Месяц: Август 2007

………………………..
Когда я жил в двадцатом доме, у меня был сосед Толя. Не совсем рядом, я на третьем этаже, он на пятом. Но он всем был сосед. У него привычка была бегать по дому в шерстяных носках. Двери не запирались тогда, зачем, и все знали Колин толчок в дверь, внезапный, быстрый и мощный. Рано утром. Дверь ударялась ручкой о стенку, а Коля уже над тобой стоит. У него очки с толстенными линзами, подвязаны шерстяной ниткой к ушам. И уши особенные. Уши ему очень были нужны, Коля подслушивал наши разговоры, а потом бегал к кошкистам, стучал на нас. Но это мы потом узнали…
— ДАЙ РУПЬ!
Лицо приблизит к твоему лицу, и — дай!
Давали. Помогало, он исчезал на пару дней, а потом снова — дай рупь!..
Как-то прибежал Толя, а у меня на столе рисуночек, женщина знакомая…
Он долго смотрел. Потом говорит:
— За что они нас, сволочей, любют?..
В повести положительные силы разоблачают Колю, на деле было не так. Бегал он бегал, а носки-то шерстяные. Бесшумные, это хорошо, зато скользкие, это опасно. Коля поскользнулся и трахнулся о ступеньку копчиком. Орган незначительный, но с характером — обиделся, и стал расти, удлиняться… покрылся жестким седым волосом…
Атавизм эволюции, говорят. Чтобы внешность соответствовала содержанию.
Два раза удаляли, снова растет…
Неправда? Ну, что вы, неизлечимая болезнь. Долго Коля мучился, а потом ученые нашли средство. Оказывается, помогает пить перекись водорода. Сначала у мышей доказали обратный рост и отпадение хвоста. А потом добровольцы понадобились. И Коля послужить науке решил.
И очень помог в этом вопросе. Оказалось, средство не безвредное – есть побочный эффект. Уши отпадают. Так что он, можно сказать, пострадал втройне – от несчастного случая на лестнице, от врачебной ошибки… и лишился многих привилегий, которые за тонкий слух имел.
Дело давнишнее, но история повторы обожает. Так что имейте в виду — хвост спрятать легко, уши куда заметней…

Приятель звонит, спрашивает — «Ну, продал?»
Не может понять, что продавать не хочу. Зачем тогда выставлять? Действительно, вопрос. Известный галерейщик не понимает тоже — выставка для известности художника — раз, для коммерческого успеха — два. И вдруг — не нужно…
Человек из КГБ понимал это по-своему, но ближе, куда ближе к истине — «ищет своих…»

……………….

