День: 30.09.2008
Конец «Немо»
Прошло десять лет с его смерти.
Командор Немо, так я его называл.
Он как-то рассказал, в детстве придумал человека, разговаривал с ним по игрушечному телефону. Он называл его Кассо. Потом оказалось, был с такой фамилией министр при царе. Немо мало знал, но часто угадывал, свойство, родственное таланту.
Дело было в спокойной довоенной буржуазной республике под боком у страшной, в собственной крови, России. Рыженький, пухлый, деловитый, сунув нос в старую оправу от очков без стекол, тонким голосочком по игрушечному телефону – «Позовите мне Кассо…» Голос остался почти таким же, хотя он был грубо и крепко сколочен, коренаст, очень силён… Он был настоящий мужик, и нежная истеричка. Игрок и клоун. В отличие от моих родителей, он после войны выжил, талантливым обманщиком был. Лучше сказать — стал.
Если б не война, кем бы он был? Другим, я думаю, другим.
И я – другим.
И, может быть, тогда б мы поняли друг друга, кто знает…
……………………………………..
Пробовал писать ему, он не отвечал. Может, не хотел, а может просто так… он письма не любил. А приехать я так и не сумел… Прособирался…
Кое-что знал от знакомых — жив, фокусы свои не бросил, наоборот, стал кем-то вроде Кашпировского республиканского масштаба, вел еженедельную передачу на телестанции, как переносить тяжесть перемен. По-прежнему лечил все, что не лечится…
Он ни шагу навстречу мне не сделал. И я перестал пытаться.
……………………………………..
Нет, было, все-таки, одно письмо. Пришло по старому адресу, мне его отдали через два года. Немо уже не было в живых.
Читал и перечитывал. Он не изменился, только потерял силы. Мы оба не поумнели, не изменились, но потеряли силы и время. Это жизнь. Что бы ты ни сделал, чего бы ни добился, все равно поражение, потеря… Теряем время и силы, вот и всё.
«… Ты жил сам, я тебе не мешал. Ты так хотел. И не сдался, хвалю. Значит, в нашу семью пошел…
… много всякого было, долго писать…
… не приезжай, не на что смотреть. Но я неплохо барахтался. Жил как хотел…
…живи долго, вот мой совет. Если сможешь. А не можешь, все равно живи. Кроме живой жизни нет ничего, не надейся, не верь дуракам и желающим обманутыми быть.
Твой брат Немо. »
Часто теперь просыпаюсь по ночам… лежу без сна…
Думаю, как ему там… сыро и тесно, а он закрытых пространств боялся… Глупость, конечно.
Мы как два муравья, карабкались, отодвигали падавший на нас песок. Пока могли. И оба ничего особенного не сумели. Плыли в потоке, вот и все дела. Немо казалось, он управляет судьбой, я сомневался. Под старость и он потерял уверенность, что раздвигает жизнь как траву.
Часто ловлю себя на том, что по-прежнему спорю с ним!..
Но в одном он оказался прав. Кругом – чужие…
Нет, хорошие, умные, интересные были – люди, встречи… но чужие. И так всю жизнь…
……………………………………..
О его смерти я узнал с большим опозданием, случайно. Похоронили, про меня никто не вспомнил.
Он был последние годы одинок, что страшно непохоже на него. И, оказывается, жил и умер в том самом доме, в котором мы вместе жили. Он откупил его весь у наследников хозяйки, когда Лиза умерла. Она кормила меня картошкой с мясным соусом, я помню, как всё хорошее. Когда Немо исчезал, а стипендия кончалась… Я притворялся больным. И она приносила мне на обед большую тарелку с тушеной картошкой, и сверху кусочек мяса.
Была ли у Немо собака… как тогда, в туалете, под полкой?.. Наверняка он устроил себе удобный туалет…
Наконец, я собрался, несколько лет тому назад, поехал смотреть…
……………………………………..
Ничто не изменилось, бесконечные улицы, одноэтажные домишки, высокие заборы, у дороги пыльная серая трава…
Через много лет я пришел к нашему дому.
Он ничего не изменил, так и жил в комнате с крохотной прихожей, с обледеневающей стенкой, только купил мощный обогреватель, держал под столом. Грел ноги. Говорят, в старости стал слезлив, подвержен внезапным вспышкам гнева. Быстро отходил, тут же дремал, как он это умел, в момент отключался… Он почти ослеп, и умер незаметно ни для кого. Когда к нему пришел сосед, случайно забрел, то увидел высохший труп, почти мумию.
Я увидел ту же лужу, рядом со входом.
