День: 13.04.2007

Перечислю ряд причин, который вызывают во мне печальные чувства — по восходящей к концу списка.
1 через пятьдесят лет России в настоящем составе не будет
2 через пятьсот лет русского языка не будет
3 через пять тысяч лет человечества не будет
4 через пять миллионов лет жизни на земле не будет
5 через пять миллиардов лет солнца (и земли) не будет
6 Через пятьдесят миллиардов лет Вселенной не будет.
…………………………………………..
Чем ниже по списку, тем сильней горе-печаль.
Если Вселенной не будет, то зачем я?
………………………………..
С другой стороны, если мне скажут — проживешь еще пять лет, то я слегка вздрогну, но завтрак съем без колебаний. А если скажут, десять гарантируем, то весело побегу по своим делам.
Этот парадокс имеет глубокие корни.

………………….
Однажды Миша Федотов, ленинградский прозаик, прислал мне фотографию неизвестного человека в толпе. А мне нужно было дать лицо своему Зиновию Бернштейну (кстати, фамилия моей матери) Дал — и выпустил его в Сеть, в Тенета. Потом еще где-то он мелькнул…
А потом мне стало жаль его, много хамства кругом, и я убрал его в смоленские леса. Где он до сих пор живет, пишет понемногу, смотрит телек, выходит на порог своего домика, и видит лес до горизонта. И уже трудно понять, он это или я…
Во всяком случае, неплохое запустение для него нашел, неплохое место на земле. Даже лучше, чем для себя.
А над лицом пришлось потрудиться, натуральный Фотошоп. У Зиновия ведь не было зубов, выбили на допросе, сначала думал вставить, а потом дико дорого стало, да и привык, кашка да кашка, для здоровья лучше, говорит…

…………………………..
Листва листвой, пришла и ушла, а я больше люблю стволы. В Таллине, в парке Кадриорг, если идти со стороны улицы Лейнери… В самом начале парка на углу стоит неохватный дуб, в нем дупло, залитое цементом. К этому дереву меня водил отец, когда мне было четыре. Мы только что вернулись из эвакуации, 1944 год, еще шла война.
К этому дубу отца водил его отец, мой дед, а деда водил его отец, это было в 70-х, только 19-го века.
И это запомнилось мне. Главное в жизни не меняется. Сначала пытаешься оторваться, пользуясь всемирной суматохой, убежать подальше…
А потом возвращаешься, видишь, как недалеко ушел.

Люблю «малых» голландцев за их рисуночки, простые, естественные, при этом мАстерские, но не выпячивающие свое мастерство. Сценки жизни. Скудная природа. Нравится. Домашняя работа.
……………….
А когда смотришь на ветчины-вина, хрусталь, роскошь эту, омара, сползающего с блюда, да так и застывшего… Отвращение. Неверие, хотя чертовски красиво.
Тогда возвращаюсь к старым их рисуночкам, в них искренность, довольно грязная, беспорядочная жизнь, кабачки эти хлебосольные, питие, расстегнутые штаны… И начинаешь представлять, как этих омаров писали: попишет, харкнет, утрется, хлебнет… Посмотрит… припишет лимончик полуободранный, да так, чтобы кожура вилась…
P.S. Люблю старые вещи братской любовью, оживляю и сочувствую, а фрачность парадных обеденных столов не могу терпеть. Люблю хлам, подтеки, лужи, брошенный столовый инвентарь с засохшими ошметками еды, и чтобы с обеда обязательно оставалось, чтобы пришел через окно голодный кот и не спеша вылизал тарелку.

……………………….