Кто-то выбросил двух котят, теперь они живут в подвале, играют под окнами. Им примерно полтора месяца, один серенький, другой белый с черными пятнами. У белого глубоко рассечена губа, но заживает. Худые, но веселые. Кормит их парень с четвертого этажа, добрый алкоголик. Приносит им все, что имеет, вермишель с кусочками колбасы. Пищевые привычки людей неисправимы, ничего нет в этой колбасе, стоит сто рублей, но вот привыкли… Я недавно увидел этих котят. Прихожу своих покормить, сейчас в мастерской делать нечего. Кормлю, и смотрю с балкона. Вижу – котята…
Там много зверей, которые проникают ко мне на второй этаж, кормятся. Для них стоит большая миска на балконе. Но котятам не добраться до меня, нужно лезть по дереву, прыгнуть на козырек над мусоропроводом, оттуда на балкон в узкую щель… Еще не умеют. Придется учить… Принес вниз вареной рыбы. Они не боятся людей — жили дома, подбежали, набросились. Я сидел на корточках, смотрел… Ели жадно, особенно серый. Белому немного губа мешает, рассеченная, но все равно ел. Серый ест, дрожа от нетерпения, вытягивает шею, глотает кусками. Еды было много, понемногу успокоились. Подошла кошка Бася. Вчера шипела, сегодня принимает котят за своих. У нее только что погибли два котенка, она может кормить. Я надеялся, что примет чужих, так и оказалось.
Я ухожу до вечера, теперь они сами по себе живут. Про всех не рассказать, это надо роман писать про котов. Например, про старого Федоса. Я его знаю десять лет, и он меня знает. Верный своим правилам кот, был главный много лет, а теперь сдает позиции. Смотрю, как его вытесняют молодые коты. Вот и твоя пора пришла, а помнишь, как из-за тебя погибли Шурик и Брыська? Федос отгонял их от дома, и они бегали через дорогу в детский сад. Движение сумасшедшее… Сто раз перебегут перед машинами, на сто первый попадаются. Каждый день я ходил, звал их на той стороне дороги. Боялись. А с нашей стороны сидел Федос, и наблюдал. Рожа насмешливая, он развлекался… Я шел, отгонял его. Сначала ловил и запирал на время, пока покормлю молодых. Потом он понял, перестал подпускать — отбежит и снова сидит… Я подманивал своих, приносил их домой на руках, почти взрослых котов!.. Покормлю, потом провожаю на ту сторону. Но не уследишь, все равно сами бегали. Оба погибли под машинами…
Я смотрю на Федоса, ну, понял теперь, каково быть слабым?.. Несколько смертей на нем. А кошки его любили. Он никогда не обижал котят, не отнимал еду. Только молодых котов не терпел. Он еще дерется, но каждый раз проигрывает. Отсиживается у меня на кухне. Смотрит на меня, хрипло мяукает… Ничего не понял… Ладно, сиди… Что поделаешь, все правильно, признаю. Такова котовская жизнь. Что я могу, — покормить и чуть отодвинуть смерть. Запереть не получится, привыкли жить свободно. Люди и машины, вот наша беда…
Сидел, смотрел, как котята едят. Ни о чем не думал, просто смотрел. Наверное, минут десять прошло. Эти минуты самые лучшие. Много видел разного в жизни, но нет лучшего занятия, чем кормить зверей. Десять минут всего. Но достаточно, чтобы день прожить.

Наиболее полные подборки моей прозы в Интернете (которые знаю)
1. Журнал Сетевая словесность до начала 2004 года)
http://www.netslova.ru/markovich/
2. Альманах Перископ (там проза и изображения)
http://www.periscope.ru/
http://www.periscope.ru/gallery/index.htm
3.Журнал «Новый канадец»
http://www.newca.com/new.asp
4.Журнал Т.Пухначевой «Рукописи не горят»
http://tpuh.narod.ru/main_marc.htm
……………………………
Про изображения:
1.Из старых:
http://www.periscope.ru/gallery/index.htm
2.Из разных (начало в конце):
http://hiero.ru/Markovich
3.Пока бессистемно, но много:
http://markovich.photophilia.net/main.php
4.Коллажи 2007 года
http://www.photodom.com/mypage.php?nick=dan67
……………..

Бабка в повести говорит мальчику — «должен не бояться…» Она не говорит «не должен бояться», так сказала бы другая бабка — другому мальчику.

Мой шеф по науке впервые поехал в Германию на конференцию (выпустили, наконец!), а вернувшись, со смехом рассказывал нам, как в час ночи на безлюдном переходе, при полном отсутствии машин, стоял немец и ждал зеленого света. И мы смеялись вместе с ним.
Приехав в Серпухов на электричке, мы сигали с перрона и бежали через пути — на автобус, пренебрегая переходом. Собственно, автобуса не было, был крытый грузовик с привинченными скамейками вдоль бортов. Карабкались в кузов по железной лесенке. В мороз ехать было не слишком уютно. Это было… в 66-67 гг.
Привычка бежать через пути неистребима. Это опасно. Но стоять на безлюдной улице и ждать зеленого света по-прежнему кажется мне верхом идиотизма. Хотя благоразумно.

Кошка-мать сильней любит сыночка, чем дочку. Когда котята подрастут, сыну все прощается, а дочери — шипение да оплеухи достаются. Кот снисходителен по отношению к котятам своей масти. Непонятное поведение вызывает страх или агрессию окружающих. Читать по глазам у людей и зверей одинаково легко. Старая кошка, чтобы не показать зависть, нетерпение или гнев, медленно прикрывает глаза веками. Кошки могут любить хозяек не меньше, чем хозяев, но только не в период течки. Кошки кокетничают с мужчинами также как с котами.

