Когда-то ходил по мастерским. Многие лица стерлись в памяти, но картинки помню, начиная с семидесятых. Тут же привиделась одна — московский ночной переулок, парадные наглухо заколочены, тупик… Тогда казалось, вот он, единственный тупик, только бы выбраться — на волю, на простор… Теперь понятно, тупиков тьма, и мы в очередном сидим. Не так уж много времени прошло, но будто ветром сдуло ту жизнь, и хорошее в этих переменах есть, но слишком много печального, главное — живых людей мало осталось. Кто уехал, кто погиб, а кто и процветает, но все равно мертвец. Чувствительность восприятия притуплена, кричащий звук и цвет одолели всех, что в этом гаме может остановить, привлечь? Одних останавливает мерзость, других — странность.
Процветает, конечно, мерзость, но что о ней говорить. А странность — особый взгляд, простирается от сложности до ошеломляющей простоты. От сложностей устал, в обществе они — признак неважного устройства, а в человеке от неясного ума. Я не о глубине, о запутанности говорю… Чем хуже живем, тем больше законов да деклараций. А умные да разумные… тут же наваливают кучу объяснений. Не терплю этих, умных да разумных, слишком много бессильных слов!.. Кто-то мудрит от страха, кто-то от мудрости своей пьян… не хочу разбираться, хочу отсюда убраться поскорей.
Нет, не уехать, от себя не убежишь… а к себе, к себе удрать!
Так что со мной остается, как старый верный пес, только она — странная простота. В моих любимых картинах нет идей, только свежий взгляд на простые вещи, и я люблю их больше всего, даже больше жизни, хотя, конечно, предпочту жизнь картине, но только из-за животного страха смерти, что поделаешь, это так.
……………………………………
Удрать-то мечтаю, но вот по-прежнему торчу на клочке земли между трех домов. Родное место… но всё вокруг разрыто!.. Чудовищный вид! Новые трубы, говорят, нужны… Злодеи, не верю никому! Нормальных людей не вижу, ни одного бомжа…
А за своей дверью я спокоен — мой Остров!.. живу как хочется.
Но значит ли это, быть свободным?..
Когда начинаешь жить, как хочется, только тогда и постигаешь самую безнадежную несвободу — давление собственных барьеров, своих пределов…
Достойная цель — дойти до собственных границ… и еще шажок!
Есть счастливцы, у которых нет ощущения предела. Однако они почти всегда, сознательно или интуитивно, выбирают темы, посильные для них, дающие им видимость беспредельных возможностей и свободы. А сами в пределах своей ограниченности остаются. Какая же тут свобода…
Но тут же себе напоминаю — рисунки Рембрандта… в них нет предела. Тогда молчу. То, что для гения простор, для нас лес густой. А я…
Все чаще топчусь на месте, повторяя несколько спасительных истин, как миллион имен бога, в которого не веришь… Но иногда на вытоптанной почве рождается простое слово, новый жест, или взгляд. Растет как трава из трещин. Потерять надежду на прорыв хуже, чем свой дом потерять. Дом найдется, а где найдешь талант? Спокойствие? Уверенность в себе?..
Достичь своего предела в любом занятии, и особенно в искусстве, мешает инстинкт самосохранения. Когда он в обществе, в людях слабей обычного, тогда и начинает получаться что-то заметное, особенное. Оттого, наверное, во времена неравновесия искусство пробуждается.
Если так, то нас ждет невиданный подъем.
Надежды юношей питают, а мне, вроде, не к лицу…
И тем не менее, еще надеюсь.
…………………………………..
Завидую коту, идет себе домой, знает все, что надо ему знать, и спокоен. Я тоже хочу быть спокоен, это первое из двух трудных счастий — спокоен и не боишься жить. Второе счастье — чтоб были живы и спокойны все близкие тебе существа, оно еще трудней, его всегда мало, и с каждым днем все меньше становится — близкие рассеиваются, исчезают…
Если долго в своих воспоминаниях, думах и мечтах, то новости не пробиваются ко мне. Гуляя, далеко не отхожу, и после возвращения обычно обнаруживаю кого-нибудь, кто меня знает, из постоянных обитателей, тогда задаю им свои странные вопросы. Не все они оказываются уместными, поэтому каждый раз непонятно, чем кончатся беседы. Нужно уверенно двигаться, спокойно говорить, тогда они перестанут нервно косить глазами, спокойствие заразительно. И если не науськают их, то останутся равнодушны, вроде ни пользы от меня, ни вреда… Но если скажут им — «не наш!» — тут же кинутся истреблять. Они не злы, скорей темны, доверчивы, легко внушаемы. Поэтому нужно спрашивать как бы вскользь, не придавая значения, и лучше, если при этом в руке бутылка пива, полупустая… это они сходу понимают… А заподозрят что-то, тут же окрысятся, обычный ответ на непонятное, и последствия непредсказуемы.
Но в самом начале, сразу после возвращения, я не гляжу на людей, чем меньше на них смотришь, тем лучше: не пристают с вопросами. Так что лучше глаза в сторону, успеется, погуляю — пусть привыкнут, мне их ответы нужны, а не вопросы.
Но некоторые все равно спросят, будьте уверены — «о чем мечтаешь, почему здесь?.. ведь ТАМ вас кормят задарма… Ведь там ты свой, а здесь чужой, мы все другие!»
А есть такие, кто не прощает сам вид фигуры, профиль, наклон головы, одежду, и сразу бдительно пристают. Тогда я молчу и улыбаюсь.
Я нигде не свой.