ПОД РУКУ ПОПАЛОСЬ…

Фрагмент из романа «Вис Виталис»
…………………..
Дома тоже не сиделось, и Марк выходил туда, где кончались постройки, неба становилось больше. Сюда, не обрыв они приходили с Аркадием. Он садился и смотрел. На темной воде белели островки, по мелкому песку сновали птицы, сдержанно ворча, пробивался катер, ведя за собой несколько неуклюжих барж с остроконечными кучами щебня… метался на ветру узкий флажок, на теплой жести сушилось белье…
Он сидел, один на один с миром, не пронизанным разумом, а бессловесным, непросвещенным, не знающим теорий и принципов. Аркадий не раз об этом говорил, Марк слушал и не слышал.
— Как в средние века жили — ничего не знали… — говорил старик. — И, заметьте, не тужили. Главное — на все иметь свой ответ.
— Мне жаль их, — рассеянно отвечал Марк; средние века для него как жизнь после смерти, одинаково невероятные явления.
— Вы уж слишком себя сузили, — вздыхал Аркадий, — вы не такой.
— Вы ведь не будете спорить, в окружающем мире нет мысли, — отвечал юноша. Хотя не раз признавался себе — бессмыслица эта действует: и тишина, и безразличие вещей… Без мысли, а живут!..
Теперь он уже не пытался внести разум в окружающий хаос — просто сидел и дышал, как после тяжелого ранения, когда неясно, выздоровеешь или умрешь… Он сидел, пока не становилось прохладно, вспоминал, что надо поесть, а дома шаром покати. Правда, от Аркадия достался ему чай в старой жестяной банке с изображением тройки — она мчалась неизвестно куда, зато на большой скорости. Коробочка выносила тряску и скорость, так было написано на жестяных боках — для путешествий, старинная работа… Он шел домой, пил пустой чай, зато черный и терпкий, и ложился до утра. И видел сны, один за другим, в них много говорил, разбирал чужие слова, по гласным, по верхушкам, и сам также объяснялся… просыпался возбужденный и усталый, пытаясь ухватить кончик нити, который тут же выскальзывал из пальцев.
— Я трачу жизнь, — он говорил себе, чувствуя, что его несет безделье, пустота, и ждет тихое безумие, одичание. — То, что происходит — бессмысленное разрушение без созидания. Мне тошно, скучно с собой, я больше ни во что не верю — ни в разум, ни в стратегию верной жизни, ни в истину. Я потерял энергию жизни, ту самую VIS VITALIS, за которой годами гнался, пытаясь поймать, выделить в чистом виде. А она была во мне — растворена, неотделима… Теперь я ее лишился. Великие дела больше не привлекают, вершины не светят… Наверное, я умираю.

Если совсем не спалось, он шел к Фаине. В ее доме все вещи на своих местах, но что-то дрогнуло, устойчивость пошатнулась. Он чувствовал, она тоже боится перемен. Они смотрели в говорящий ящик, чтобы поменьше видеть друг друга, как муж и жена, прожившие безрадостную жизнь… потом шли в спальню. Посредине страсти он чувствовал, как все это глупо и бессмысленно, смотрел на подоконник, где пятнами светились цветы, на простыни, на ее смуглое тело, как на что-то за десятком оптических стекол, многократных отражений… пока в полную силу не наваливалась тоска. Они лежали рядом, ему было страшно, что он, как мотылек, перед закатом, лишенный разума, мечется и бьется о фонарное стекло.
— Странно, — она как-то сказала, — эти ничтожные суетливые мошенники всех обскакали. Значит, пришло их время. Я тоже не чистюля, но мы все же что-то создавали, понимая, где настоящее, где ложь или натяжки. Штейн хитрец, умел все разделять. А эти… Кто-то, видите ли, приедет разбираться в наших делишках!..
— Деньги дают, вот и весь смысл, — сказал Марк, — остальное им все равно. Но вот что странно — трясутся, суетятся… Может, знают — все это, временное, умрет, настоящее останется?..
— Позолота сотрется… сказки! Ты такой же, как был… дурак. Какое тебе дело, что останется!