………………
Когда я был аспирантом, то работал в очень хорошей лаборатории, по тем понятиям страны и времени. Вернее, страны, время давно нас перегнало и не оглянулось. Но к нам хотя бы приезжали люди типа Александра Рича, пусть не нобелевского лауреата, но лично знающего многих из них, например, Моно и Жакоба… Рич работал с ними, общался с самим Криком. Он был в компании самых лучших, в клубе избранных, там не читают публикаций, — встретятся на часок, обменяются сегодняшней информацией, и к себе в лабораторию. А иногда удирали с заседаний, услышат что-то, и сразу в лабораторию, проверять, а утром — ответ. И никаких журналов! Мы были такого тесного общения лишены, но журналы кое-какие были, и приезжал к нам Александр Рич, не высший класс, но нечто особенное все-таки, он говорил о нашем местном гении и титане Александре Спирине, подающем, по нашим понятиям, блестящие надежды: «competent but not outstanding», так он о нашем лучшем говорил, сам при этом не лучший, но рядом с лучшими стоявший почти каждый день. И пивший с ними кофе по утрам.
И помню то свое чувство гордости от причастности, и все-таки небольшого унижения… Его испытывал даже наш великий и могущественный шеф, я видел это по его длинной чуть отвисшей челюсти… постоянная его ноющая боль — никогда не бывать в настоящей загранице… В ГДР и Венгрии — сколько угодно, но там-то что?.. — там наше, и только чуть-чуть ТОТ блеск, потому что больше ездят и общаются… Чуть-чуть, но не больше…
А потом к нам приехал то ли из Брянска, то ли из Воронежа человек лет сорока, он многое знал и умел, читал в сто раз больше нас, отличал Торелла от Теорелла, а мы путали… Но мы-то могли больше, мы-то видели чуть другое, и ближе стояли к истине! Мы чувствовали блаженство когда стояли перед ним, и то можем, и это, и вот наш прибор — английский спектрополяриметр, правда, старый и ручной, каждую точку, пока измеришь, глаза вылезают из орбит, следить за зайчиком на экранчике… Но все равно, это мы — могли, мы — видели, и к нам, а не к нему приезжал Александр Рич, и у нас чудо прибор, а у этого провинциала — ничего, ничего… И он стоял окруженный нами, высокомерно поправляющими его, с нашим великим шефом, шефулей, известным физиком, да, но ничтожным генетиком, пусть претендующим, знающим, но ничего не могущим сделать, встроиться в процесс, о котором сегодня, перед завтраком, уже обсудили и решили Моно с Жакобом, и примкнувший к ним за кофем Александр Рич…
А мужик этот из Брянска или Воронежа, стоял как старый усталый волк среди молодых псов, все понимал, и презирал нас… и себя, себя, себя…
А что потом? Кто куда, навсегда разбежались по российским городам. И канули, почти все… Мне еще чуть-чуть повезло, просунул палец в щель в заборе, несколько статей во всяких Голландиях, их постепенно забывали, ну, три, ну пять лет… и благополучно забыли. А потом я что-то СВОЕ понял — и ушел, закрыл за собой дверь, и ни минуты не жалел, все мое — с собой, и только от меня зависит, от меня…
Вот старятся наши великие, на дачах академики, и что? А то! С интересом, пылом и страстью прожитая жизнь. И это немало, немало, хотя хотелось больше, и тот же Александр Спирин нобелевской не получил, почему? Все как у людей было, поездки, приборы, сотрудники послушные… А вот не было того утреннего кофе с Жакобом и Моно… а только приехавший в неважную командировку Александр Рич…

Натюрморт в сущности модель совокупности особей, с их притяжениями, отталкиваниями, дружелюбием, враждебностью…
Трагедия спички. Предательство карандаша. И нет ни капли — без-раз-личия. Живые вещи — натюрморт. Модель любой совокупности особей, в том числе, человеческих.

Каждый предмет и живое тело занимает в пространстве место, которое не может быть занято другим предметом или телом.
Значит, пока мы живы, наше место НИКТО, НИЧТО занять не может, когда умираем — прорастаем травой, землей…
Внушает оптимизм.

Рисовать можно чем угодно, на чем угодно… и даже не рисуя — рисовать. Мне говорил старый художник — «рисование в голове, идешь по улице, и все превращается в рисунок. Это главное.»
Если хотя бы в небольшой степени происходит обратное — со зрителем: рисунок с его жизнью сливается, то это что-то значит…
Относится и к прозе.

