где драма?..


(по поводу известной картинки:-)))
………………………………………….

Пикассо был всемогущим художником. И великим пижоном — любил удивлять. Но остановился перед абстракцией, хотя был куда мощней Кандинского.
«Где же тут драма?» — он как-то спросил, стоя у одной из абстрактных работ.
Не так уж важно, темно или светло, конкретно или абстрактно, а вот есть ли драма…
Ван Гог говорил, чем ему хуже, тем светлей картины.
Для Рембрандта драма была борьбой света и тьмы.
А как же Рубенс? Радость жизни так и бьет фонтаном.
Но быстро надоедают его тетки, набитые ветчиной.

пусть шутка

Смотрел недавно на Никиту Михалкова, и слово пришло на ум — хитроусый.
В народе немудреных хитрецов называют хитро…пый, а это и умен, и лукав, и талантлив, а все равно, все равно… Из тех, кто не за волной бежит, а тонким чутьем — впереди, впереди волны успевает, предчувствует ее фибрами души… :-)))

иди ко всем чертям!!!


……………………………………………
Есть у меня житейский рассказик, бытовой. Событие, действительно, имело место с моим знакомым АБ. Но и с БА что-то похожее случилось, и с XZ, совсем в другой стране, нечто подобное произошло. Почему-то я этот рассказик не разорвал, как многие другие, «бытовушные», я их называю, а оставил. Хотя он для меня ценности не имеет. Но что-то остановило.

В жизни каждого бывает, растет внутри тела или головы пузырь, а может гнойник, надувается, тяжелеет… В нем страхи всякие, зависимости, долги и обязанности…
И вдруг — лопнул. И много воздуха вокруг! Хотя вроде стоишь на той же улице, и машина-поливалка рогатая — та же, что вчера, снова поливает мокрый асфальт… Раньше мог только сюда, и в мыслях другого не было, а теперь, оказывается, могу еще и туда, и в третью сторону, и вообще — ко всем чертям! Это чувство, беспечно-аморальное, по-детски радостное… Оно должно когда-нибудь придти, хотя бы раз в сто лет. Потом вспоминаешь, морщишься, улыбаешься… — вот мерзавец!.. Вот злодей!..

чтоб осёл не сдох…


………………………………….
Два принципа, или правила для прозы придумал себе.
«Гласность» и «Бритва».
ГЛАСНОСТЬ. Текст, который легко читается в голос, легко и глазами читается. Чтобы лился, без запинок и затычек, а сложности… пусть у читателя в груди или голове, потом. Чтение вслух — последняя проверка на вшивость. Многие думают, что умное или чувствительное должно быть сложно написано. Нет, если до простоты и прозрачности не дошел, значит, по большому счету, проиграл вчистую. Все самое высокое и трудное несколькими словами можно сказать. Правда, тонкость имеется, такая штука, как контекст. Он должен вытолкнуть повыше самые нужные слова. А не топить в многословии и суемудрии.
А «Бритва» — никакого избытка, нервных клеток мало. Да — да, нет — нет.
Осёл, всего меж двух стогов, и то от голода сдох.

Без названия


………………
За последующие после окончательного ухода из науки 10 лет я не написал о науке ни единого слова. Странно, половина жизни не могла пролететь незаметно от самого себя!..
Наконец, понял — у меня нет стилистики для книги про науку. Что такое стиль? Это выражение лица. Важно найти то выражение, с которым собираешься писать. Чтобы не слезло от начала до конца вещи.
Однажды почувствовал, вот! — то самое выражение. Случайно получилось. С ним мне будет интересно рассказать.
Так я написал роман «Vis vitalis», почти 100 000 слов.
Правда, странная у меня наука получилась.
Но больше о ней никогда писал.

