И оттого я тут несколько записей повторил. А вечером некоторые сами исчезли — другие. Что-то в атмосфере происходит, сердцем чувствую… И потому не посчитайте за назойливость, если некоторые записи вдруг начнут размножаться. Я буду их по мере сил удалять и удалять… Но тут я вспомнил…
……………………………………………..
О, какая была история… На первом курсе мы жили в общежитии, в старом-престаром двухэтажном доме. Но жили мы еще выше — на чердаке. Это было огромное помещение, и очень теплое, в нем стояло кроватей сорок, и у нас было весело. Те, кто друзья — рядом, те, кого хуже знали — подальше… Потом мы всех узнали, но к весне нас расселили по разным хорошим общежитиям, там было чисто, но зато не так тепло. И я не знаю, как сказать… в новых местах не было еще одной подробности, одной детали — чердак тот принадлежал клопам. Это было их царство, а мы вторглись, и они не хотели понимать, что нам деваться некуда. И началась война, она шла всю зиму. Пока нас не выселили. Клопы, конечно, победили, но мы избежали позора тотального поражения. Ну, если б у Наполеона не было Бородина, он бы все равно войну проиграл, но не было бы так очевидно. Всегда можно было бы на что-то свалить, холода, дикие пространства, воевать по-современному не хотят… Но Бородино было. А у нас с клопами — не было, и мы ушли, побежденные, конечно, но расстались без больших обид. И думаю, что клопы тоже так думали. Тем более, что питались они эту зиму неплохо.
Их были не отряды, не армии, не легионы даже — это вся страна двинулась на нас, страна защитников своего царства- государства… Один наш друг чуть не сошел с ума, когда увидел, как они идут! Они двигались как закаленные в боях римские воины: потери… они молча смыкают ряды, и дальше… только скрип стоял, шорох и скрип… А мы все — стоя, стоя на кроватях, ножки, конечно в тазиках с водой… но эти-то падали сверху, и сверху над каждой кроватью был полог… Но вот что интересно, все это продолжалось до пяти утра. В пять как по единому сигналу, клопы исчезали — ни одного! И мы спали часов до одиннадцати, благо в начале шли общие лекции, и в огромном зале нехватка нескольких десятков человек проходила незаметно. А порядки у нас еще были либеральные.
Весной нас выселили с чердака, хотели сделать дезинфекцию, но на каникулы, когда весь дом был пуст, он внезапно сгорел весь, горел быстро и тихо, и когда приехали пожарные, все было кончено. Я думаю, клопы решили перебраться в другое место, ушли под землю, и тайными ходами перешли в помещение старого вокзала, что метрах в двухстах от нас. Потом доходили до нас странные слухи, что по ночам старый дом, якобы, шевелится…
Построили новый вокзал, чистенький, красивый, но все не то, не то… Это была стихия, что-то космическое… Я думаю, это было последнее государство клопов на земле…
………………………………………………
Так, собственно я не об этом, я должен был повторить запись, которая чудесным образом исчезла, ответ моему другу или оппоненту, не знаю, как назвать. Вот он:
………………………………….
Видимо, это у меня двоилось в глазах — два одинаковых текста! Вот один старательно удалял. Второй на месте. Отвечаю.
Совсем не все читатели так напористы и агрессивны, как тот, с которым шел разговор. Вот Вы ведь не такой!
Большинство читателей, если книга (картина)серьезная, читают (смотрят) без предубеждения, и составляют свое мнение.
Насчет слова «писатель». Действительно, слово жутко неудобное. Я, когда начинал, спросил одного довольно известного и хорошего поэта — «вы поэт?» Он очень смутился, и пробормотал что-то вроде — «да пишу иногда… бывает…» В общем, вопрос на засыпку.
А в сущности, это все-таки профессия. Столяру, если он плохо сделал стул, можно тоже сказать — «ты говно!» И читателю, если он просто показывает свою дурость и ничего не понял — «говно ты, а не читатель!»
