ПИСЬМА ИЗ ПРОШЛОГО

……………………………………..

Моя мама любила писателя Паустовского. И я его любил. У нас в доме было несколько томиков его сочинений. После смерти матери они остались у брата, все наши книги, которые мама покупала. Если у нас был всего рубль, а книга интересная, то она с нами советовалась, купить или не купить. И мы всегда советовали. Когда я уехал из дома учиться, мне было еще шестнадцать. Приезжал, конечно, каждый месяц, недалеко от Таллинна, Тартуский Университет, билет три рубля. Стипендия на первом курсе была 29, по рублю на день, и мы не голодали. Я покупал билет, и ехал домой. Дома мама, на полке Паустовский. Когда мама умерла, в 1970-м… Я уже давно жил в России, приезжал в Таллин раз в несколько лет. А после ее смерти еще реже стал ездить. Россия и Эстония для меня всегда были разными странами. Я уехал из Эстонии в 63-м, в первый раз за границу, и насовсем. Через Ленинград, это смягчило перемену. Россия не сразу стала моим домом, но зато навсегда.
Лениград был тогда тихим интеллигентным городом, и наука в нем была тихая, но добросовестная, здесь не резали подметок на ходу, как с ужасом говорили о москвичах. Сейчас смешно вспоминать, при современном-то беге, хаосе и потере нравственных границ. Но я не обо всех, конечно. Меня всегда интересовали люди определенного толка, и мне повезло, они меня окружали. А остальное мимо проходило. Не потому что не знал – читал и все видел, но ни времени, ни внимания, ни сил не хватало на текущую, бьющую в лоб жизнь: днем институт, лаборатория, вечером трамвай, сплю до конечной остановки, иду, спотыкаясь, в общежитие по ночному парку, на улицу Тореза… А утром снова, и то же самое… Я был счастлив, что своими интересами живу.
Потом переехал в Подмосковье, и все почти также было. Иногда выбирался, на неделю в Таллинн, к брату — та же крошечная квартирка, книжная полка, на ней Паустовский стоит…
Помню его портрет, у матери на столике, рядом с кроватью. Жесткое лицо, суровые морщины вокруг рта, облик нерадостный и крутой, как теперь говорят. Фотографии часто обманывают, но я думаю, он таким был. Защищался прозой. У него ранние вещи неплохие, очерковые, а потом в сахаре расплывается. Так мне показалось, когда раскрыл томик. Зря раскрыл. Захлопнул… Во всяком случае, профессионал. И честный человек, пятки власть имущим не лизал…
Как уехал из дома, я надолго забыл про литературу. Не умел увлекаться сразу разными вещами, место искусства заняла наука, надолго. Потом начал рисовать, в семидесятые годы, но по-прежнему не читал художественного. И все равно, снова столкнулся с Паустовским. Как-то попал в компанию, где хорошо знали его сына, художника Алексея. Моя жена, художница Алена, брала меня с собой на сборища неформальных художников.
Там были разные люди, все не в чести у власти, которая любила и поддерживала одно течение, привычное ей. А эти ребята перебивались, как могли, кто дворником, кто еще как-то… Многие попивали, были и наркоманы, хотя это не часто встречалось в то время. Бунтарей среди них было немного, большинство отсиживалось по квартирам, подвалам, рисовали как умели, ругали власть, и справедливо… честные ребята, не подчинялись, но общая атмосфера затхлости, закрытости – была, и многих это сгубило… Я всегда держался подальше, нелюдим, а все способы одурманить себя мне претили. Ну, выпить… это я любил, мог довольно много выпить, но вообще-то я пил для того, чтоб закусить. Мой аппетит, и так неплохой, становился необузданным. Любил такие состояния, когда кажется – «все могу», и в еде, и в любви, и когда физически что-то делаешь, тянешь, тащишь или бежишь, или борешься… радость от собственного тела всегда на первом месте. Связано с бесконечными болезнями в детстве, с ревматизмом. Помню испуганное озадаченное лицо отца, когда он прослушивал мое сердце… Он не поверил себе, попросил приятеля, с которым работал в клинике. Тот, конечно, подтвердил. Митральный порок, клапан не плотно закрывается, сердце тратит дополнительную энергию, потому что кровь, после толчка, просачивается обратно в левый желудочек. И хорошо еще, что не сужение отверстия, синие губы, отдышка, бессилие, отеки… Проскочил, повезло. От сердца требовалось только – толкай сильней, и оно справлялось, толкало. И много лет, и до сих пор. Главное, не бояться, работать — и забывать о себе. Так говорила мать, — «делай, пока живой, о себе забывай, и сможешь…» Так и было. Она умерла, мы похоронили ее, пришли с братом домой, выпили. На полке книги, и Паустовский среди них.
