……………………
Недавно выдался свободный день, и я смотрел свою коллекцию, картины, которые остались. Сорок семь работ, и главное — двадцать пять холстов Мигеля. И вот что я вам скажу…
Он был прав, когда говорил — «ничего особенного не хотел…» На его холстах ничего особенного и не было… кроме простоты и цельности, да. Никакого предчувствия беды в них не заложено. Все это вложил я сам. А в меня вложило многое, главное — возраст, предчувствие старения и смерти, и время наше — предчувствие бедствий и катастроф.
Хорошие картины тем и хороши, что оставляют место нам, с нашими чувствами и состояниями — сопереживать, участвовать… видеть в них то, что заложено в нас самих, просит сочувствия и поддержки. Цельное здание, и я вхожу в него со своими бедами и надеждами, и все оно вмещает, почему?.. Он ничего не навязывает, не кричит, не перебивает, не настаивает на своих истинах — просто и спокойно раскрывает передо мной простор. В чем же его собственное чувство, какое оно? Никак не оторвать от моих чувств и состояний, никак! Не знаю, как это получается… Подобное удавалось Сезанну, который истово занимался согласованием пятен, и в это вкладывал всю страсть, замкнул свою систему… а получилось гораздо больше, чем сам ожидал.
Важно вложить в свое дело все умение и силу чувства… и если повезет, то что-нибудь получится.
Нет, не знаю, что он хотел, наверное, он сам не знал. Не мог бы выразить словами, уж точно… Я гляжу на его тихие картины, утренний пустой город, скромные вещи на столе, закрытые лица, с глазами повернутыми внутрь себя… Мои это чувства или его?.. Не могу отделить.
………………….
Чем дальше, тем менее случайной кажется его смерть. Он от себя устал, от мелких своих обманов, собственной слабости, неизбежной для каждого из нас… «Гений и злодейство?..» — совместимы, конечно, совместимы. Хотя бы потому, что одного масштаба явления, пусть с разным знаком. Если бы так было в жизни — только гений и злодейство. Заслуживающая восхищения борьба!.. Совсем другое ежедневно и ежечасно происходит в мире. Мелкая крысиная возня — и талант. Способности — и собственная слабость… По земле бродят люди с задатками, способностями, интересами, не совместимыми с жизнью, как говорят медики. Деться им некуда, а жить своей, особенной жизнью — страшно. Они не нужны в сегодняшнем мире. Нужны услужливые исполнители, способные хамы, талантливые воры…
Кто он был, Мигель?..
Человек с подпорченным лицом, во власти страха, зависти, тщеславия… жажды быть «как все»?.. И одновременно — со странной непохожестью на других. Она его угнетала, когда он не писал картины, а когда писал, то обо всем забывал… Но вот беда, художник не может писать все время, в нем должна накапливаться субстанция, которую древние называли «живой силой»… потом сказали, ее нет, а я не верю.
Откуда же она берется, почему иссякает?.. Не знаю…
……………………..
Но каждый раз, когда спрашиваю себя, вспоминаю его недоуменное — «почему меня не любят?..»
Чем трудней вопрос, тем непонятней ответ.
Поэтому мы и стараемся задавать жизни самые простые вопросы — чтобы получать понятные ответы. А следующий вопрос — в меру предыдущего ответа… и так устанавливается слой жизни, в котором как рыба в воде… И можно спрятаться от противоречий и внутренней борьбы. И забыть, что именно они выталкивают на поверхность, заставляют прыгнуть выше головы… как Мигеля — писать картины искренне и просто, выкристаллизовывая из себя все лучшее.
Но судить легко, рассуждать еще легче. В рассуждениях всегда есть что-то противное, как в стороннем наблюдателе.
Он не так жил, как тебе хотелось?.. Жил, как умел. Но у него получилось!.. Есть картины, это главное — живы картины. Лучше, чем у меня, получилось, с моими правилами как жить…
Можно хвалить простые радости, блаженство любви, слияние с природой, с искусством… но тому, кто коснулся возможности создавать собственные образы из простого материала, доступного всем, будь то холст и краски, слова или звуки… бесполезно это говорить…
Ничто не противостоит в нашей жизни мерзости и подлости с такой силой и достоинством как творчество. Так тихо, спокойно и непоколебимо. И я — с недоверием к громким выкрикам, протестам… слова забываются…
Картины — остаются.