кукисы

К старости лишаешься иллюзий, картинка общественной жизни представляется мрачноватой. Одни проходимцы сменяют других, а на волне их грызни некоторые преступления вскрываются и наказываются, людям даются обещания… Первое время новые чуть осторожней, потом то же самое. Главное достижение демократии в том, что в борьбе за первые места новые проходимцы используют, кроме обычных средств, еще и законы — бьют тяжелыми томами по головам самых засидевшихся и проворовавшихся, и освобождают места себе…
А потом все снова…

видал в гробу…

Сегодня видел как умный худощавый ленинградец, лобастый, очкастый, поэт хороший, даже, наверное, очень хороший, хотя, на мой вкус, слишком умный… Как он вежливо, слегка дрожащим голосом отвечал двум упитанным богатым бабам, впрочем, на весьма осторожные вопросы. Это называется «школа злословия», такая вот мутота.
А я не мог понять, и никогда не пойму, каким ветром его занесло на этот заплеванный экранчик, зачем, зачем он это сделал, согласился?
Меня тошнило от их любопытного прощупывания…
Есть такая прослойка — образованные буржуи. Ласковые, спокойные, холеные типы, пригретые семьей и судьбой:
— Ну, как ваше творчество?.. – спрашивают…
Я на стороне Сезанна, который кричал — «Им меня не закрючить никогда!»
А другой половиной мозга, понимаю, как это смешно. Кому интересны твои дела, стоит ли принимать всерьез их вежливое любопытство… Что они видят? – смешной неудачливый человечек, не понимает истинных ценностей… Но можно после сытного ужина раскрыть его страничку… и спокойно заснуть.

Говорят, у нас чумы нет, полностью побеждена.
И народ веселый стал — жуть!.. Пляшет да поет. Но есть еще небольшая печаль-тоска.
— Без царя-то проживем, — говорят, — а вот старшего брата — дайте нам, ну, дайте!
— Брата дадим, — отвечают народу. — Вот тебе выбор, хочешь брата защитника или уж сразу — охранника?
И в думах этих начинается нетрудовой воскресный день…
Про чуму у меня картинка была смешная, стол прямо на улице, сидят дурачки и выпивают. И тих-хо кругом, ничто не страшит, не угрожает…
Наверное, чума за углом стоит, сама их беспечностью устрашена.

С трех до пяти :-)

Заповеди современной России:


…………………………………………………

Ночные натурщики


……………………………………………………………

Кресло, в котором пишется

……………………………………………………………………..

Таллинн, 1944 год


///////////////
Окна на втором этаже, здесь я жил с родителями, мы вернулись из эвакуации… Странное чувство, возвращаться сюда не хочется, но есть осознание, что цикл заканчивается. Об этом можно много написать, но смысла нет, да и желания тоже. Просто иногда смотрю. Удивляюсь? Нет. Как у всех. Я старался. Но даже самая наполненная жизнь бессмысленна, если одновременно видеть начало и конец.

Про сломанный зонтик


……………………..
Был у меня рассказец такой… Или показалось?.. Во сне долго искал. Проснулся, лежал, вспоминал… Не было рассказика! Нет, был! Не помню, о чем, но был там зонтик под дождем — со сломанной спицей. Встал, пошел на балкон, вижу — на табуретке он! Складывается плохо, птица со сломанным крылом. Вспомнил, мне Вова, сосед, говорил… Все взорву, говорит, — пойдем ко мне, покажу… Я пошел, ведь недалеко. Открывает чулан. Ведро эмалированное, из темноты глядит… Зачем мусор прячешь?.. Дурак, не мусор, а всем конец, стукну по крышке, земля в пыль!..
Видит, не верю, закрыл чулан, иди, говорит — я сам!
Назавтра исчез. Через месяц искать начали, сломали дверь, Вовы нет. А я думал, труп… И ведра нет… Потом начали взрываться бомбы, то здесь, то там… Как-то ночью стук, я к двери — Вова стоит, в руке ведро. Вот, вернулся, говорит, мусор вынести забыл. Там еще холодней, тоска, я без сил… На том свете, что ли?.. Дурак, я вас проверял. А что проверял, не говорит.
Утром проснулся, вспомнил, пошел к его двери, стукнул. Он открыл — ты чего в такую рань? Ты уезжал? Куда, проспись!.. А бомба? Какая бомба, совсем не умеешь пить!
Я постоял, пошел к себе, сел за стол, написал — «Последний дом». Начал с зонтика. А он тут при чем? Выкинул, легче стало. А дальше просто, за несколько дней написал.

…Э Х, Ж И З Н Ь …


………………………………..

