СУМАСШЕДШИЙ ДОМ


………………………………
Чужая точка зрения — дурдом. Например, мне говорят — «берегите глаза, что Вы все с экрана читаете?..» А для чего они, глаза? К тому же, книги читать куда вредней, я на экране могу такие буквы заделать, слепой увидит.
Или говорят — «куда Вы летите, нужно сердце беречь…» Или еще — «нельзя мало спать, надо много спать…» Или — «вам бы не вредно печень почистить…» С ума сошли, с этими чистками, просто дурдом какой-то!..
Непонятно, для чего все это беречь? Ведь пропадет! Что-то одно споткнется… а всему остальному — из-за этого пропадать??
Как можно все это добро, вполне работающее еще, в землю бросить, чтобы гнило? Или сжечь?..
Совсем дурдом, извините! Насколько разумней и понятней — все использовать до полной негодности! И даже приятней.

ФРАГМЕНТ ПОВЕСТИ «ПОСЛЕДНИЙ ДОМ»


…………………………….
В нашем доме на втором этаже жил мой друг Федос, он химиком был.
У него интересное лицо – лоб и нос на одной линии. Глаза водянистые, веселые, выпученные, он не смотрел, а взирал с удивлением. И вечно смеялся. А говорил быстро, захлебывался словами. У него трое детей, жена эстонка. Когда Эстония отделилась, жена уехала на родину с детьми, а Федос остался. Странная история, я не могу ее объяснить. Гена говорит:
– Ты должен ее понять…
– Почему это я должен…
– Сам такой, сидишь как сыч на своем клочке.
Он прав – сижу. Но я же никого не бросил!.. Нет, мне ее не понять.
Наверное, и Федос понять не мог. Они неплохо жили, хотя говорили на разных языках. Она русский так и не освоила за двадцать лет, но понимала. А он эстонский не знал, и не понимал. Они познакомились на экскурсии, в Москве, случайно. Зачем она осталась у него, не знаю. Дома она жила на отдаленном хуторе, может это?.. Здесь какой никакой, а город… Может, он ее очаровал?.. Не похоже. В жизни встречаются странные поступки, каждый знает… Жили тихо, порядочно, потом началась катавасия с разделом страны, демократия для воров, и жизнь пошла прахом. Может, проявились скрытые трещины?.. Генка все твердил про скрытые семейные обстоятельства, а я говорю:
– Какого черта их проявлять, пусть бы жили с ними…
– Когда-нибудь сами проявились бы.
– Ну, это еще когда… можно было трижды жизнь прожить.
За неимением денег Институт разогнали, Федоса уволили, и он устроился дворником у нас. Частенько заглядывал на первый этаж, спичку дай, или десятку стрельнуть. Иногда встретимся во дворе. Глаза такие же, удивленные, только смеяться перестал. «Надо ехать… – говорит,– все-таки дети…» Я кивал головой – «конечно, поезжай…»
Он так и не уехал, погиб. Мотался в Москву, решил сначала в гости съездить, поговорить… Виза, билеты… Как-то возвращался вечером. Его ограбили и выкинули из электрички. Скорость небольшая, но он, падая, налетел на столб и сразу умер.
Иногда я думаю, он избежал ответа на вопрос, за него решили. Никуда он ехать не хотел. И в то же время хотел… Это беда.
Моментальная смерть привлекательная штука. Сразу решаются все вопросы. Ускользаешь от враждебных сил. Вот и Федос ускользнул.
Иногда я думаю – вот бы так самому, только чтобы моментально, да? Но как зверей оставить, и всё вокруг? Мои родные существа еще быстрей начнут пропадать. Сам себе возражаю – земля, если заброшена, не пропадает. Хуже, если возьмутся за нее. Кто знает, может и возьмутся… строить новый мир, великий и бесполезный… Тогда конец. Генка надо мной смеялся:
– … не жаль, что я умру, а жаль, что родину оставлю…» Про тебя стишата.
– Нечего хихикать, – отвечаю, но не обижаюсь, он не со зла смеялся.
Не родину, а кусок земли. Десяток зверей, несколько деревьев. Кусты. Траву, она каждый год стремится на простор, пробивается из тесноты, из духоты… Я ей не могу помочь, но сочувствую ежедневно. Никто не знает, как действует сочувствие. Я думаю, в нем небольшая сила, но упорная.
Гена говорит:
– Ты ненормальный, чем ты поможешь, если здесь…
Я ему про то, про это… Слова. На самом же деле не знаю, как объяснить.
Но я каждый день говорю своим – «ребята, живите, я еще здесь…»
Чувствую, это важно.
Такая глупость.
……………………………………
Потом у нас в подъезде появился ниоткуда новый кот. После смерти Федоса. Черный, большой, с белыми лапами и галстучком аккуратным. Ходит по ступенькам и мяучит. Я посмотрел – и ахнул: лоб у него и нос на одной линии…
Сразу понял – Федос вернулся. В его квартире уже занято, я устроил ему у мусоропровода местечко. И кормлю. Коты сразу его признали, а Зося ворчит, шипит на него… Но он держится по-мужски, не отвечает.
А я хожу и думаю. Нет, ничего особенного не придумал. Но ЗНАЮ, если б спросили – «хочешь, сейчас, в момент умрешь?.. зато вернешься на свою землю НАВСЕГДА. Но котом. Черным. Или другого цвета.»
Даже не задумаюсь.
Днем буду спать, летом в траве густой, осенью на опавших листьях, зимой – в подвале, место на теплой трубе присмотрел. А ночами к себе на балкон приходить. Прокрадусь на мягких лапах, когда люди спят, спокойно все, тихо… Посижу там, где Феликс и Пушок сидели… Месяц зыбится в тумане… Пойду на берег к своим дурачкам родным, которые там в земле… с ними посижу, поговорю… Обойду землю по малому и большому кругу. По оврагу буду гулять… скользить бесшумно, слушать шорохи листьев, шелест трав… На меня холодные капли будут падать, на мохнатую спину… отряхнусь, и дальше…