У дороги появилась чугунная колонка, но в ней не было воды. Из дома вышел человек, мы разговорились. Он рассказал мне, что здесь совсем недавно, и что бывший хозяин… фамилию назвал правильно!.. продал дом через посредника его покойному отцу, а сам сейчас живет в Анголе… Почему в Анголе?.. Вроде он там как доктор Швейцер, дикие люди его боготворят.
Я видел могилу на Рахумяе, но не стал его разочаровывать. Наверное, последняя шутка Немо…
Может быть, теперь он нашел свой Дом, Семью, и тот момент, с которого его жизнь пошла как сон?.. Выдумки, литература!.. Хотя у меня давно все смешалось в голове — реальность, выдумки, сны… Мир огромный сумасшедший дом, в котором нет и не может быть порядка, а люди в сущности бездомны, и мечутся по свету в своих стараниях выжить.
Не стоило мне злиться на Немо, он сделал для меня много хорошего. При этом совершенно меня не понимая, и это не смущало его! Я говорил о своих делах, увлечениях, планах… — он никогда не слушал. Не слышал. Смотрел куда-то отсутствующим взглядом. Но что-то он все-таки ухватывал, что?
Что я жив, здоров, не голоден, что не мерзну отчаянно, как часто со мной бывало… что занят серьезными делами, в которых он ничего не понимал, и понимать не стремился… Что я живу не так, как он, что не понимаю смысла жизни, и всего, всего, всего, что он так хорошо и ясно представляет себе…
Ему безразлично было все, что я так превозносил, называя духовным родством.
Он просто моим братом был.
Теперь уже неважно, как все было. Сумрак опускается, Немо забыт, скоро и меня забудут. Только озеро останется, и вечное мелкое болото на плоском берегу, и чахлые сосны перед въездом в единственный мой город… Все, как было…
Мой брат Немо (фрагмент)
…………………….
— Я не двоюродный брат тебе, — он говорит.
— А кто?
— Ну, догадайся…
Я только пожал плечами, он раздражал меня.
— Я сын твоего отца. Твой родной брат! Ну, сводный, мать другая. Но все равно!
— А как же…
— Дядя-адвокат?.. Твоя мать, Мария, уж больно крута была, отец боялся, уговорил брата на себя взять. Ты знал Аню, Давидову жену?.. О, господи, как ты мог знать… Ей уже было все равно, у него девок… вагон… Недаром решил с жизнью распроститься, говорили, заразился… А после войны не осталось никого, кроме нас.
— А ты знал?
— До войны нет, я думал, мой отец адвокат. В эвакуации мать призналась. Она умерла от тифа. И я болел… А дальше знаешь — еду к отцу… Мария догадывалась, думаю, оттого меня терпеть не могла.
Я уже не верил ничему. А главное, не понимал, зачем?.. Какая разница! Двоюродный, сводный…
И тут мне в голову пришло – да он же всё врёт, всё! Никакой он мне не брат!..
Но зачем же он помогал мне, кормил, заботился как умел… надоедал глупостями, выдумками… Если я был совсем чужой, зачем?..
Прислушался к тому, что он говорит.
— Новое дыхание… Своя контора… Я уже название придумал – «братья чудо-лекари»… Вместе одолеем…
Нет, нет. Мне стало совсем невмоготу, куда он меня тянет… Рак травками лечить?..
— Не получится, я уезжаю.
Я должен был выбрать – здесь оставаться, или уехать в неизвестность, в Россию. Колебался, а тут в один миг решил.
— Ты не понял. Семейное дело будет! Семья это главное… Смотри на меня – всю жизнь сто домов… а дома нет. Построим новый дом, какой был до войны, на центральной улице, помнишь… Хотя, откуда… Я там не жил, но каждый день… стоял, смотрел… Давай, восстановим жизнь…
Он отошел назад на несколько шагов, ступил в какую-то лужу, махнул рукой, и продолжает:
— Семья — прошлое и будущее. История вдрызг проиграна, ничто – ни нации, ни религии… классы эти… ничто не выдержало, не спасло… Насилие, хаос, войны… Только семья, род. Империи распадутся, государства рухнут – и снова родовой строй. Община, семья… С чего начали, тем и кончим. Брат, это важно, страшно важно… Не уезжай, Россия действующий вулкан, грязь, грубость, пьянство… Хаос!.. Я не ханжа, ты знаешь, но должен быть порядок!..