Одна женщина говорит мне — цены растут неуловимо… Что удивительного, жизнь это океан, стихия, пальмы гнутся, шумит камыш, сон разума порождает чудовищ, все гибнет и возрождается, плохое чаще происходит, а хорошее дольше живет, и никто не знает, отчего и зачем. Жизнь нам дается, как водительские права — право дано, а гарантии никакой, жми на свой страх и риск, выбирай пути по вкусу, и не плошай…
Один директор взял на работу женщину. У нее муж расстрелян. Жена врага, ей жить не обязательно. Все отворачиваются, а у нее ребенок есть просит. А этот директор говорит — а-а-а, ладно, возьму, если что — не знаю, не видел, ошибся, голова болела…
Среди общей стихии нашелся человек. Бывает, хотя непонятно, почему и зачем. Помог, и мать с дочерью живут. Дочь выросла, вышла замуж, у нее тоже родилась дочь, ничего особенного, и это бывает. Мать ей на досуге рассказывает про бабку и того директора, ни фамилии, конечно, ни имени — забыли, и город уже другой, но вот был такой директор, и это, оказывается, важно.
А у директора, он давно умер, тоже была дочь, и у той дочь — выросла, стала продавщицей и живет в том же городе, что внучка врага, которая рассказывает мне про цены — растут неуловимо, за ними не уследить, не поймать, не остановить, и жить снова трудно, а в трудные времена случаются непредвиденные поступки, кто говорит — от Бога, я думаю — от людей. Жизнь нам дается, как водительские права, уж если дали, то не плошай, жми на всю железку, выбирай пути-дороги, и гарантии тебе, конечно, никакой.
Внучка врага бежит в магазин за сахаром, то есть, песком, и говорит продавщице, той, что внучка директора:
— Мне песку, я прохожу по списку, — дом сказала, квартиру, и паспорт предъявила без напоминаний.
А продавщица ей вместо песку сахар подает. Может не заметила, а может обмануть хотела. Женщина приходит домой, разворачивает пакет, а у нее вместо песку… и не какой-нибудь быстрорастворимый, а самый долгоиграющий, на кой он ей, если варенье варить!
Она назад, и говорит продавщице в лицо:
— Ты что мне дала, тварь или растяпа, не знаю, как тебя назвать уж…
А та ей:
— Ой, ошиблась я, простите… — и подает песку целых три пакета. И сахар ей оставила! Н-н-у-у, дела-а-а…
Женщина, та, что внучка врага, возвращается и говорит семье:
— Извинилась… и сахар оставила…
И ничего особенного дальше. Продавщица работала, работала, потом умерла, у нее детей не было, а та женщина, у которой сахар и песок, дочь родила, и всю историю ей передала — о продавщице, которая призналась. А про директора забыла рассказать. К тому времени сахар перестали песком называть, и давали, говорят, свободно. И даже паспортов не стало, одни водительские права — кати, говорят, куда хочешь, только гарантии никакой.
И все забылось, и паспорта, и списки, и директор этот, и продавщица, которая извинилась… Все забывается. Жизнь это океан, сон разума, стихия, пальмы шумят, камыш гнется и скрипит, все гибнет… И вдруг заново возникает, опять возрождается. Плохое чаще происходит, это разумно, логично, и легко понять. А вот хорошее — неразумно, нелогично, понять невозможно… и все равно дольше живет. Только все равно забывается. Но вот удивительно — появляется снова, и главное — само, без напоминаний, подсказок, без причин и всякой пользы, иногда больше размером, иногда меньше, но несомненно — оно… И, может, в этом спасение, что само и без пользы? И загадка…
Эх, жизнь… Только вот гарантии никакой.

временное, по впечатлению от телека

С 70-х наблюдаю за «идеями» и «концепциями» современного авангарда. Для человека, всерьез вовлеченного в науку, применение этих слов к живописи просто смешно — нет ни идей, ни концепций, а просто жалкие ПРИДУМКИ людей, которых художественная сторона живописи не интересовала, да и сделать в этом направлении они не умели ничего (Кабаков, Булатов и другие), зато умели пыжиться и себя предлагать нужным людям, тут их талант был значительно сильней.

Расстрельные списки


……………………………….
Многие годы я пишу на стенах, и рисую, такая вот привычка. В старой квартире писал по штукатурке, когда выезжал, пришлось все замазать, иначе квартиру не принимали. Теперь я стал умней, пишу только на обоях, в случае чего их можно и содрать. Здесь же я записывал имена всех котов, которые через эту квартиру проходили. Ни один из них не умер своей смертью в старости. И меня еще спрашивают — «отчего вы не любите людей?» Наивный вопрос — не то, что не люблю — ненавижу.
Разумеется, есть исключения, но только — исключения они.