ИЗ повести «Перебежчик»

53. КОГДА Я ШЕЛ К СВОИМ…

Когда я шел к своим, то увидел двух больших овчарок, которые пытались спастись от холода. Им трудней, чем котам. Они забегали в каждый открытый подъезд — и отовсюду их гнали. Им не выжить.
И я вспомнил несколько ночей, когда мне негде было ночевать, в середине октября. Никого у меня не было, и одежды никакой, кроме старого пиджака. Ночью я пробирался в один дом, там шел ремонт, не было ни окон ни дверей, зато на месте крыша. И я дремал в углу, то покрывшись пиджаком, то подложив его под себя. Кое-как дотянув до рассвета, плелся на вокзал, дремал на скамейке, а в шесть уборщицы меня прогоняли… Что чувствовали собаки в тридцатиградусный мороз? Кто-нибудь скажет с ухмылкой — они же не думали, ведь это звери… Но и я не думал в том доме — я был просто живой тварью, и страдал, как они страдают…
Жизнь прожита, а вспоминаются именно те дни.
Я не мог отдать овчаркам все, что нес своим! Залез рукой в кастрюлю и вывалил на снег пригоршню каши с рыбой. Вытер руку о полу пальто, а то вмиг замерзнет. «Все, что могу, ребята!..» Они проглотили и уставились на меня, на сумку, в которой кастрюля с кашей. Немигающий взгляд, в нем не было благодарности, только вражда и медленное созревание одной и той же мысли у обоих… Я понял, что надо срочно уносить ноги. Они долго смотрели вслед. Они легко догнали бы меня, но еще не привыкли. А я подумал, что они были бы правы. Кощунственно говорить, что все жизни равноценны, если у меня кастрюля, а у них пустое брюхо. Мне не нравится, как все, все здесь устроено. В гробу я видал борьбу за существование!.. Говорят, другой жизни быть не может. В гробу я тогда видал эту жизнь!..
Стать котом трудно. А быть человеком не легче — неприятно и стыдно.
Когда пожимают плечами, талдычат о культуре, великих традициях, разуме, добре… меня охватывает бешенство. Я бы привел к говорунам, в их чистые теплые комнаты этих псов, чтобы испытали на себе тот взгляд!