ДАВИДУ, ДРУГУ ДЕТСТВА, ПОСВЯЩАЕТСЯ ЭТА ПОВЕСТЬ.
…………………….
Начальник и физрук, два бугая, ни черта делать не хотели, пьянствовали по вечерам, обжирались за счет ребят… «Кто починит мостки, чтобы мыться?.. Дадим покататься разик на лодке, только недалеко…» Озерко почти круглое, лежит в степи, лагерь у воды. На той стороне сады, до них километра полтора примерно. Мы там не были, а хотелось. Давидка вызвался чинить, и я с ним, двух достаточно, говорят. И мы в довольно прохладной воде, то по колено, то по пояс, забивали сваи, потом крепили на них доски… Все это заняло у нас неделю, нам позволяли по утрам, до обеда, а другие играли в разные игры. Зато потом дали лодку. Вытащили из сарая, а она дырявая оказалась. Один старик помог, дал пакли, показал, как смолить… Еще неделя ушла, и до конца срока неделя. Наконец, мы собрались. Сели на весла…
***
Вообще-то нам разрешили после обеда, но ждать надоело, и мы удрали рано утром, когда еще все спят. Сели рядом на скамейку, каждому весло, и погребли. Я старался изо всех сил, хотел доказать, что не слабей его. Лодка пошла рывками, носом то вправо, то влево… Он бросил весло и говорит:
— Главное, чтобы лодка ровно шла. Давай дружно грести, а кто сильней неважно. Силу для врагов береги.
Каких еще врагов… Но я перестал выпендриваться, и лодка пошла куда быстрей, ровно, плавно, хотя сидела глубоко. Я старался смотреть вдаль, а не за борт, слишком близка вода…
***
Я знал, здесь сильно охраняются сады, опасно. А он говорит, ничего, пусть поделятся. Здесь и мои яблочки есть.
— Как так?
— У деда был сад большой.
— Где?
— Где, где… Дома. Меня еще не было тогда. Он часто рассказывал. Потом он умер, я в детский дом попал. Он говорил, вырастешь, сад верни себе.
— Так это был другой сад, не здесь…
— Конечно, не здесь, на Кавказе, где же еще… Ты будь на шухере, я скоро.
Мы тихо причалили. У самой воды начинается трава, метров через десять глухой забор, за ним висят яблоки. Очень много, и далеко ходить не надо.
— Нет, — он говорит, — надо обследовать, может, дальше они лучше, чем у забора. Я пошел.
Подтянулся, вскарабкался, перевалился туда, исчез. Там трава слегка зашуршала, и тихо. Я жду.
Я немного боялся за него. Надо бы вместе пойти… Но воровать не любил, даже яблоки. Народ здесь хозяйственный, злой, если поймают, отнимут все, да еще побить могут. Хорошо, собак не слышно.
Тихо было. Легкий туман, в котором мы плыли, рассеялся, вода блестела, по ней морщины бегут. Солнце давно встало, но пряталось за деревьями сада, где-то в глубине готовилось на дневную высоту. Ветерок еще свежий, приятно гуляет по груди и животу… Я смотрел назад, за водой слабая полоска, темная черта, там лагерь наш. А мы здесь, на свободе, на воле… Август в начале неторопливый, время палящей жары позади, красивое и тихое время. А нам скоро уезжать, еще восемь дней осталось. Ничего хорошего у меня не было впереди, но и плохого не ожидал. Скоро школа, свои ребята, темные скучные вечера… Знаете, как живет рабочий поселок в самой отъявленной глуши?.. Одна школа, и средней-то не назовешь, выпускной класс — двенадцать ребят, физик алкоголик, химик инвалид войны, жуткий старикан… математичка старая дева… Два магазина, продуктовый и хозяйственный… до ближайшего городка десять километров, а там, что, лучше?.. – тоска и там, тоска… По вечерам идти некуда. И все же, лучше, чем в детском доме, описывать не буду, давно известный факт.
***
Прозевал его возвращение!.. Шорох, еще, и показалась на высоте веснущатая треугольная рожа. Глаз один серый, спокойный, а второй цыганский, разбойный глазище, так и сверкает… Он без рубашки, яблоки в ней, куча яблок в свертке, связаны рукава. Ловко спрыгнул вниз, и к лодке, тащит сверток, осторожно опустил на дно, сам прыгнул, мы закачались.
— Никто и не шелохнулся, там двое, спят… — Он засмеялся. – Яблочки наши, смотри!..
Развязал рукава, рассыпал яблоки по дну. Они, действительно, крупней чем у забора оказались, красные и желтые, большие, два сорта, а как называются, не знаю.
-Ты погреби немного сам, — он говорит, — а я посижу, посмотрю на воду.
— Две недели смотрели…
— Это не то было.
Я с удовольствием взял оба весла, они тяжелые, темного дерева… Доплыли до середины, он говорит — «останови, съедим по яблочку…»
А потом… Я уже говорил про весь наш разговор. Он поплясал, раскачал лодку над глубиной. А я спел ему «Катюшу». Дошел до сизого орла, и пропал голос. Но он не смеялся. Нас слегка покачивало. Со всех сторон вода и вода, километр воды. И вниз, метров двадцать, не меньше… Мы съели по три яблока, остальные обратно завернули, чтобы не увидели в лагере. Потом, у себя на чердаке поделились, конечно, с группой со всей.
***
На следующий день нас вызвали. Оказывается, кто-то видел двоих и лодку у того берега.
Сначала с Давидом был разговор, долго держали. Наконец, он вышел, подмигнул мне, и я вошел. Оба начальника качали головами, животами, возмущались непомерно:
— Вот и дали свободу… Яблоко от яблони…
А меня почти не ругали, все о нем, да о нем, будто я там не был!.. Поговорили про дурное влияние и отпустили. Потом уж я понял, он всю вину на себя взял, мол, уговорил дурачка…
А его отчислили, отправляйся домой. Я удивился, подумаешь, десятка два яблок, за что его так?
-Ты не думай, — говорю, — я никому ничего… Что они к тебе прицепились?..
Он усмехнулся.
— Я и не думаю. Ты нормальный парень, Заец. А со мной всегда особый разговор.
На следующее утро пришел автобус с продуктами, с ним и отправили Давидку на вокзал. Он сунул мне широкую ладонь, и сказал, глядя в сторону, чуть усмехнувшись:
— А яблоки ничего были, да?.. Ну, будь…
Потом я часто вспоминал то утро, такое оно было тихое, чистое, и лодку, как она ровно у нас шла… и воду – глубокая, спокойная…
Вернулся в свой поселок, все по-старому, тягомотина, будто и не было этих особых трех недель.