А клубок зачем?
Не знаю, сам нарисовался.
Но если подумать, наше время как этот клубок, можно шустро его катить, он легко и весело катится. Пока не начинаешь разматывать, раздергивать, искать концы и причины…
Смотришь, уже не катится, опутал тебя, запутал…

……………………………

Я говорил об этом, но еще раз повторю, потому что замысел непосилен, а таким образом несколько себя подзуживаешь- подталкиваешь на решительные действия. Так вот, после смерти… могу представить, хотя не верю совершенно… попадаешь в другой мир, и там неродившиеся еще существа (а это было уже! писали! Но мне все равно, сюжет пять процентов дела) — они задают только один вопрос, то ли потому что у тебя времени мало, пора распадаться или падать в черную дыру… то ли у них со временем туго, вот-вот скажут — пора, а им хотя бы представление… куда, зачем… Ничего, ну просто ничего не знают, где и куда им жить…
Значит, быстренько им, и только самое общее впечатление, за полминуты, понимаешь?..
— Ну, КАК ТАМ?..
А я отвечаю, что-то находится сказать, вот чудо!
— Да так-то, братец, и так-то…
Их много мимо пробегает, как бы на сцену, и каждый вопрошает, с сомнением и неустойчивым взглядом — а стоит ли? может вильнуть?.. Вижу, тут и там боковые ходы, норы, вроде сразу в могилу, только не нашу, а иноземную какую-то…
И сам я куда-то накренился уже, сползаю…
Поэтому я быстренько, каждому чуть-чуть, пару словечек, только самое главное… И времени подумать никакого, а хочется помочь, предупредить, подбодрить, держись, мол, местами ничего там, и хуже бывает…
………….
Просыпаюсь, светает, опять я здесь.
Лежу и думаю, что я им такое говорил?..

………………………………….
Недавно вспоминал о ней…

ПОДУМАЕШЬ, тема?
Даже слишком для художника содержательная темка. Все мы Сизифы, больше или меньше, но в основном — да. Камень — вырвался из слебеющих рук… уже закатил, можно сказать! — и набирая скорость, вниз, вниз… Скалы, деревья, наступающий сумрак, и эта громадина… со свистом, ревом, ломая случайные деревья, кусты…
Вот и день прошел.
А мир велик, постоянен, прислушался, пожал плечами. Грохот затихает, готовимся к ночи, устраиваем норки свои.
А завтра, с утра пораньше — снова.
До завтра, Сизиф.

Она не интересна, только иллюстрация подхода.
………………………..
Когда-то у меня были «соображения» по поводу картин, к счастью, задним числом. Думал о «критических расстояниях», на которых предметы помнят, знают друг о друге. В принципе, нет предмета для размышлений, каждое пятно в любом углу, в идеале, должно знать и помнить о каждом из остальных. Но если немного сузить, посмотреть на натюрморт не только как на совокупность пятен, но и вещей… Тогда речь о расстояниях, на которых сохраняется (чувствуется) еще ВЗАИМООТНОШЕНИЕ ВЕЩЕЙ, не исчезла тень их общности. Сезанн посмеялся бы…
Но если натюрморт, сообщество предметов, одушевленных художником — каждый из них имеет свой нрав и отношение к соседу, и совокупности в целом.
Для любых двух вещей, разных, в разном антураже, на разном фоне, существует (ли?) критическое расстояние, на котором они еще «знают» друг о друге. Любят или нанавидят, презирают или обожают. Насколько это зависит от глаза художника, от глаза зрителя? Сильно. Но не только. Не совсем.
Идейка лопнула, остались упражненьица на чувствительность. Наталкивает на размышления.
В самом общем плане — хорошо бы, на мой взгляд, учить детей не живописи, а обострять их чувствительность — к цвету, к свету. А значит, исподволь, и ко всему живому миру. Понимаю, что занятие было бы крамольным, антигосударственным — в наше время, которое призывает к жесткости и бесчувствию.

…………………
Лет двенадцать тому назад расписал серию разделочных досок — черный лак и довольно яркие картинки, фигурки.
Увлечение.
Прежде чем наносить на доску, чертил на бумажке такие рисуночки, а потом накалывал их на черный лак, на доску. Забавно, штук 40 этих досок висят где-то, если живы, у меня ни одной не осталось.