………………………………………………………………
З Н А К О М С Т В О
……………………
Сначала я его видел на фотографиях, довоенных.
Другие времена. Тогда меня еще не было. Кажется, тогда на берегах серой Балтики было чуть теплей. На самом деле, наоборот, холодней. Так что, только ощущение — тепла и покоя. В оценках прошлого вечно ошибаемся.
Всю жизнь называл его — командор. Командор НЕГО. Он так хотел. А имя неважно. Сейчас его уже нет в живых, но я знаю, он бы не хотел по имени. Пусть будет так, как было.
На первой фотографии Него рядом с моим отцом, своим дядей. Мой непризнанный двоюродный брат. Как их тогда называли, незаконнорожденный. Мамзер. Это потом время изменилось, а тогда довоенный багаж, буржуйчики, классовые предрассудки… Жизнь до великих перемен представляется раем. Обман зрения.
Него подобрался-таки к родной семье. Зачем ему надо было, трудно понять имеющему пропуск. Засело с детства. Как допустили? Требование матери, скандальной до последних дней? Не знаю. У нас не принято было выяснять, если тебе не говорят, молчи. Половинчатая победа, фото не с отцом, а с дядей. Его отец известный юрист, не мог допустить. Через год он умирает, перед самой войной, при невыясненных обстоятельствах. Говорят, подавился гречневой кашей. Он любил поесть, но чтобы так умереть… Даже тогда смешно было. А мой отец простой врач в больничной кассе, на заводах были профсоюзные врачи. В клинику не пускали, буржуйская демократия, еврея вон. Зато отец был чужд буржуазной дурости, присущей зажиточной семье. Это дядя богатый, а мы кое-как справлялись. Впрочем, меня-то не было еще. А Него вот он, уже, и крепко стоит на коротеньких ножках, борется за место под солнцем. Не злобствуй, век прошел с тех пор. Я и не злюсь, старческая желчь. Понимание тщетности. А может грусть.
— Сеня, с ума сошел, зачем фотограф…
— Да ладно, пусть мальчик постоит… законный, незаконный… бросьте ваши глупости.
А где отец ребенка? Вот он, повернулся спиной-подушкой, кокетничает с молодящейся дамой в ажурной шляпке. Пляжик в курортном городишке, по-эстонски Пярну, они говорили тогда – Пернов.
Потом, уже после войны… папа… отдувается, вздыхает – ну, и мальчик, племянничек, крокодил… А тогда, на фотографии, Него лет десять. Надутый, торжественный, с прямым пробором в блондинистых волосиках. Потом он зарос черной кучерявой шерстью, спина, плечи… даже представить трудно. На свои фотографии посмотри, что с нами происходит, уму непостижимо… Да, ангелочек… с большим белым бантом на шее — «я серьезный, всегда серьезный…» Тонким голосочком, заунывно… от его серьезности зубы ломило. Мне после войны рассказывала тетка, он всем так говорил, ни тени улыбки. Что потом случилось… откуда вечная ухмылка, зубоскальство, желание постоянно вылезать из строя, в который тогда впихивали силой?.. Когда, через много лет я узнал про диссидентов, то не удивился. Него им в отцы годился, воспитатели героев. Только он не боролся, хотел пролезть в собственный рай, минуя баррикады. Зато он все знал. Со мной не получилось у него… Не злорадствуй, все равно рад, что он в моей жизни был. Людей много, а живых по пальцам перечесть. Не бог и не герой, и вообще… больше за себя старался. Но мне помог. Чем… сам не понимаю… Не в трёшках дело, которые он мне совал, встречая на бегу на улицах, когда я впроголодь учился. И в них тоже. Но главное, недоверие пробудил ко многим проявлениям тогдашней жизни. Его особенность, он всегда видел неприглядную изнанку. Он ясно видел. Иногда мне было его жаль, никаких иллюзий. При этом он был напичкан предрассудками!.. Как уживалось… У него не было общих представлений о жизни, принципов незыблемых… В чем его моральные принципы? Смешно говорить, какие?.. Он был человеком, живущим по ситуации. Каждый день отвечал на то, что теперь называют – «вызовы времени». Или мне так кажется, и что-то постоянное было? Ведь он почти всегда делал мне добро. Он по природе, видимо, не был зол. Привязан ко мне? Не преувеличивай, он вбил себе в голову идею семьи. Что у него есть семья. И никто не отворачивается от него, ни отец, ни мать… Ведь как было — отец отвернулся, мать не любила, и он это рано узнал. И пытался все устроить по-другому. Придумать. И я для этого был нужен?..