Только писатель в более уязвимой позиции считается. Столяр сделал плохой стул, ему сказали «гавно», а он в ответ — «сам гавно», и неизвестно ведь, очень может быть, что в точку попал. К тому же на соседней улице другой столяр сидит, и сделает тебе стул за милую душу…
Писатель профессия более уникальная, что ли, если, конечно, он хороший писатель. И даже если всех плохих собрать, то столько, сколько столяров, не наберешь. Но почему-то писатель сильно обижается, когда ему говорят «Гавно». Я думаю, что зря. Тут дело не простое. Чтобы на стуле сидеть, ясно, что иметь надо — известную часть тела, она может немного различаться у разных субъектов, но все же стул для многих сделан, на среднюю задницу он сгодится. Для того, чтобы прочитать и понять хорошую книгу, нужно что-то более тонкое иметь, и не у каждого находится этот орган восприятия. Или толст, или незаметен… В общем, у писателя, если читатель ему — «Гавно!» очень часто есть основания ответить — а сам-то кто?
Но писатель обычно человек интеллигентный, тонкий, и начинает искать недостатки в себе. И мучается от этого. Хотя очень часто — ЗРЯ! Часто читатель — гавно, во всяком случае, такое нередко бывает. И потому не надо бояться этого слова никому — ни читателю, ни писателю. А вот столяру бы надо… или лифтеру… Побить могут.
Я не знала, что у Сезанна была такая цель. Поскольку не из моих любимых, читала о нем поверхностно. Хотя честно пыталась понять и полюбить. Наверное, нужно быть хоть немного художником, чтобы увидеть все, о чем Вы пишете. Я не могу даже домик нарисовать 🙂 Мне совершенно непонятно, как можно соткать из красок полотно, что это такое за акт творения. Для меня это чудо, сродни сотворнию мира. Совершенно мне недоступное.
Юношеские восторги от импрессионистов даже с моим дилетантским уровнем сменились пониманием, что все же они куда-то не туда свернули:) И последователи возможно вообще зашли бы в тупик. И что писать сейчас как Рембрандт – все равно что о нашей жизни на древнеславянском. Надо будет посмотрть заново Сезанна, может, что-то изменилось в восприятии с возрастом. Но у меня обычно любовь и нелюбовь с первого взгляда, и редко что меняется. Ваши рисунки – сразу в душу.
Спасибо за ссылку!
Re: Совпадение…
Да, после такого вопроса, действительно, впору пойти и застрелиться. Писал, писал, писал… а потом тебя спрашивают, а что же ты хотел сказать? Так зачем писал? Но если уж стреляться, то сначала застрелить этого читателя, а потом и самому… :-))
Конечно, писатель, художник, поэт и музыкант что-то хотят сказать — каждый на своем языке. Лучше сказать — ВЫРАЗИТЬ. И мы слушаем, и в нас возникает (или не возникает) резонанс на это, с одним знаком или с другим… мы обращаемся тут же к своему опыту, куда же еще!
Говорят, что Сервантес хотел вообще написать пародию на рыцарский роман, да что мне до этого? А если почитать перечисление всего добра, которое Робинзон спас с тонущего корабля — с тоски умрешь!
Писатель, художник нам дает некий материал в ОБРАЗНОЙ ФОРМЕ, в форме картин, звуков, ритмов… но как только он начинает нас «в лоб» учить… он теряет 99% своего влияния и обаяния.
«Вопрос хотите ли вы, чтобы вас поняли?» — сложный и ответ на него непростой. Я хочу, чтобы вещь вызвала в другом человеке некоторый резонанс, вот главное, а дальше все пойдет по ЕГО путям, и я здесь уже не при чем. Бывает, в этом резонансе много понимания, и непонимания, отталкивания, притягивания, согласия, несогласия… но ГЛАВНОЕ — запущена внутренняя «машина образов» — человек обратился к себе. Литература и есть, мне кажется, для того, чтобы человек читающий обратился К СЕБЕ. А понимает он автора… да господи, какая разница. как это назвать! Мне лично не нужно понимания, точное понимание человека человеком в принципе невозможно. Но есть обходные пути, которые дают или иллюзию, или довольно хорошее приближение к пониманию — это искусство и врастание разных человеческих судеб ( что гораздо глубже и многообразней любви).
