84. Понедельник, минус восемнадцать…
Ветер съежился, слуга двух господ — холода и тепла. Иду, дыша в воротник — февральская реставрация. Около девятого черно-белый щенок с пьянчужкой, они гуляют. Пьяницы самые живые люди, если не считать сумасшедших. Щенку, видите ли, мешает поводок, он еще не понял главного — живой!.. Костик с кошками греются в одной куче на кровати, которая принадлежит им, а я только место занимаю. Сегодня каша с тыквой и растительным маслом для вегетарьянских котов. Появился Хрюша, хмурый, заспанный, разочарованный в жизни, не успев очароваться ею. В подвале пахнет землей и котовской мочой, разгуливает Серый-Сергей, просится наверх, помня про печень и забыв предшествующие разногласия. Но я не могу обещать, не изучив сегодняшнего котовского расклада, кто, где и прочее. Мимо подъезда деловито топает толстый кот с обломанным белым усом. Зову его, он неохотно сворачивает ко мне, вегетарьянство не признал, и уходит. Дятел, праздничная птица, стучит и стучит.
85. Пятое февраля, минус восемь, рыба сайка…
Она размером с салаку, но гораздо жирней, от нее понос во всех углах. Но я обдаю ее кипятком, помогает. Пришли все, кроме Люськи. Алиса, как всегда, аккуратная, спокойная… Хрюша неразговорчив, так и не выспался. С каждым днем больше света, а холод на свету выдыхается. Сегодня большие изменения в подвале. Южную дверь заколотили, а северная открыта настежь, и в подвальной темноте бегает понурая собачонка с поджатым хвостом. Где могучее племя рыцарских собак, которые пугали нас в январе? Рассеялись, не имея общей цели?
К кошкам и Костику подходит Клаус, садится, отвернулся, с рассеянным видом моется, будто случайно оказался рядом, шел себе шел, и захотелось отдохнуть… Ни за что не покажет, что хочет пообщаться! Костик простая душа, снует между всеми, задравши хвост, не может понять, отчего бы не сбиться в одну кучу — теплей и веселей… Я рад, когда они вместе, разговариваю с ними, стараюсь, чтобы не забыли имена. У них нет веры в человека, только настороженность и страх, так пусть хотя бы останется надежда на самого сильного кота.
86. Шестое, минус три…
Стынет левая щека, значит, дует с юга. Зима шагает по ступеням времени, то назад на ступеньку, то вперед через одну перепрыгнет… Было немного молока, разбавили водой, чтобы всем досталось. Мы сидим в окружении картин, на них тоже коты, деревья, кусты, дорога — ведет в никуда… дома — в них никто не живет или такие, как мы… Что же хотел нам сказать художник?.. Идите вы… Ничего не хотел. Может, передать дух котовской жизни через ощущение воздуха, света, тепла?.. Все, что внесли всей компанией в холод и тьму зимы — тепло подвального мира. И каждый добавил кусочек странности, без нее изображение реально, то есть, мертво.
Меня покинули все, даже верная Люська ловит носом струю из форточки.
87. Минус десять, взгляды…
Звери не спеша вылезают навстречу, значит спали спокойно. Костик увязался за Люськой — быть игре, полетят на пол картины и книги… У нас вермишель, полная кастрюля! Серые накинулись на миски, черные еще спят или странствуют. Люська стала домашней кошкой, очень старательно моется! Алиса не домашняя, зато суперкласс. Я бросаю короткие взгляды на кошек, котов, и картины. Как смотрит Клаус… метнет глаз, и все ясно! Здесь нужно светлей пятно, а здесь темное слишком велико… Художник — уравнитель пятен, это работа, интерес, игра. Язык живописи — перекличка пятен, немой разговор. Поэзия — полет звуков, остальное — рифмованные мысли, афоризмы житейской мудрости.
