///////////////////////
Каков был основной стимул тех выставок, (лет 15 тому назад), легче сказать сейчас, чем тогда. Тогда многое казалось важным, но из всех стимулов выжил один — попытка устроить трехмерную композицию из полусотни картин — в сложном по форме и освещению пространстве. Такая пространственная ВЕЩЬ гораздо точней, интересней и адекватней отвечает на вопросы художника к самому себе, чем все слова и объяснения задним числом.
Когда какая-то вещь, человек или увлечение начинают надоедать или достигают своего предела… начинаешь говорить всерьез, а это признак «обрубания концов». Потому что самому себе говорить не нужно — всё известно, а говорить другим, это именно «обрубание». Язык тем и слаб, что он определяет вещи и события точней, чем они есть, и оттого омертвляет… или фиксирует омертвление. Обрубает ассоциации. Точнее, оставляет только те, что идут через понятия, слова, а всю систему зрительных ассоциаций — отрезает. А мы вышли из пещер, и там, не зная еще толком языка, почти всё знали про зрительные образы, об этом свидетельствуют наскальные рисунки. Так что для нас все началось не со слова, а со зрительного образа. А если еще дальше смотреть — с осязания.