Судьба старых котов на воле печальна. Я бы сказал — трагична, но чувствую сопротивление в себе. Не в том дело, что нужно оглядываться на читающего, а в том, что не все нужно говорить вслух: в прозе, как в жизни, дело не в том, чтобы ВСЕ сказать, а в том, чтобы сказанное не рассеялось в воздухе как пар, как обычно бывает со словами, если их много и они не точны. Лучше, если читатель сам додумает, чтобы такая возможность имелась, чем всучивать ему настырно свое ощущение. Старые-престарые японские рассказики с недосказанностью, с обрывом в конце — для меня пример искусства, которое не бросается никому на шею. А я только ученик. Люди учили меня разным вещам — и хорошим, и дурным, но не могли научить тому, что исподволь, незаметно и ненавязчиво доказали своими жизнями звери. Трагедию старости я почувствовал, общаясь со зверями, когда сама старость меня еще не касалась. В чем тут дело? Наверное, у людей больше запас, чтобы в старости извернуться и найти замены потерянному, которые, конечно, не то, но все же… У зверей потери незаменимы, все, что они имеют, настолько необходимо…
Поэтому эти немудреные рассказики я привожу снова и снова, без претензии на высокую литературу.
………………………………
ЕЩЕ ЖИВОЙ!..
Старый кот совсем выжил из ума! Я зову его, а он не слышит. Подхожу ближе:
— Феликс!
Наконец, увидел меня:
— А, это ты…
Шерсть свисает клочьями, у основания хвоста почти голо, видна свежая царапина — значит досталось, убегал от кого-то… Он потягивается, вытянул вперед лапы и зажмурился. Вот лапы узнаю — такие же мощные, как были много лет тому назад, когда он сам пришел к нам. Он зевает. Правого верхнего клыка нет. Вышел из кустов, стал чесать за ухом — долго, с костяным стуком. Летит пух во все стороны… Я стою, жду его. Наконец, пошел, но тут же снова потерял меня, чуть не попал под ноги прохожему, кое-как выпутался и стоит, смотрит по сторонам. Потерялся… Увидел двух женщин — не пойти ли обратно, с ними?..
Я подхожу, беру его на руки. Он сухой и легкий как пушинка. Ставлю на плечо, он это любит, и мы идем вверх по лестнице. Ходить ему стало трудно, что ли? Прыгает он еще неплохо, а бегать совсем не хочет… Он сосредоточенно ест, медленно пережевывает кусочки рыбы, потом долго пьет молоко и отходит в сторону. Теперь он прыгнет на колени, обязательно прыгнет. Он подходит и прыгает, легко отделяется от пола — и уже у меня. Нет, он еще молодец.
Теперь он будет долго дремать, а потом встрепенется и побежит к двери. Никакими силами его не удержишь. Каждый раз он уходит как на войну, и я не знаю — увижу ли его еще.
Его нет целый день, а вечером, в темноте, подхожу к дому и зову: «Феликс!»
От темных кустов отделяется маленькая тень — он здесь, живой…
У меня жил однажды старый-престарый огромный кот. Старым уже прибился к нам. Однажды ушел и не вернулся. А я ему сто раз говорила — не гуляй, ты старый уже, от собак не убежишь уже и от людей тоже. Ничего не хотел слушать.
Он в основном спал и улыбался такой старческой слабой улыбкой. Однажды сын привязал бумажку на веревочке и решил с ним поиграть. Он долго не реагировал, а потом что-то взыграло все же. Митька кричит — мама, посмотри как Оська носится! Его Иосифом звали. Прихожу и вижу — котища еле-еле переваливаясь с лапы на лапу догоняет веревочку. Хотелось плакать.
У нас в семье поговорка осталась про заторможенных — носится как Иосиф:)