У девятого носится черно-белый щенок, седой алкаш в валенках зовет своего домой, его подруга-алкоголичка тискает пса и целует в нос. Надолго ли повезло?.. Я, к счастью, избежал того взгляда, глаза в глаза, после которого разрастается притяжение — прорастание… Вчера у подъезда три похожие на волков собаки сидели плотно прижавшись друг к другу решетками ребер. Эльза, бездомная овчарка и двое ее щенков, из четырех, которых я видел осенью. Двое еще живы. Глядя на них, чувствую холод внутри. Я уйду в тепло, коты на трубы, а куда они?.. Мне говорят — люби людей… Мне говорят — есть хорошие, добрые, их много… Что же вы жизнь не защитите?
Как далеко до весны…
88. Восьмое, все о пятнах…
Колкий снег в левую щеку, вихрики, оголяющие мертвую траву, она пунктиром и точками на белом и сером. Из подвала выкарабкивается Хрюша, пожевал кашу и на боковую, у батареи, на диванной большой подушке. Он тут же засыпает, тогда его можно трогать, он теплый, не двигается, только вздыхает во сне. Над ним, на батарее, верхом на теплом железе Люська, на кровати дремлют Костик и Алиса. У нас все тихо. А я, проходя мимо одной из картин, заметил, что помогать нужно дальним пятнам — чем они дальше друг от друга, тем напряженней взаимное внимание, и притяжение, они как тайные любовники в большой компании.
В кухне толпа, позади всех дорогой гость Стив, не мешается с коренным населением. Щупаю его спину, позвоночник только-только прорезается, будем кормиться на общих основаниях. Впереди Костик, серый плут. Вчера играл с Люськой и вдруг хвать ее за гривку — и замер, сам удивился. Она от изумления присела. Голубой Костик выходит на правильный путь? Что за черт возьми! Оставленная с вечера кастрюля открыта, опрокинута, остатки вермишели едва покрывают дно… Опять Серый, ненасытное брюхо? Стив возмутился обманом — «Обещал вермишель? — обещал!» — и бросился вниз с балкона, по сугробам пошел к девятому — головастый, мохнатый, с широкой прогнутой спиной.
В расстройстве — не оправдал котовских ожиданий — проходя мимо картины, захватил глазом, уличил в смертном грехе — пятна кричат наперебой. Всего-то несколько — темных и светлых, но каждое обязано знать свое место в круге света!.. Наш глаз все тот же миллион лет — его настораживает граница тьмы и света, вход в пещеру и выход из нее. Цельность зрительного образа; выразительность на основе цельности; лаконичность, как условие выразительности — вот три кита, на них опираются стили и эпохи. А на поверхности — кошечки, собачки, психологизьм, розовые страсти, «ах, Ватто!» , сватовство майора, «какие руки!..» тисканье упитанных бабенок, охота на крокодилов, печаль и слезки на глазах…
89. Девятое февраля, опять о пятнах..
Сегодня плюс один, снег уже не парит в воздухе, а тяжело опирается на землю, которой еще не видно. У котов сотни снегов — утренний и вечерний, обжигающий и приятно холодящий, пушистый и легкий, и, наоборот, мокрый и тяжелый… нет слов, собирающих, ограничивающих, зато тысячи ощущений… Объект зависти — воспринимающий мир кот.
Соседка выбросила селедочные головы, Стив дрогнул от запаха такой еды. Может, снова исчез богатенький спонсор?.. Макс насел на Костика, изображая страсть. Тот возражает — в миске суп, а как до него добраться, имея на спине такую тяжесть!.. Костик ворчит, рычит, ползет, и, наконец, макает морду в миску. Вечная однополая любовь… Еще была корочка хлеба, поделенная на всех. Серый мирно разгуливал по кухне, никаких вызывающих движений и затей. Я сделал вид, что не заметил его, он понял, и тоже меня не замечает. Я все приглядываюсь к Алисе. С ее брюшком не все, как надо… Неужто снова?.. А Люська, Люська! И ты?!. Я не особо разбираюсь в этих делах, вот они и преподносят мне сюрпризы.