………………….
Я еще занимаю место в живом мире, а он уже часть неживой материи, дополнил мертвое пространство.
Зачем ты оставил меня, Миша… Вокруг все тише и пустей, хотя непрерывный ор и звон стоит. Картин не вижу, одни поделки… Я смотрю на свои стены. Каким был художник, написавший эти картины? Не знаю. Думаю, картины правы. Он был таким, каким нарисовал себя.
……………………..
Теперь он почти все время со мной. Вспомню, и дальше живу. Иногда, среди суеты дня, забываю… до ночи, или предрассветных сумерек, когда вижу из окна тот самый его пейзаж, вывернутое в окружающий мир мое собственное состояние… Утром встаю, иду смотреть пустые тусклые картины, обречен до конца дней… разгребать… Обязанность, которую сам себе назначил — ищу талант.
……………………..
Понемногу прихожу в себя, выполняю обязанности, выплачиваю долги. Снова заказы, окаянные эти лица, потерявшие себя… Неуважение к себе — черта времени. Чувствую, мое терпение кончается…
А на прошлой неделе, мне доложили, несколько голландцев появилось на аукционе, перо и тушь, потрепанные листочки… и немецкая миниатюра, букетик красных гвоздик в синей вазе, масло на бумаге, почти пятьсот лет… удивительной красоты вещь… Неизвестно откуда взялись, и тут же улетели за бешеные деньги. Пусть! Пусть живут!.. Я заплакал, значит, не все они погибли… А на днях наткнулся на ту серенькую картинку, которую выбрал в день отъезда к Мигелю. Парень приходил еще раз, все остальное пока что хуже, а это явная удача. Цвет тонкий, печальный, чувствуется пронизывающая до костей сырость морского берега. Нет, не видел он этой воды, дальше нашей области не бывал. Цвет великолепный, но вот композиция… Что-то не сладилось у парня, стал думать — не вижу причин. Взял машинально листок бумаги, попробовал карандашом — не то, схватил перышко, чернила черные… набросал контур берега, дерево на переднем плане, залив… И дальше, дальше…
Не заметил, что делаю. Неплохо получилось, даже под ложечкой заныло. Много лет не позволял себе, а тут — не заметил! Вспомнил Мигеля, первую нашу встречу, как он стоял за спиной, ухмылялся… Своими картинами он помог мне выжить в чужое непонятное время. А смертью… глупой, непростительной… столкнул с места — «сам пиши!» Сильно расшевелил, раскачал… Я так злился на него. И жалел. Кто бы мог подумать, что вот, сяду и начну рисовать, без сомнений и честолюбивых надежд…
Мы в яме, нас примерами жизни уже не прошибить. А смерть еще аргумент. Последствий смерти не предугадаешь. Я много раз ее видел, в ней самой ничего нет, это жизнь кончается. Мигель умер, живая сила развеялась в мертвом пространстве. Но что-то, видно, и мне досталось. Его уже нет, я еще здесь. Чтобы искать таланты. Рисовать… Не умничать, не сомневаться, лучше получится, хуже… Делай пока можешь.
Понадобилась почти вся жизнь, чтобы осмелиться…
……………………..
Всю жизнь с мучениями засыпаю, зато потом проваливаюсь в темноту, и до утра. Сны вижу редко, наутро ускользают, не удержать… А на днях увидел и запомнил. Гостиная в моем доме, куча народу, дамы с бутербродиками, мужики с пивными жестянками… И в центре толпы Мигель стоит. Как бывает во сне, никто меня не замечает, а мне нужно обязательно к нему пробиться, что-то сказать. Еще не знаю, что, но очень важное. И я, перекрикивая шум, зову:
-Мигель!
А он не слышит…
-Мигель… Миша…
Он обернулся, заметил меня, и тут между нами разговор, незаметный для окружающих, неслышный, будто мы двое и никого больше нет…
— Ну, что, Лева, рисуем?..
Не знаю, что ответить, вдруг обидится…
— Ты не бойся, — говорю, — твои картинки живы, живы!..
А он ухмыльнулся, мерзкой своей ухмылочкой, как в начале:
— Я знаю, — говорит.