………………………..
со следами спешки…

………………..
Мне рассказывал мой учитель живописи про одного художника, который писал портреты с натуры очень тщательно, как его учили когда-то… а потом возьмет да поставит у плеча кляксочку, или кружочек, или еще какую-нибудь гадость сделает, чтобы изображение испортить. Художник часто сам не понимает, что делает, но уверен. Похоже на бунт. Наверное, нарушить правдоподобие хочет, изменить, наконец, натуре… Ведь сколько можно клясться в верности!..
Если уж слишком приближаться к реальности, то возникает раздражение, а вдруг действительно пчелы начнут слетаться на маслом написанные цветы…

………………….

Плохая память имеет массу недостатков, зато одно достоинство: с самим собой не так скучно.

Глаз особый орган, для художника опасен. Нет ничего проще, чем нарисовать печальный, веселый, плачущий, смеющийся… Уголок туда, уголок сюда, лучик, блик, морщинка… слезку подпустить… Зритель млеет — тонкая психология…
Не верьте художникам, «давящим на глаз!» Аналогично поступают писаки, бьющие ниже пояса. Удар обреченный на попадание. Манипуляция человеческими слабостями. Наш век — время тотальных манипуляций. Зритель, будь бдителен!

……………………….
Искусство заходит глубоко, но никогда или страшно редко – насквозь проходит. Пойдешь вроде бы до конца в своей решительности, а упрешься не в свое. Придешь к общему финалу. Искусство беззащитно и прозрачно, оно как остров, который плавает над землей.
В книге «Монолог…» В поисках истин и глубин, я пробовал пройти через свои тонкости. И вернулся. Ничего, кроме общих основ не обнаружил — жажда жизни и страх смерти. Там уже нет искусства. Но нет и отдельной личности, только общее со всем живым миром. Общая судьба.
Но этого недостаточно.
Значит, в искусстве идти до конца — выходить за пределы искусства. И из жизни отдельного человека – тоже. При этом, если не хватит таланта, скатишься в банальность. Немногие удерживаются на трагедии. Общая истина нужна… и не нужна. Каждому надо примерить ее к себе, раскрыть собой, найти неповторимый вариант событий. Об этом говорит искусство. И потому деликатно остается в своих рамках, зная свою силу… и ограниченность тоже.

……………..

То, что нарисовано, написано, влияет на автора необратимым образом.
Наверное, есть люди, умело натягивающие на себя ту или иную маску… но они мне мало интересны.
Картинка во многом подстерегание случая. Лучшее не задумывается заранее со всей тщательностью, а выскакивает из-за угла. Слово «талант» пустое, зато есть другие — восприимчивость, тонкая кожа. Не люблю душелюбские разговоры… «душа, душа…» Просто кожа должна быть тонкая, и чувствительный глаз. И готовность тут же принять то, что ждал, не зная точно, что, где возникнет, откуда придет…
А потом это наваливается на тебя — вроде твое, но непонятным образом попавшее в книгу или картину.
И художник, артист, писатель… начинает крутиться в кругу образов, впечатлений… они толкают его дальше, или, наоборот, останавливают, задерживают… А хорошо это или плохо, может сказать только время. И то не всегда скажет.
Мне писал один литературный человек, рассматривавший мои картинки — он от них идет по непонятным мне путям, к ранее прочитанным текстам… Наверное, интересный путь, но для меня невероятно тяжелый, — меня легко ведет к другим обманам зрения, к впечатлениям жизни, не умственным, а только чувственным переживаниям.
Недавно попался старенький рисунок — вдруг! И вспомнил темную осень 1960-го, юг Эстонии, колхоз, куда нас студентов послали убирать картошку. Ожидание будущей жизни, выкарабкивание из страхов… Дерево, куст, забор, темнеющее небо…