— Зато там масштаб, люди… Не то, что у нас… Можно вырасти, а здесь… останусь… мелкий грызун. Копчушки слишком хороши. Будем жрать, жрать…
— Ты зря, зря… Мы здесь рыбы в воде. Там люди безумные, им только лбом об пол или языком трепать. А чуть до дела, сортир отстроить не умеют… Мы будем полезное делать, пусть небольшое…
— Здесь только выродиться, стать жирным хомяком, с мешками защечными… Знахарем? Рак лечить?.. Обманывать, утешать?..
— О, ты дура-а-к… Я здесь… это… первый парень на селе!.. Здесь пёрнешь – на всю округу слыхать. Ты пропадешь без меня! Пропадешь!..
Я отвернулся, и зашагал, ломая мелкий кустарник, давя ягоду-голубику, подминая мох… он поддавался под подошвами, отвратительно чавкая… Болото, настоящее болото… Дальше кустарник выше, гуще, за ним должно быть озеро. Там сядем, он говорил, в лодочку, доплывем до моста, и домой… Испортил прогулку, дурак…
Все-таки оглянулся, вижу – стоит по колено в грязи, недоумение на круглом лице.
— Тону… — говорит, – спаси меня, брат!..
— Тебе помочь? – спрашиваю, не веря, что он всерьез. Молчит. Потом говорит:
— Иди-ка ты… знаешь куда… Ну, ветку брось.
Я бросил ему большую ветку, отвернулся, пошел…
А он мне вслед свое:
— Дурак, без меня не проживешь…
— Проживу.
Продирался через колючий кустарник, потом обнаружил, тропинка рядом. Он бы посмеялся надо мной – слепой… Я больше не мог с ним. Он меня давил всезнайством, напором… Меня не осталось. Пусть он тысячу раз прав… и живет со своей правотой, а я буду – сам, со своей глупостью под мышкой.
Выбрался на узкую полоску берега, нашел рыбака на лодочке, добрался до моста, и домой.
Вечером не выдержал, позвонил. Услышал голос, обрадовался, но молчал. За эти годы привязался к нему, несмотря на все его обманы, проделки и прыжки.
Он засмеялся, потом говорит всерьез, как никогда не говорил:
– Ну, что же, ты поступил… Значит, правду мать говорила, ты мой брат. Все, хватит, созрел, теперь живи без меня. Но о помощи забудь, не оглянусь, не отвечу. И обо мне — забудь. Придет время, увидишь – кругом чужие… Еще пожалеешь…
И гудки…
Я бросил трубку… уехал в тот же день, и больше никогда не видел Немо.
Я и Немо (история давних лет, фрагмент)
……….
На занятиях мы сидели рядом. Я видел, Немо ничего не понимал, слишком давно его учили физике и химии. Но он не испугался.
— Ты мне объясняй.
Я начал издалека, вижу, нужно еще раньше начинать, с класса пятого… Но это не смущало его. Но быстро надоедало.
— Ладно, понял, понял, — говорит.
Его выгнали на втором курсе. На первом он несколько раз прославился. Сначала отбил гранату.
Ну, не гранату, а пяточную кость, os calcaneus по латыни.
Она от правой ноги была, он не заметил. Да и как было заметить, входишь в комнату, а в тебя кость летит. Да еще такая компактная, в самом деле, как граната.
Профессор Пяртель давно выжил из ума, но лучший был анатом. Он спрашивал так – вызывает, входишь, он в дальнем темном углу, в кресле, головка набекрень, тощий, как еще дышит… На столике рядом с ним кости человека. Хватает первую попавшуюся – и швыряет в тебя. Он быстро и метко кидал, несмотря на возраст и слабость. Это называлось метание гранат. И ты должен сразу, как поймаешь, еще лучше налету, сказать, что за кость, и правая или левая. Если налету, пятерка обеспечена. Но налету никто не мог. Большие кости довольно легко определить. Я шел одним из первых, мне досталась берцовая, я ее поймал, и моментально узнал, правая, говорю…
— Дай-ка сюда, — старик сам не знал, что бросает. Посмотрел – четыре, иди…
За мной, конечно, Немо. Вошел, тут же шум, крик… и он выходит, как всегда серьезен, если не хохочет. За ним выбегает красный от злости профессор, на лбу вздувается шишка – «хулиган!»
Немо вошел, в него полетела пяточная кость. Он налету ее отбил. И попал в старика.
Все думали, нарочно он… Парторг, знаток военного дела спас:
— Такая точность только случайно получается, — говорит.
Немо за анатомию не переживал, смеялся, – идиот старик…
— Тебя же выгонят…
— И что?.. Не выгонят, увидишь.