Я говорю, почти не открывал. Как-то попробовал. Трудно признавать, против своей любви… Мало хорошего нашел. Но все-таки… честный человек, от власти на расстоянии держался, свои темы находил, про художников, про Грига. Про корзину с еловыми шишками…
Сын его, Алексей Паустовский, был наркоманом. Погиб от передозировки. Неумелые они были наркоманы. А художник хороший, душевный. Мрачноватый, странный, как полагается. И тогда мне нравилось, хотя что я понимал… Но его картинки я и сейчас могу смотреть, без скидок на время. У меня есть похожие, по настроению. Так говорила Марина, искусствовед в Пушкинском. Мы несколько раз с ней встречались, в конце восьмидесятых. Она была известным человеком, и понимала живопись. Лет пять тому назад начал искать ее по Интернету. Обнаружил, что умерла. Немного лет ей было. Небольшого роста, коренастая, крепкая… странно, что умерла, ей и пятидесяти не было… Привыкаешь, что вокруг тебя редеет.
Познакомился с ней случайно. Мои несколько картинок купили отъезжающие в Америку. Им нужно было пройти контроль. Комиссия на улице Чехова, раз в неделю кажется. Требовалась справка, что картины ценности не представляют. Художники смеялись. Но эти люди в комиссии иногда подбирались хорошие, знающие. И они понимали, что хорошие картины или нет, а человеку такую справку дать надо. И давали. Он же картинку у художника купил, уезжает, хочет вывезти, как же ему мешать. Мировые ценности туда не попадали, шли «выше», через посольства, например, свободно вывозили. И на Чехова бывали неплохие работы, но чаще хлам, и комиссия привыкла к хламу. И увидели мои работы, это не был хлам, я знаю точно. Может, не мировое достижение, но неплохие, честные, немного примитивные работки, тогда я их продавал, чтобы прожить. Я уже не работал в науке, нигде не числился, ко мне часто приходил милиционер – «когда будете работать?» Мне было странно, я же день и ночь тогда работал, писал картинки, но это не считалось.
Так вот, комиссия… Они увидели, написали, конечно, как надо, «ценности не представляют»… и говорят владельцу – «скажите художнику, есть такая Марина в Пушкинском, она понимает, пусть обратится…» Зачем, не сказали. Тогда не надо было объяснять, они показали мне честного понимающего человека, это было благо, — не затурканного властью, не продажного… к тому же искусствоведа в Пушкинском музее, а это «фирма» во все годы была. И ни на что кроме хорошего человека не рассчитывая, я пошел, познакомился, показывал свои работы… И рад, что сделал это, Марина оказалась настоящей. Тогда у меня лежали картинки в кооперативе «Контакт-культура», и я как-то вечером пригласил Марину туда в офис. Никого не было, кроме дежурного и нас, мы пили чай, она разглядывала работы…
Немного напоминает Алексея, говорит, показав на девочку в красном, есть у меня такая картинка. Осталась в кооперативе, они купили, там Саша Снопков, но о нем еще будет время поговорить.
Алексей это кто, я спросил. Паустовский-сын, она говорит. И я вспомнил ту компанию, квартиру… жена как-то привела. Мне тогда рассказали, там в задней комнатке он и сделал это. Что – это? Ну, укололся, но то ли ошибся, то ли сердце слабое… Ничего не слышали, его долго не было. Потом кто-то говорит – там же Алешка! Поздно.