Все правильно Вы понимаете (на мой взгляд).
Вот о Сезанне только несколько слов. Да, он сух, его портреты не эмоциональны. И сам он был довольно суровый и немногословный дядя. Но внутри вулкан. И задачи ставил огромные. Он хотел вернуть живописи ее фундаментальность, которую она в общем-то утеряла в эпоху живописи «момента», «впечатления». Я тоже люблю импрессионистов, но недаром их ругал Домье — они потеряли основательность картины, она стала не ВЕЩЬЮ, а наброском, отзвуком впечатления. И Сезанн свою задачу выполнил. Потом он сделал огромную почти невыполнимую вещь — он нашел новый способ извлечения СВЕТА. Импрессионисты выбросили черный цвет, но они в сущности ничего не сделали, чтобы его вернуть, а ведь без БОРЬБЫ СВЕТА И ТЬМЫ живописи нет, ДРАМЫ нет, и потому их картины так красивы, легки и беспроблемны.
Идти же обратно к Рембрандту, который вырабатывал свет из тьмы путем старой техники свинцовых белил, которые сохнут месяцами, а потом идет тонкая работа слоями… нЕВОЗМОЖНО ВОЗВРАЩАТЬСЯ. Время изменилось, нужна была новая передача СВЕТА. И Сезанн понял, что определенные сочетания холодных и теплых тонов, очень тонкие взаимодействия цветовых пятен дают нам ощущение слепящего света. К этому свету шли и Ван Гог и Писарро, но именно Сезанн выработал последовательный подход, который стал школой для художников всего 20-го века. А дальше — пожалуйста, сух кажется Сезанн, делай тонкую психологию, недостаточно остер — так есть ученик Фальк, который заострил…
И поехало. Я уж не говорю, что весь кубизм вышел из Сезанна, Пикассо и Брак, и очень многое еще.
Вот и «сухой» Сезанн. Он столько скрытой страсти вложил в свои почти лабораторные опыты, что они стали школой для целого века художников.
Почитайте, что пишет о первой (и посмертной выставке Сезанна поэт Рильке, который как никто другой понимал живопись:
http://www.periscope.ru/prs98_1/pr4/best/rilke.htm
Всего доброго.Дан
Re: Совпадение…
Слабонервный писатель после такого вопроса пойдет и застрелится 🙂
Понравилось про клопов. Представились они почему-то зелеными и усатыми. Страшнооооо 🙂
И про писателей-читателей верно сказали, добавить нечего.
Совпадение…
Интересно получилось… Где-то час назад я Татьяне Тайгановой писала в своем ЖЖ, что терпеть не могу вопроса :»А что писатель хотел сказать….?». Ненужный, зряшный вопрос. Ну даже если он хотел сказать совсем не то, что увидела в произведении я, а оно мне, тем не менее, понравилось, что же я буду пересматривать свои взгляды? Ни за что! Это уже буду не я, и не мой жизненный и читательский, опыт, не мой эмоциональный склад и т.д. И потом, есть вещи, отношение к которым с возрастом меняется… А этот вопрос — в нем что-то человекофутлярское, какое-то стремление все разложить на нужные, правильные полочки раз и навсегда. Это НЕ живое.
Светлана.