Давным давно я нашел умирающего котенка, принес и лечил. Сначала вылечил от кошачьего насморка, для младенца это страшная болезнь, часто умирают. Потом взялся за паразитов, вывел червей. Наконец, приступил к чесоточному клещу, который младенца мучил. Котенок уже немного ожил, ему нравилось теперь лечение, не то, что уколы! Я втирал какую-то гадость в шкурку, но ему было приятно, потому что все чесалось.
На проплешинах понемногу волосы начали расти.
Я чесал и приговаривал — «Зарастай, шерстка, зарастай …»
Имя долго не давал ему, без имени легче умирать. Когда имя, долги, обязанности, тебя знают. И, может, будут переживать, когда исчезнешь, а этого не надо.
Но я уже подумывал, глядя как шерстка растет, что пора назвать.
Оказывается, он уже свое имя нашел.
ЗАРАСТАЙ!
Ему приятно было, когда чесали, и он решил, что это и есть имя. Так и осталось.
Вырос Зарастай, пошел в Детский сад. У нас все наоборот, в Детский сад, что через дорогу, ходят взрослые коты. Там теперь мало детей, тихо, много места, есть где погулять и спрятаться от непогоды. А вечером прибежать поесть ко мне.
Долго жил Зарастай, потом все-таки состарился, и решил уйти в кошачий рай. Есть такое место на земле, уйти туда можно только зимой. Потому и умирают коты, когда темно и холодно. Надо пройти через Детский сад, потом спускаешься в овраг, и по нему — к замерзшей реке. Перебежать по льду может даже старый кот. На другой стороне лес, перед деревьями несколько домов, там живут лесники. У них тепло, они кормят зверей и всех принимают с радостью — им веселей. Это кошачий рай. Здесь простор, гуляй сколько хочешь, есть тепло и еда. На нашей стороне машины, и люди разные попадаются, для старого кота трудно, а за рекой спокойней им.
Вот туда и ушел Зарастай.
Я часто туда смотрю, вижу — дым над трубой.
Значит, тепло Зарастаю.

///////////////////////
К повести «Предчувствие беды»
(вроде бы будет в 12 номере (2007г) журнала «Наша улица»)

Иногда кажется, все случившееся в жизни — с какого-то мгновения сон.
С какого?..
И тут вспоминаешь — это ведь твой герой говорит…
Было ли это до него? Поскольку сам написал…
Вроде, было… Но не обязательно. Герой создает много своего — по логике характера.
Проза как вирус, способна проникать и в прошлое автора, и в его будущее, как в гены. Не про факты я, абсолютные истины шаблонны, непреодолимы. Но на их интерпретации можно построить десяток жизней, разных.
Так автор попадает под шестеренки своей прозы.
Сам становится текстом.
Опасное занятие, хотя снаружи так не кажется.
Но, если б обратного действия – текстов на автора — не было, литературный процесс очень бы потерял. Может, главную прелесть потерял бы…
Хотя далеко не все так думают, пишут отдельно, живут — отдельно.
И хорошо пишут.
И безопасней так.

Мне говорил один художник-реалист, серо-свинцовый от своих пейзажей и ненависти к бешеному немцу, поправшему устои:
— Ну, зачем он так…
— Франц? А ни за чем! Просто красные и синие лошади — гуляют…
Но это бесполезно говорить, я понял – бесполезно.
И я понимаю эту ненависть, потом видел ее не раз на лицах приходивших на первые свободные выставки. Ничего нельзя изменить в отношении к жизни, к искусству, можно только ждать, когда вымрет поколение. А потом вымрут и новые, которые сами станут старыми, с искаженными лицами…
А потом наступает время, когда все возможно, объяснимо, относительно, зависит только от контекста…
И безразлично.
И так качается маятник, качается…

Котик был — Хрюша, особенный зверь, не могу его забыть.
С Хрюшей одна была жизнь, после него — другая.
Он умел разговаривать. Бежит рядом, и длинными фразами взволнованно объясняет. Не мяукал, короткие звуки, очень разные, с большим выражением.
Я его понимал.
А в один год исчез мой Хрюша, в один день и вечер. Прихожу утром – нет его.
Я искал его везде, не нашел.
А дальше… другая жизнь, я же говорю…
Потери накапливаются в нас, как тяжесть, и в конце концов – подтачивают жажду жизни.
Если б была у меня душа, я бы нарисовал ее как моего Хрюшу, бежит рядом, говорит, говорит…
Если б было в жизни счастье, то так бы его нарисовал.
Но нет ни души, ни счастья.
Но Хрюша был. И никто не убедит меня, что жизни не было.
Хотя чувствую – уходит как пар, как утренний туман.
Но вот был этот котик, и я верю, что все-таки – жил.
Из таких моментов складывается жизнь.
А Вы думаете, что умней?..
Может у Вас получится, не знаю…

