А Т Ы Г О В О Р И Ш Ь … (или ВОТ ЧТО ТАКОЕ СЛУЧАЙ… )
Мы с Вовиком свалились на свои кровати, на панцырные сетки, — устали за день, как две собаки, — и уже спим, как вдруг грохот в коридоре. И шуршание, будто волочат что-то тяжелое по линолеуму к нашей двери. От толчка дверь распахивается и вваливается Эдик, наш третий жилец, его к нам недавно подселили. Мы на первом курсе, он на третьем, вернулся из академического. Прежнее его место занято, и вот направили к нам. Временно, сказали, все равно скоро вылетит. Эдик борец классического стиля. «Самый непрактичный вид спорта, — говорит, — теперь дерутся ногами, а я — бросок через бедро; пока я бросок, он мне ногой — ого!..» Он неплохой малый, но есть одна слабость, вернее, сразу три — любит выпить, тут же находит женщину и тащит к нам, больше ему некуда.
— Вы спите, ребята, — он говорит, — я тихо…
Но спать трудно. Мы объясняли ему. Трезвый он все понимает, а как выпьет, снова за свое.
И вот он тащит чье-то тело по полу и тяжело дышит.
— Вы спите, ребята, спите… — говорит, со стоном поднимает тело, как два мешка картошки, и броском через бедро кидает на кровать.
Панцырная сетка, известно, очень прочная кровать, но скрипит. Вслед за падением и скрипом мы слышим голос, то ли мужской, то ли женский, не разобрать. Голос заявляет:
— Ты меня не удовлетворишь… — и сразу раздается сильный храп.
Эдик ложится и пытается удовлетворить, кровать раскачивается и звенит как многострунный инструмент. Но толку никакого, храп не прекращается.
— Эдуард, послушай, — говорит Вовик, он очень чувствительный и тонкий, — может, достаточно, не буди человека. И мы заснем, у нас с утра зачет.
— Вы извините, ребята, — отвечает Эдик, — я сейчас…
И продолжает, и продолжает…
— Давай, свет зажжем, — я предлагаю, — может, он успокоится? У него самолюбие задето, ведь спит, и даже храпит.
— Неделикатно получится, — сомневается Вовик, — он может обидеться…
Эдик, наконец, со стоном истощается. Мы уже радуемся — будем спать, как вдруг храп прерывается, и снова тот же голос, не мужской и не женский:
— Ты меня все равно не удовлетворишь.
И снова этот человек засыпает.
— Эдуард, успокойся, — говорю, — это провокация, не стоит близко к сердцу принимать.
Но Эдик спортсмен высокого класса, ему обязательно надо доказать. Он снова пытается — снова храп, скрип, стон… и опять голос:
— Ты меня никогда не удовлетворишь.
— Это уже слишком, — говорит Вовик, — это даже опасно для жизни. Я зажгу свет… — и шлепает босыми ногами к двери.
Зажигается свет. Спортсмен сидит на краю кровати, трусы зажал в кулаке и раскачивается как от зубной боли. А на панцырной сетке раскинулась здоровенная бабища в спортивных штанах. Больше на ней ничего нет, она храпит и губы сложила трубочкой, будто соску сосет.
— Ты как же это… — изумленно спрашивает Вовик, — даже штаны с нее не снял…
— Зачем… — подумав, отвечает Эдик, — они дырявые.
— Откуда ты взял такую? — я спрашиваю. — Уж больно грязна…
— Отстань, — вяло говорит Эдик, — у меня тоска.
— Унеси ее, откуда принес, — прошу его, — у нас завтра зачет.
— Нельзя, — отвечает, — я ее из поезда взял. На перроне встретились, в буфете. Поезд с юга, остановка три минуты. У нее в вагоне муж, дети… Потом она упала на угольную кучу… и кофточка разорвалась.
— А ты говоришь… — обращается ко мне Вовик, — вот что такое случай! Едет себе с Юга, с ней муж, детишки… выбегает на перрон на каком-то грязном полустанке купить молочка — и внезапно вспыхивает любовь. И все, все к черту!.. Завтра она выстирает кофточку, заштопает штаны, даст телеграмму — «отстала, целую, еду…», сядет в поезд, молчаливая, едет, встречается, целует, вроде все по-старому, но какая-то трещинка в отношениях…
— Ты романтик, — я говорю, — лучше бы ее убрать, а то утром зачет…
— Не романтик, а дурак, — мрачно говорит Эдик.
Он стаскивает с кровати тело, взваливает на спину и уходит в коридор.
Мы долго не спим, говорим о случайности, о судьбе, о непредвиденных последствиях наших самых искренних движений души и тела…
Возвращается Эдик, молча кидается на панцырную сетку и тут же засыпает. Утром он глядит в потолок, рассеян, хмур и раздражителен. Мы, наскоро позавтракав, уходим сдавать зачет.
Возвращаемся вечером, в Эдикином углу голая панцырная сетка, исчез чемодан, что валялся под кроватью, нет книг на полочке у окна, и куртки, и старых домашних тапочек…
— Уехал, что ли, — думает Вовик, — неужели с ней?.. Вот так и нашли друг друга?..
— А может он ее придушил где-нибудь и сбежал?..
А может… Нет, это… Нет, то… Пьем чай с мармеладом, липким и вязким, спорим о случайности, о судьбе, о свободе, осознанная ли она необходимость, или выбор… ложимся на панцырные сетки, засыпаем…