После еды Хрюша торопится улизнуть, но сначала надо оставить след, метку, напоминание, намек, загадку… Романтик… «Не надо, Хрюша…» Но бесполезно уговаривать, котовский закон сильней, а вставать, доказывать, что сила выше закона мне кажется несправедливым… и лень вставать. Стремление остаться понятно, но пагубно — как только становится сильней желания быть собой, сразу начинается угадывание. Зато у котов оно всегда естественно. От себя скажу вот что — если след хорош, то есть, пятна говорят между собой с напряжением и страстью, то творец выталкивается из творения со всей своей биографией; законченная вещь замкнута в себе и не нуждается больше в авторе. Согласитесь, жалкое зрелище — объясняющий картину художник… или кот, объясняющий свой след… Ну, уж нет, другой кот и так все поймет… Все должно получаться естественно и просто, не стоит стараться — быть понятным, хорошим, добрым, полезным, веселым или грустным, искать одобрения, принадлежать сообществу, клану, человеку или зверю, течению, школе… Не лучше ли выйти из ряда, раздвинуть кусты и рамки, убедиться, что ты зверь из зверей, под тобой земля, а не пол, рядом травы и деревья — живые, муравьи, коты и собаки пытаются с тобой объясниться… а гриб, что сбраживает сахар в банке на окне, смотрит на тебя, и выбросить его трудно, страшно… Художник — зверь с тонкой шкурой.
90. Кто-то в подвале, опять Серый, Хрюшина месть…
В пять я пошел к своим, минус двенадцать, ветер… И не поверил глазам — дым из трубы мчится на запад, прямо в наше окно! На холодной, белилами разбавленной зелени расползается серая вата с фиолетовыми блестками. Снег под ногой то хрустнет, то замрет, он оседает. В подвале страшно стало — кто-то отгородил себе часть, стучит молотком!.. Самые теплые места пропали для нас, котам туда хода нет… Явился Стив, им интересуется Люська, он для нее романтическая личность, недосягаемый аристократ… В кухне опять встречает Серый, свой среди своих. А в кастрюле с остатками вчерашнего обеда пусто! Блестит алюминий… В который раз?.. Взял Серого за крутые бока — ого! нет лучшего доказательства! — и в форточку. Он молча свалился вниз, и стоя на затоптанном снегу, среди окаменевших куч, смотрит на меня без злобы и упрека, укоризненно и печально… Артист! Я обернулся за поддержкой к нашим, они всегда с радостью принимали изгнание негодяя… и вижу напряжение и недоверие в глазах. Что-то, видите ли, не нравится им! Хрюша, Клаус?.. Наконец, Макс, которому Серый прохода не дает? Сколько ты голодал, боясь приблизиться к дому?.. Сами же хотели! Ну, ясное дело — котовская солидарность… Значит, он вам свой, а я не свой? Так вот, знайте — этот засранец вам не оставил ничего!
Наскреб со дна крохи, кинул в сердцах в миску и удалился, не вмешиваясь в свалку, не пытаясь, как обычно, устанавливать справедливость, пусть живут как хотят! Через минуту визг, врывается Люська, за ней мчится Хрюша… загнал под кровать и жаждет разделаться, чтобы запомнила, кто настоящий мужик! Ну, как не вмешаться! — схватил паршивца за шиворот, вытащил, стыдил, уговаривал… а он ругал меня длинными смачными котовскими ругательствами, потом поднял хвост и обильно оросил мольберт.
И все покатилось по старому, только во мне появилась темная точка, и дальше все разрасталась. А в подвале обосновались прочно, укрепили южную дверь и врезали в нее глазок. Кто же поселился там?
Тут завопил Костя, Константин, ходит и песенки поет, ищет углы, а они все помечены храбрым Хрюшей. Похоже, Костик становится взрослым…