Картинки есть хорошие у него, даже очень. Настроение понятное. Это главное – настрой, атмосфера, то что называется и в живописи, и в прозе, везде – интонация. Может, и не так, я необученный, сам придумал велосипед. Вобще-то, ученый, но не в этих делах. К тому же, все забывший, потерявший профессию, ученость. Так мне понравилась живопись, что все растерял. Но не жалел никогда. Думаю, Алексей бы меня понял. Но я наркотики – ни-ни, и мысли не было. Много такого видел в медицине…
Отец с Алексеем, говорят, был не в ладах. Но что ни говори, молодец, не скурвился, мало кто из писателей в те годы оставался на высоте. Не Платонов он, конечно, но хорошо писал! По воспоминаниям… а лучше не заглядывать, честно Вам скажу. Лучше сохранить, как было. В памяти. Томики те, на полке у брата, его уже нет в живых. Лицо матери, как она, со слезами на глазах, — «Паустовский! корзина с еловыми шишками…» Когда говорят про объективность и все такое, мне не хочется слушать. И слышать. Время – это все мы, а что еще? Мама, брат, Паустовский Константин, томики на полке, Паустовский Алексей — на стене, в забытой квартире, где его не стало… Марина, которая понимала, тонко и умно говорила… А главное – атмосфера, тепло, дружелюбие — среди тоски, холода, лжи и суеты… Воздух, неяркий свет тех квартир и подвалов – они остались. Где жили-были наши картинки. И никакими залами не заменить.
Время это мы, и пока мы есть, и память живет – оно живо. Потом померкнет, что-то станет музейной пылью, что-то невидимо будет в воздухе летать, останавливая некоторых, мимо проходящих… редких, особого типа людей, их мало, но они всегда есть, и будут.

Автор: DM

Дан Маркович родился 9 октября 1940 года в Таллине. По первой специальности — биохимик, энзимолог. С середины 70-х годов - художник, автор нескольких сот картин, множества рисунков. Около 20 персональных выставок живописи, графики и фотонатюрмортов. Активно работает в Интернете, создатель (в 1997 г.) литературно-художественного альманаха “Перископ” . Писать прозу начал в 80-е годы. Автор четырех сборников коротких рассказов, эссе, миниатюр (“Здравствуй, муха!”, 1991; “Мамзер”, 1994; “Махнуть хвостом!”, 2008; “Кукисы”, 2010), 11 повестей (“ЛЧК”, “Перебежчик”, “Ант”, “Паоло и Рем”, “Остров”, “Жасмин”, “Белый карлик”, “Предчувствие беды”, “Последний дом”, “Следы у моря”, “Немо”), романа “Vis vitalis”, автобиографического исследования “Монолог о пути”. Лауреат нескольких литературных конкурсов, номинант "Русского Букера 2007". Печатался в журналах "Новый мир", “Нева”, “Крещатик”, “Наша улица” и других. ...................................................................................... .......................................................................................................................................... Dan Markovich was born on the 9th of October 1940, in Tallinn. For many years his occupation was research in biochemistry, the enzyme studies. Since the middle of the 1970ies he turned to painting, and by now is the author of several hundreds of paintings, and a great number of drawings. He had about 20 solo exhibitions, displaying his paintings, drawings, and photo still-lifes. He is an active web-user, and in 1997 started his “Literature and Arts Almanac Periscope”. In the 1980ies he began to write. He has four books of short stories, essays and miniature sketches (“Hello, Fly!” 1991; “Mamzer” 1994; “By the Sweep of the Tail!” 2008; “The Cookies Book” 2010), he wrote eleven short novels (“LBC”, “The Turncoat”, “Ant”, “Paolo and Rem”, “White Dwarf”, “The Island”, “Jasmine”, “The Last Home”, “Footprints on the Seashore”, “Nemo”), one novel “Vis Vitalis”, and an autobiographical study “The Monologue”. He won several literary awards. Some of his works were published by literary magazines “Novy Mir”, “Neva”, “Kreshchatyk”, “Our Street”, and others. Посмотреть все записи автора DM