальцев, все пойдет своим чередом.
Наступил день отлета. Все, кто собрался, явились в Институт с вечера, как в военкомат на призыв, взяв с собой мешки с продуктами. Кое-кто пытался протащить посуду и даже мебель, но бдительные стражи отнимали все лишнее и выкидывали за ограду. Зато многие забыли своих собак и кошек, и те с жалобными воплями мчались к Институту, цеплялись за ограду и провожали глазами хозяев, исчезавших в ненасытной утробе железной дуры.
— Дура и есть дура… — решил сосед Марка, здравомыслящий алкаш, который никуда не собирался, но приплелся поживиться отходами. — Устроили себе бесплатный крематорий, мудаки!
Марк, конечно, с места не сдвинулся, и думать забыл, уверенный, что ничего из этой пошлой выдумки не вылупится, а произойдет нечто вроде учебной тревоги, которых за его жизнь было сотни две — вой сирены, подвал, узкие скамейки, духота, анекдоты… снова сирена — отбой, и все дела. Не до этого ему было — муторно, тяжко, с трудом дышалось… Слишком много навалилось сразу, удача или наоборот, он еще не понимал. Перед ним, как никогда яркие, проплывали вещи, слова, лица, игрушки… старый буфет, в котором можно было спрятаться, лежать в темноте и думать, что никто не знает, где ты… Всю жизнь бы сидеть в этом буфере, вот было бы славно! Не получилось.
Он, как всегда, преувеличивает, берет и рассматривает, словно в микроскоп, какие-то одни свои ощущения, чувства, состояния… а потом, когда лопнет этот пузырь, качнется к другой крайности…
Занят собой, он совершенно забыл о событии, которое было обещано в то самое утро.
4
Неожиданно за окном родился гул, огромный утробный звук, будто земля выворачивалась наизнанку.
— Что это?.. Какое сегодня число?.. Неужели… Не может быть! — пронеслись перед ним слова.
И тут его всерьез ударило по голове, так, что он оглох, ослеп и беспомощно барахтался под письменным столом, как таракан, перевернутый на спину. Гул все усиливался, достиг невероятной, дикой силы… теперь он не слышал его, но ощущал всем телом, которое вибрировало, также как все предметы в комнате, дом, земля под ним, и даже облака в небе — сгустились и дрожали…
Вдруг что-то исполинское переломилось, хрустнуло, хрястнуло, будто поддался и сломлен напором стихийной силы огромный коренной зуб. Наступила тишина.
— Кончилось… — с облегчением подумал Марк, — хоть как-то вся эта история кончилась, пусть совершенно неправдоподобным образом. Пойду, посмотрю.
Он спустился, вышел, и увидел Институт. Величественное здание беспомощно валялось на боку, выдернуто из земли… как тот камень, который он в детстве решил вытащить. И только сейчас, кажется, одолел — сам, без отцовской помощи, не прибегнув даже к всесильной овсяной каше.
Обнажилась до самых глубоких подвалов вся Глебова махина, вылезли на дневной свет подземные, окованные массивным металлом этажи, из окон директорского кабинета валил коричневый дым, он сгущался, стал непроницаемо черным, ветер мотал клочья и разносил по полю… Из окон и дверей выкарабкивались оглушенные люди. Собаки и кошки отряхивались от земли и бросались своим хозяевам навстречу. Начали считать потери. И оказалось, что все на месте, исчез только Шульц! Как ни искали его, найти не смогли. Может, мистик, превратившись в тот самый туман или дым, вылетел из окна и отправился на поиски своей мечты?.. Некоторые доказывали, что его не было вовсе, другие говорили, что все-таки был, но давно переродился в иное существо… особенно странным им казалось превращение ученого в директора… Наверное, он был фантомом… или духом?.. Нет, пришельцем, конечно, пришельцем! Вспомнили его загадочное поведение, чудесные появления и исчезновения, а главное — уверенность в своем одиноком проценте, позволившем обосновать то, что никакой трезвой наукой не обосновать. Он прекрасно все знал и видел вещи насквозь без всякой науки, но должен был до поры до времени маскировать свое происхождение, чтобы подточить здание изнутри, такова была его миссия. Отсюда его слова, что «тяжко», хочу, мол, улететь, и прочие жалобы, услышанные Марком… Значит был среди нас истинный пришелец, дурил всем головы, и чуть не довел особо впечатлительных до самоубийства. Слава Богу, старый корпус выдержал все. Но основная масса счастливо отделавшихся этой догадки не оценила, а только ошарашенно топорщила глаза, и молчала, переживая неудачу.
— Теперь уж точно придется надеяться только на себя, — сказал бы весельчак Аркадий. Но Аркадия не было, он пропал бесследно, также как дух Мартина и других героев, которые вели с Марком нескончаемые разговоры. Говорили, говорили, и никакого тебе действия! И потому, наверное, исчезли основательно — не достучаться, не вернуть ни колдовством, ни блюдечками этими, ни самыми новомодными полями. Но кое-что в Марке изменили… А, может, он сам изменился, или просто — вырос?.. Значит, все-таки есть на свете вещи, которые на самом деле, и всерьез?
Марк досмотрел последнюю сцену и повернул домой. Вошел к себе, сел за стол и задумался. Потом поднял с пола ручку, положил перед собой чистый лист… и начал вить на нем ниточку, закручивать ее в буквы, буквы в слова, и ниточка вилась, вилась, и не кончалась.