Висела на первой выставке в Манеже, «АРТ-МИФ». Год забыл, давно. Я пришел посмотреть. Увидел, прошелся по огромному помещению (потом оно сгорело), вернулся, еще раз посмотрел… После этого я еще кое-что выставлял в Москве, в частности на Герцена, в Доме Литераторов, на втором этаже. Но перелом в моем отношении к выставкам произошел именно на «Арт-Мифе».
Выставлять стал меньше, неохотно, а потом и вовсе перестал.
Как-то попытался объяснить, почему перелом произошел, но убрал объяснения. Не по себе стало, будто оправдываюсь. А мне не в чем оправдываться. И хвалиться тоже нечем.
Просто увидел тысячи картин, и почти все говорили, или кричали — «смотри на меня, смотри», или «купи меня, купи!» или «вот я какая!» или «вот как надо!» А моя, и еще было десятка два таких — молчала. Она к зрителю не обращалась, замкнута в себе.
Зачем ей выставка?
Я понял, не надо ей здесь быть.
Картины должны висеть по домам, у хороших людей. А если нет таких, то у художника в доме.
Пишешь для себя? Вот и пиши.
А потом появился Интернет, и мне здесь понравилось.

да? — да!
нет? — нет!
Точный вопрос — точный ответ. Бывает, что один с точным вопросом, а другой — пошел по своим ассоциациям, ставит свой вопрос. И на него отвечает.
Так часто общаются творческие люди. Каждый озабочен своим вопросом, своим ответом. Плодотворное занятие, но при чем здесь общение, трудно понять.

Читаю:
» О мудрости Иеговы свидетельствует даже состав морской воды…»
Речь идет о фитопланктоне, вырабатывающем половину кислорода, которым мы дышим.
Ощущение плотной перегородки между нами. С понятной мне стороны — пытаются исследовать, понять планктон… и приспособить к собственным нуждам. Тоже не лучшее отношение, пусть живет планктон как ему хочется… Но все-таки — понятно.
А с другой, совсем непонятной стороны — хвалят Иегову за то, что, видите ли, создал — для нас — такой планктон… Не просто непонятно, но и противно, значит, всё и все — только для нас, для нас, для нас?..

Судьба старых котов на воле печальна. Я бы сказал — трагична, но чувствую сопротивление в себе. Не в том дело, чтобы оглядываться на читающего, а в том, что не все стоит говорить. В прозе, как в жизни, сделанное и сказанное спустя рукава, скоро оказывается лишним, рассеивается в воздухе как пар. Лучше, если читатель сам додумает, чем всучивать ему настырно свои ощущения. Старые японские рассказики с обрывом — пример искусства, которое не бросается на шею. А я только ученик. Люди учили меня разным вещам — и хорошим, и дурным, но не могли научить тому, что исподволь, незаметно и ненавязчиво доказали своими жизнями звери. Трагедию старости я почувствовал, общаясь со зверями, когда сама старость меня еще не коснулась. У людей больше запас возможностей, чтобы в старости извернуться, найти замены потерянному. У зверей потери незаменимы, — все, что они имеют, необходимо полностью…
Поэтому я часто повторяю простые рассказики о зверях, кто-то должен за них рассказать…

……………………………….

http://www.periscope.ru/ris30ffff750v2.jpg

(около 200 Kb)

В «Знамени» забавные строчки о романе «Вис виталис»
…………….
…. Роман запоминается своеобразной интонацией и совершенным бескорыстием — как-то он неприложим ни к одному из премиальных сюжетов.
…………………………….
Конечно, неприложим. Только моя несерьезность и старческий авантюризм сыграли свою роль: попробовать захотелось. Вот и появился роман в полуфинале русского «Букера». Ностальгически вспомнились «Тенета» и «Арт-лито», и как мы плевались и возмущались недостатками этих в сущности вполне романтических и бескорыстных сетевых конкурсов (без всяких кавычек). Как по-доброму сейчас все это вспоминается…
Ну, а что такое «совершенное бескорыстие» в приложении к литературе сейчас…
Само удивление рецензента о многом говорит.
Наверное, стоит все-таки задавать наивные вопросы. А разве художественная литература может быть корыстной? И что это за литература тогда?