Какое-то дело ему было. «Если бы понять, что чувствовал Аркадий под белой холстиной, в углу…»
Как нам хочется прозрений, хотя бы под занавес! Наверное, ничего особенного не чувствовал — боль, страх… Уговаривал себя, надеялся до последнего. Видел, как возникает, медленно поднимается багровое пятно… А, может, что-то ему померещилось в тот момент? Понял, что искал смысл — не там? И не так, не так! Ведь как его искать, каким способом, или методом, что за теорию или философию приспособить… если «пойди туда, не знаю куда?..» Вслепую остается — ощупыванием тупиков, перебором возможностей… А это и есть сама жизнь: она все в себе содержит — и приблизительность, и неопределенность, и бесконечное множество опытов, дел, решений… Никаких методов и приемов, она сама и есть единственный метод. Живи, вот и все дела. Только живи… и, может, со временем что-то прояснится.
— Не-е-т, ни о чем подобном Аркадий и думать не мог. Он бы посмеялся над этим вздором! А, может, не стал бы смеяться, сказал бы с ухмылкой: «Ну, ты, парень, даешь…»
Как-то, сидя с бутылкой у окна, попивая, что все чаще случалось с ним, Марк вспомнил тот вечер, юбилей, восторги по поводу паштета, и как они горланили:
— Мы вольные птицы, пора, брат, пора
— Туда, где, туда, где, туда, где, туда…
— Куда — туда? Куда — туда?.. Аркадий, Аркадий… — и он зарыдал, колотясь пьяной головой о столик, который достался ему от старика, сидя в кресле, которое столько помнило, в полупустой и пыльной комнате… И со слезами успокаивался: жизнь, или «метод исследования», как он ее называл, брала свое, и молодость тоже.

ФРАГМЕНТ ПОВЕСТИ «НЕМО»


/////////////////////////////////////////////////

ЗАЧЕТ ПО АНАТОМИИ

На занятиях мы с Немо сидели рядом. Он ничего не понимал, слишком давно его учили физике и химии.
— Ты мне объясняй.
Я начинал издалека, и видел, что нужно еще глубже брать, с класса пятого… Но это не смущало его. Но быстро надоедало.
— Ладно, понял, понял, — говорит.
Его выгнали на втором курсе. На первом он несколько раз прославился. Сначала отбил гранату.
Ну, не гранату, а пяточную кость, os calcaneus по латыни.
Она от правой ноги была, он не заметил. Да и как было заметить, входишь в комнату, а в тебя кость летит. Да еще такая компактная, в самом деле, как граната.
Профессор Пяртель давно выжил из ума, но лучший был анатом. Он спрашивал так – вызывает, входишь, он в дальнем темном углу, в кресле, головка набекрень, тощий, еле дышит… На столике рядом с ним кости человека. Хватает первую попавшуюся – и швыряет в тебя. Он быстро и метко кидал, несмотря на возраст и слабость. Это называлось метание гранат. И ты должен сразу, как поймаешь, еще лучше налету, сказать, что за кость, и правая или левая. Если налету, пятерка обеспечена. Но налету никто не мог. Большие кости довольно легко определить. Я шел одним из первых, мне досталась берцовая, я ее поймал, и моментально узнал, правая, говорю…
— Дай-ка сюда, — старик сам не знал, что бросает. Посмотрел – четыре, иди…
За мной, конечно, Немо. Вошел, тут же шум, крик… и он выходит, как всегда серьезен, если не хохочет. За ним выбегает красный от злости профессор, на лбу вздувается шишка – «хулиган!»
Немо вошел, в него полетела пяточная кость. Он налету ее отбил. И попал в старика.
Все думали, нарочно он… Парторг, знаток военного дела спас:
— Такая точность только случайно получается, — говорит.
Немо за анатомию не переживал, смеялся, – идиот профессор…
— Тебя же выгонят…
— И что?.. Не выгонят, увидишь.
Его не выгнали, он сдал зачет сотруднику профессора, старик его видеть не хотел.
Немо редко пил. Редко да метко, помню, раз пять мы с ним напились. Но на следующий день ни грамма, я отдохнул, говорит. И тебе запрещаю, ты же еврей, они не пьют.
— А ты?
— Мать лютеранка, отец засекречен. Я же мамзер, забыл?.. Я не закусываю, как все. Я жру. Пью ради закусона, чтобы легче жрать до бесконечности, тяжести не ощущая…
И правда, когда он пил, мог съесть черт знает сколько. И я мог, мы в этом похожи были.

У-у-у…

Часики – колбасики.
Монтана, мелодии экрана…
Идут с ускорением
Кнопочки не нажимаются
Не открываются
Но ходят и ходят
Все ускорряются…
Снял, положил на полку.
Год лежат, два лежат — ходят и ходят!..
Надо прекратить.
Но не открыть…
Ладно пусть.
Ходили 3 года, наконец, перестали. Но если потрясти, снова ходят. Боюсь трогать – живые…
Купил другие. Снова Монтана, мелодии экрана…
Их восемь. А написано – шестнадцать!
Год ходили, стали ускоряться, не корректируются… Сбесились? Или – опять живые?..
Надо носить, а то лежат и ходят. Страшновато…
Выкиньте их, говорят…
Они же ходят как выкинешь… И тоже не открыть, батарейку не вытащить… И откуда в ней такая сила?..
Разбей молотком, говорят.
Но как разбить, они же ходят!.. Но не открываются, не подчиняются. За сутки — часовая стрелка — три оборота… И все ускоряется…
Железка! Забудь. Выкинь с 14 этажа, купи другие.
Третьи?.. Не могу. Ходят и ходят, надрывают душу. Как человек в коме, живет и живет… Как отключить…
Часы не человек, мне говорят
Не знаю… но живые…