ДИСПУТ
Споры, доходящие до драк, между сторонниками разных течений весьма забавляли Глеба, директора, и облегчали ему жизнь. Он время от времени сбивал людей в кучи и выявлял расхождения, это называлось — диспут. Марк уже наблюдал десятки таких встреч и сам принимал участие, но на этот раз готовилось что-то чрезвычайное. По этажам расклеены черные с голубой каемочкой плакаты — «Экстравертная теория жизни». Тому, кто не знает иностранных слов, еще раз напомню: экстраверты — ученые, верующие, что источник Жизненной Силы находится вне нас.
……………………………….
Глеб начал одновременно мутить воду и ловить в ней рыбку. Бросив несколько намеков, он сделал смертельными врагами сидевших на пограничных стульях с той и с другой стороны, потом отметил свои заслуги в деле примирения идей, и, наконец, представил слово отсутствующему Шульцу.
И тут же из пустоты, где только край ковра, паркет и ножки стульев, возникли остроносые ботинки, потом брюки, а за ними вся фигура в черной тройке.
Шульц взошел и тихим голосом начал. В темноте, в заднем ряду Аркадий с усилием различал слова, прислонив ладонь к уху с седыми рысьими кисточками, и наклонившись так, что заныла поясница.
…………………………………
О чем говорил Шульц, трудно рассказать несведущим в науке. Он начал, наклонясь вперед, бледным лицом паря над первыми рядами. Он летел в безвоздушной высоте, глаза в глубоких впадинах полны огня, с кончиков когтистых пальцев сыплются искры… Ничто на земле не происходит без высшего влияния, ничто не остается незамеченным и безответным, на нас струится свет истины, мы, по мере сил, должны отвечать, и, даже не сознавая того, отвечаем.
То были не простые слова — стройными рядами шли доказательства: погода, землетрясения, солнечные пятна… наконец, вся жизнь под управлением и наблюдением, в том числе и стройные пляски молекул, которые маэстро наблюдал через увеличительное стеклышко… Все совершенно научно, с большим педантизмом записано на бумаге, папирусе, телячьей коже, закопченном барабане… Никаких духов не вызывал — басни, сплетни — он только о вечном огне, неделимом центре жизни. Он против необоснованных утверждений, что можно призвать души умерших — вздор, мертвые уходят и не возвращаются. Где центр — вот в чем вопрос!..
Зал в искрах, по спинам мурашки, женщины сползают с кресел, протягивают кудеснику руки — «где, где?..» Справа, где окопались штейновские консерваторы, ехидство и смешки; Ипполитовы приспешники, наоборот, подавлены и молчат: маэстро, выстроив общую теорию, закрывает им дорогу к опошлению идеи мелкими фокусами.
— Небольшой опыт… — Шульц скромно вытаскивает из рукава потрепанный томик, из другого запечатанный сосуд — пробка, сургуч… Поставил сосудик на кафедру, у всех на виду, читает на заложенной странице, монотонно, с хрипом, завываниями… замолкает, уходит в себя, нахохлился, смотрит вверх, и птичьим голосом выкрикивает несколько странных для нашего уха слов. И чудо! колба засветилась туманным голубым, все ярче, вот уже слепит глаза — и со звоном разлетелась, по залу разносится запах озона и лаванды, которой травят вездесущую моль, способ надежный и безвредный.
— Факт связи налицо, нужны дальнейшие усилия.
Шульц сошел в зал.
……………………………..
— Поле, поле!!! — кричат его сторонники, — дай нам поле, мы переделаем мир! Накормим семьи, успокоим жизнь… Мы не оставлены, не забыты, за нами в случае чего присмотрят, не дадут незаметно, без вознаграждения сгинуть, осветят будни, оправдают надежды, утешат, утешат…
— Чертовы идиоты! — с досадой сказал Штейн, — истина не нужна никому.
При обсуждении он встал и говорит:
— Вера докладчика чиста, он бессознательно внушает нам то, во что верит. А сотрудникам сказал:
— Может он гений, но только гений желания, а желание у него одно — верить.
……………………………..
Слово за Ипполитом.
Он тут же начал завывать как яростный кот, перед ним теплится свеча на карточном столике, весь зал в темноте. Мошенник с большим старанием произносит хрипящие, вырывающиеся с мокротой слова, раскачиваясь при этом как старый еврей. В детстве, Марк помнил, сидели за длинным столом, ждали, пока стихнут завывания, ели яйцо, плавающее в соленой воде, намек на давнюю историю… Мать усмехалась, визит вежливости к родне, соблюдение приличий.
Ахнула восприимчивая публика, гул по рядам, грохот падений со стульев, у некоторых иголки в пятках — появилась тень. Ипполит торжественно возвестил:
— Его Величество Последний Император.
Благоговение жирным пятном расползлось над головами. Ипполит, смиренно склонясь, подкидывает кукле вопросики, тень на хриплом немецком — «йя, йя… нихт, нихт…»
После телечудес со страшными рожами, цветных голографических фокусов это было скучно.
Мысли Марка прерваны грохотом, зал встает, и первыми сопящие и хрюкающие, они как огурчики, а за ними почти все остальные, и в едином порыве толпа затягивает нечто среднее между «союзом нерушимым» и «Боже, царя храни…»
Дождавшись апогея, Ипполит ставит многоточие, вспыхивает свет, тень растворилась, объявляется перерыв. После него фокусник, улыбаясь, обещает поп-звезд, в том числе недавно скончавшуюся Мадонну, естественно, без ничего.
Нет, вперед выпрыгивает Шульц, он взбешен, требует обсуждения, вопросов, ответов, сопоставления точек зрения, обещает разоблачение мошенничества, жаждет справедливости, Мадонна ему ни к чему.
— По-моему, ясно, мы в практике продвинулись несколько дальше, чем вы в теории… при всем уважении к вашей пионерской миссии… — отвечает Ипполит. И зал одобрительно — «конечно дальше, конечно!»
— Мадонну, мадонну! — ревет зал, и никакого обсуждения не хочет, тем более, разоблачения.
…………………………………….
Стало ясно, что диспута не предвидится, а будет Мадонна без ничего. Глеб в перерыве исчез, пропал и Шульц, научная часть закончилась. Истинные ученые, их оказалось немного, разочарованные, потянулись к выходу; остальные, нервно зевая, ожидали раздетую звезду.