…………………..
По повести «Последний дом».
…………….
Неприятно прошедшее время применять к живому существу. То и дело в настоящее перебегаю, ничего не хочется менять!.. Вот Гена живой, ходит по-старому ко мне в гости, слегка поддатый, он умел силу духа в себе поддержать… или спит на самом краю оврага, или повыше, перед ним на травке, или в доме, на пыльном теплом подоконнике, на седьмом или восьмом этаже… На девятом дует, он говорил.
Иногда мне кажется, так мало времени нам дано, а мы валандаемся, раскачиваемся, прохлаждаемся, волыним, тянем резину да разводим канитель… А потом стукнет в голову, а что важно-то?.. Что делать нужно, куда стремиться? Не знаю, что сказать… Чувствую только, все не то, не то… Течение прижимает к мелководью, а где-то большая глубина должна быть… Как на лодке… по скорости ощущаешь, где-то рядом глубина…
А, может, жизнь спасает нас мелочами да сутолокой вокруг них?.. Если без этой ежедневной суетни… вдруг окажешься среди глухого поля, перед тобой спуск пологий, темнота, чернота… и все убыстряется спуск, обостряется… Иногда такое вижу во сне – стою, трава чуть шелестит у колен… поле, а дальше – черно… Просыпаюсь. Не то, чтобы страшно было, и не кошмар, а будто ноет зуб, тонкой болью пронзает тело… Тоска. Правильное слово – тоска, да…
Когда живешь на одном месте, так и хочется жизнь тронуть за плечо – оглянись… и даже кажется, можно время остановить. Хотя бы замедлить, чтобы разглядеть милые черты. Вспомнить вчерашний день, а он такой же… И не удивляться завтрашнему, в нем все обычное будет да привычное. Тогда чувствуешь себя уверенней. Ведь мы только ступнями на земле, а живем в воздухе, пусть небольшая высота… Сначала не чувствуешь ее, а с годами трудней дышать становится. Росточек невелик, а все равно, порой кажется, слишком высоко забрался. И безопасней свернуться в клубок у собственных ног. Но этим все и кончается – тебя берут, насильно распрямляют… и опускают на два метра ниже поверхности, хотел покоя, вот тебе спокойное место, говорят…
Я про Гену говорил? Отвлекся…
В его квартире никто не живет. В прошлом году купили приезжие бандиты, понаехали толпой, кривились – и стены расписаны неприлично, и паркет в навозе, и кафель вынесли… Только унитаз на месте, зато с трещиной… Сплошные жалобы. Нормальный пол, просто коты отдыхали в пустом и теплом помещении. Кафель и прочее?.. даже обидно говорить, обычные дела. А на стенах Гена мысли сохранял, толстым черным фломастером. Например – «я еще мыслю, но уже не существую…» А последние годы только – «я еще жив» – и дата… «я еще живой» – и дата…
Что эти торгаши понимают в жизни нашей.
А потом исчезли новые хозяева, ни звука о них. И квартира стоит.
У меня остался ключ, я часто прихожу сюда, в Генкину квартиру, стою у окна, читаю его стены…
Иногда думаю, вот настоящая его могила. Недаром фараоны выдумали себе пирамиды.
А в другие моменты сомневаюсь, зачем?.. Какая разница, похороны – процедура для отвода глаз. Тело вообще значения не имеет, нечего хлопотать о нем, суетиться, правила выдумывать… Где Гена? В воздухе нашем, мельчайшим осадком упал в овраг, смыло водой весенней, поплыл с грязью и мусором по реке к морю… А здесь что осталось? Тонна грязи и черным фломастером слова. Несколько воспоминаний. Надписи замажут, прикроют обоями. Грязь смешают с землей, а воспоминания…
Пока я жив, они живы. А дальше – не знаю… На людей не надеюсь, а зверям не обязательно помнить, и без этого их люблю.

Надоесть себе — для здоровья польза. (чтобы рифму исключить — «себе надоесть — здоровью польза есть», терпеть не могу рифмы, но обожаю скрытые нечасто повторяющиеся ритмы, с детства равелевским «болером» болен))
Поскольку тайм аут, даю напоследок с краткими комментариями, себе на радость и забаву.
……………………………………..

///////////
Очень старый автопортрет на линолеуме с тканевой основой. Cейчас в Cерпухове у коллекционера В.М.Котелкина. Настолько темен, что фотографии почти не поддается.