Его не выгнали, он сдал зачет сотруднику профессора, старик его видеть не хотел. В конце концов, зачет он получил.
Он редко пил. Редко да метко, помню, раз пять мы с ним напились. Но на следующий день ни грамма, я отдохнул, говорит. И тебе запрещаю, ты же еврей, они не пьют.
— А ты?
— Мать лютеранка, отец засекречен. Я же мамзер, забыл?.. Я не закусываю, как все. Я жру. Пью ради закусона, чтобы легче жрать до бесконечности, тяжести не ощущая…
И правда, когда он пил, мог съесть черт знает сколько. И я мог, мы в этом похожи были.
Болтовня, немного о боксе, но больше — ни о чем…
…………
Старые уходят, а молодые им в подметки не годятся. Особенно сейчас. Нет, бывают ничего, но редко. Говорят, старикам так всегда кажется. Но сравните Роя Джонса младшего в расцвете – и Тарвера, который его победил. Хотя и Тарвер не молод, плохой пример… Но я о другом хотел сказать, вечный вопрос, как уходить. Вовсе не спортивная тема… Но в боксе решается нараспашку. И как пример, годится. Мало кто уходит по своему решению, в силе и славе, а может даже непобежденным. Иногда нам кажется, что так, но это обстоятельства. А чтобы человек решил… Редко бывает.
Но что ты хочешь? Ничего, просто видеть больно, как великих нещадно бьют в конце пути, как падают… И те, кто им аплодировал, теперь смеются. Как упал Чавес, Рой Джонс, как проиграл Костя Дзю… Не хочется на это смотреть. Но знаете, они правы, те, кто не боится упасть в конце. Боится, конечно, но не избегает. Люди делятся на тех, кто любит дело, и кто любит себя в деле. Я не говорю о выгоде, значит, девять из десяти тут же отпадают. И пусть, мне с ними не интересно, с той девяткой, говорить не о чем. Я об этом – одном.
Кто любит дело…
Идет до конца, пока чувствует интерес. Побьют так побьют. Обгонят, забудут – неважно, как исчезнешь. Зато для себя останешься интересен, а значит — непобежден. Непобедим. Говорят, жизнь не соревнование, каждый по своей дорожке… Но с самим собой всегда сравниваешь. Сам себя бьешь и побеждаешь. Проигрываешь и падаешь…
А вторые, Вы спросите – те, кто СЕБЯ в деле любят?
Ну, не обязательно любят, бывает, просто интересуются. Самосовершенствование, говорят. Я не против, но без интереса к делу быстро истощаются. И никакого совершенствования. Оно ведь не умение делать. Что-то другое. И тогда рассчитывать начинают, считать – шансы, места… денежки…
А вообще… все зависит от человека. Моэм говорил, после сорока сам отвечаешь за свое лицо. Раньше заимствования да подражания, попытки быть не собой. Некоторые не знают еще, кто они. А многие так и не узнАют, хотя им кажется – вот!.. А на самом деле… А где это дело – знает кто?.. Возможно, его дела на свете не было. Или было, да в чужом веке сплыло…
К жизни этот вопрос – как уходить, тоже применим, ко всей жизни в целом. Я не из тех, кто думает, раз дано, тяни, хоть противно стало. Бывает, начал — и неудачно, а потом не вылезти из неудач. Еще хуже, если необратимое сделано – подлость большая или убийство… Некоторые верят, можно каяться.
Убил, побежал у бога прощения просить?
Не верю, за все нужно отвечать.
И вообще… каждый право имеет распорядиться, как ему с жизнью быть.
Но мне нравятся те, кто надеется, не сдается до конца. Что хуже смерти может быть? Бьют в челюсть, и падаешь? Можно пережить. Если дело любишь, и себе интересен. И то и другое свыше не дается, а если есть, то не навек. Ежедневные усилия. Некоторые отвлекаться начинают, например, телек смотреть и жрать. Некоторые – пить. Уходы и уловки разнообразны до бесконечности. Но в сущности… одно и то же — бежим от страстей и заблуждений, трудностей преодоления. Тренироваться надо, вот Рой Джонс – разве не мог еще? Мог! Ему не интересно стало. По лицу видно, было веселое, озорное, а стало… А Льюис каким был, таким остался, зато о нем не интересно говорить. Написать бы книжку о боксе… Нет, о еде! Зачем об еде, лучше об упражнениях, у меня система…
Но еще лучше… помолчать. Когда разбалтывается винтик, пар выбивается мимо свистка. Шипящее бессилие… Что хуже может быть?