Не знаю. Возможно, идея. Возможно, искреннее чувство, привязанность ко мне. Так и не узнал. Похоже, он сам не знал. Несмотря на всю разумность поведения, он не анализировал. Вся жизнь — ситуация, и сплошь ходы, ходы… Довольно интуитивные. Вот-вот, в чем мы похожи, мы оба были интуитивны. Я даже больше, он это знал. И хотел использовать меня в своих махинациях с лечением неизлечимых болезней. Он говорил – нужно лечить неизлечимое, остальное само вылечится…
Бред какой-то… Но вот интересно, я думать начал, благодаря ему. Спорил с ним, отталкивался – и в свою сторону выплыл.
………………………
Вот еще фотография, из довоенных — прыщавый юноша в махровом халате, пляж, мелкий прибалтийский песочек, светлый, упругий, вытекающий из сжатого кулака… всегда холодный… Кругом довоенный рай, якобы свободная республика, зажатая меж двух империй, обреченных на выяснение, кто сильней… Но я не о том, просто люди — лежат, гуляют на пляже, начало июня, того самого, сорок первого… Поражают туши, нескрываемые животы, брюхо гордость буржуя, без него – «вечно голодный ходишь!», объяснял мне один грузин… Через несколько дней спокойная жизнь исчезнет. Катаклизм. Извержение вулкана, у подножия пили чай и прохлаждались. То, что случилось, навсегда. Войну можно закончить, но нельзя вернуть тот мир, и время. Первая мировая была рубежом, а вторая окончательно доказала, мир катится в катаклизмы, даже природа подтверждает, неизвестными путями меняет нам характер. Склоняемся к тотальному самоубийству.
Так стоило ли пробовать — исчезнуть из общей истории, жить своей жизнью, плевать на империи, правительства… Есть только люди, он говорил. Или жить «как все», встраиваться во время? Можно ли остаться живым львом. Так и не узнал. Шакалом можно стать, давно доказано. Мертвой собакой или живым шакалом, это пожалуйста. Опять Него, не мои слова… Он не умел без напора. Его утопия рухнула, также как те, что за порядок и общий путь. Это я понимаю в семьдесят, после всех катаклизмов и потерь, время потерял, покой, саму жизнь теряю. Как ни живи, результат — поражение, потеря.
Но нельзя уйти, и некуда уходить.
Него говорил, если очень хочется — можно…
………………………………………
И это противоречило его биологии, вот беда. Жить любил, и особенно — пожрать. Страх голода, сильней, чем у меня. Я недоедал, а он голодал всерьез.
И все равно, пришли к одному итогу. Хотя, у него другая судьба, и жизнь другая. Значит, было во времени нечто, помимо наших с ним страхов и желаний… Просто я раньше понял, не получится. Может, слишком рано понял, угодил как в болото, в скуку… Но что-то приобрел. Но многое – потерял. В молодости нельзя без страстей и заблуждений, нерассуждающего напора. А он был сильней, безумней меня. И выиграл?
Жить так, будто Вас нет, сво-о-лочи… Он говорил, обращаясь к властям, правительствам, шишкам и бугоркам, он ненавидел любую власть. А сам кто? Обманщик, аферист, мелкий тиран? Ну, не совсем, не так просто. Гляжу со своей теперешней скалы… С мелкого обрывчика, на котором обосновался, не страшно падать, да и печально было бы падение, и смешно — слишком уж невысоко, словно из окон первого этажа полет. Ничего обозреть бы не сумел, прежде чем грохнуться.
Даже с моего бугорка видно — и я, и Него – промелочились, профукали жизнь.
Как ни старались, каждый по-своему – все равно! Как все… почти все, да!
Принадлежность к большинству успокаивает. Но не греет.