////////////////
Масяня (с отмороженными ушками) Борется за ведущее место в кошачьей стае, имеет шансы. Но беспредельщица, поэтому я за Соню. Но у меня не спрашивают

//////////////////
Масяня, период подростковой неуверенности (преодолен суперуспешно)

////////////////////////
Фрагмент здания Института с небом. Хорошо, что случайно вылез, вполне могучий.

///////////////////////
Полу-ученый, полухудожник, давно перемелено.

///////////////////////
Букетик нич-чо, стаканчик лицом не вышел

/////////////////////////
Заглавный рисуночек в книге рассказов «Махнуть хвостом!»
Махнул ностальгически.

/////////////////////
Автопортрет в средние годы, напористый был, да-а-а…

/////////////////////////
Фрагмент снятия с креста. Он для меня страдающий человек, не более.

////////////////////////
Последние дни жизни Васи. Смерть сволочь, но и жизнь — тоже.

////////////////////////
Раннее утро

/////////////////////
Спорщик Яков (эпизодический персонаж романа В-в

//////////////////////////
Из подвальной жизни.

//////////////////////
Фрагмент картины «Путники» (самой большой, > 1м, вариант)

////////////////////////////
То, что видел Аркадий перед смертью (рассвет в окне, роман Вис виталис)

////////////////////
Соня. Давно пора стать старшей, но все уверенности не хватает

/////////////////////
По Коктебельским мотивам

/////////////

/////////////////

///////////////////
……………………………………………

///////////////////

//////////////////////

/////////////////////

//////////////////////

/////////////////

//////////////////////////

(автор не нужен. Антипод Пригова. Уберите автора, и через десять лет станет ясно, выбросить ли его картинки, или оставить)
////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////

Полное отсутствие времени обеспечивает полную случайность :-))
Потом посмотрю, что получилось, интересно самому

/////////////////////////

////////////////////

////////////////////////

////////////////////////

///////////////////////////

/////////////////////////

////////////////////////

///////////////////////////

////////////////////////

////////////////////////

/////////////////////////

////////////////////////

///////////////////////////////

///////////////////////////////

///////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////
Создал трудности самому себе!!! Открываю комменты.

…………..

Друзья, я немного увлекся, и втянулся в дискуссии на темы, в которых совершенно не силён (или не силен, уж не знаю :-))).
Прошу Вас, будем говорить о картинках, об искусстве, о прозе, о текстах, о жизни, обо всем, но я ничего, просто НИЧЕГО не знаю, ((а честно говоря и знать не хочу)) — о боге, свободе, о счастьи и вечной жизни.
Еще — «об истине».
Еще о судьбе «нашей несчастной России». (Ничуть она не несчастней любой другой страны)
Эти разговоры людоедские, они поглощают наше время, и отвлекают от всего, что еще можно СДЕЛАТЬ. А сделать можно много еще.
Я не верю, что можно придти к истине, «выяснив позиции», путем прославленных наших интеллигентских разговоров. Пишите рассказы, картинки, стихи, учите детей, совершайте правильные и не очень поступки, — истина конкретна, я за Швейцера, за работу.
Хотел закрыть комменты до 1 сент но сам на это споткнулся, полез адреса искать… :-))
Пока!

Есть у меня такой житейский рассказик, бытовой. Событие, действительно, имело место с моим знакомым АБ. Но и с БА что-то похожее случилось, и с XZ, совсем в другой стране, нечто подобное произошло. И потому я этот рассказик не разорвал, как многие другие, («бытовушные», я их называл) а оставил. Хотя он для меня ценности не имеет. Но что-то остановило.
В жизни каждого бывает, растет внутри тела или головы пузырь, а может гнойник, надувается, тяжелеет… В нем страхи всякие, зависимости, долги и обязанности…
И вдруг лопнул. И много воздуха вокруг! Хотя вроде стоишь на той же улице, и машина-поливалка рогатая — та же, что вчера, снова поливает мокрый асфальт… Раньше мог только сюда, и в мыслях другого не было, а теперь, оказывается, могу еще и туда, и в третью сторону, и вообще — ко всем чертям! Это чувство, беспечно-аморальное, по-детски радостное… Оно должно когда-нибудь придти, хотя бы раз в сто лет. Потом вспоминаешь, морщишься, улыбаешься… — вот мерзавец!.. Вот злодей!..