Вот! Я всегда подозревала, что я идеальный читатель:)) Я тоже у Хема рассказы больше люблю. Давно не перечитывала, названия не помню. Где она кошку хочет прямо сейчас. И где идет любовный диалог нежный такой.. а в самом конце портреты этих любовников — толстая торговка и он соответственный. Сколько мне о любви этот рассказ сказал, сказал заранее, когда не верилось ни за что, что будешь когда-то толстой или старой. А к разводу подтолкнул Апдайк с Беги кроликом. Вдруг такую резкость навел на все. А вообще-то я боюсь даже обсуждать с кем-то содержание прочитанного. Я могу даже сюжет не так понять! И еще упорствовать, что все именно так было. Это уже не в восприятии дело наверное. Да, дело в энергии, в чем-то, что не в словах, а за словами. А иногда все мимо. Вот Сезанн для меня — мимо. Просто игра света и тени. умом понимаю и ничего не вижу. А Рембрандт.. я когда его увидела в Эрмитаже первый раз, мне просто плохо стало. Физически почти. Оглушил.
Длинный разговор. Но он никогда не надоедает почему-то:)
Ольга
ТОлько так и может быть, только так оно и случается, если книга хороша, и если это не справочник по орфографии :-)) Именно такой читатель самый настоящий!
Неужели Вы думаете, что можете в точности повторить путь писателя, со всем его «контекстом» жизни, со всеми ощущениями, которые уже, выраженные в словах — не те, » слово произнесенное… известно это. Писатель дает некую КАНВУ в смысле сюжета (если есть сюжет), но хороший читатель (своевольный) и этой-то канвы не придерживается, он начинает сам вмешиваться, сам участвовать, все переиначивать… и т.д.
И это ПРАВИЛЬНО, это и есть настоящий хороший читатель. Ему книга дает неизмеримо больше, чем «архивариусу книжных фактов».
Тогда, конечно, вопрос — что же главное, что же остается от книги? Если читатель все устроит по-своему?
Возьмем простую книгу «три мушкетера». Что у нас остается? Многое, хотя все эти перипетии, кардиналы умники и короли-дураки, гвардейцы и мушкетеры, масса вранья… все мимо. Остается атмосфера, дух братства, гордости, чести… ну, многое еще остается. Что остается от бедного Дон Кишота?
И так далее. Уленшпигель, та далекая от нас война?
Это как от картины — идет борьба света с мраком, и трагедия этой борьбы, ее драма, победы, поражения… А Стендаль?
Нет, нет, нет — тут получается особая глубокая связь читателя с книгой, книга врастает в нашу ментальность, а остальное…
А что хотел сказать писатель — это вообще в делу не относится. Парадокс литературы аналогичен парадоксу истории: делали одно, а получили совсем другое. А иногда получаешь от чепухового зрелища такой заряд… Возьмите цирковой кураж. А я смотрю бокс, великие схватки века. Что они мне, да? А без них я был бы другой человек. Я не очень люблю большие вещи Хемингуэя, но рассказы есть удивительные. Есть такой — «недолгое счастье Френсиса Макомбера». Для меня он послужил последним толчком к разводу, так подействовал.
Хотел ли этого Хем, ну, конечно, он имел в виду совсем другое….
Есть некоторая энергия, которую писатель сам того не понимая закладывает в текст, читатель читает, и небрежно, как оболочку с апельсина… сдирает все для него лишнее, но то, что внутри, может оказаться для него весьма важным.
Длинный разговор. Дан
А если такой читатель, который видит и чувствует, читая, возможно совсем не то, что хотел запечатлеть автор. Но все же толчком к этим чувствам служит именно прочитанный текст. Это говно читатель или ничего?:)
Многие писатели рады даже если их ругают — все-таки реклама, кто-то услышит и прочитает.:-)
Очень давно я услышал такую фразу — «что бы ни говорили, только бы говорили…»
Что же касается меня лично, то я от критики ничего хорошего не жду, и не реагирую на нее. Гораздо важней, когда писателю или художнику что-то скажет другой профессиональный писатель или художник, если, конечно, он доброжелателен. И бывают очень подготовленные и понимающие читатели, их мнение ценно.
Так ведь и писателя с читателем побить могут. Словом. Иное слово побольней скалки бьет. И потом — самолю-уууу-бие! С ним как?