Месяц: Ноябрь 2006

………………………………………
(набросок)

…………………………
Пастель на оргалите, 90 см по вертикали. Ей больше двадцати лет. Хоть и закреплена, но не под стеклом, и все время на стене. Осыпалась немного, выцвела…
Слегка «подновил» — в Фотошопе, теперь почти как была. Только синий не такой, синий не получился 🙁 Я вообще этот цвет не люблю, и с трудом с ним справляюсь. Тем более — восстановить!..

…………………………..
Похоже, что появится небольшим тиражом в ближайшие месяцы в Москве и Израиле.
На этот случай сочинил небольшое вступленьице, по мере сил, и чтобы не утомлять заранее читателя, ведь одолеть 400 страниц текста в наше время мало кто может :-))
………………………………………………………………..

Роман “Vis vitalis” написан 11 лет тому назад. Он «висит» в Интернете, на бумаге никогда не был. Но все эти годы желание увидеть книгу у меня не пропадало. Тем более, нашлась добрая душа, замечательный человек, который помог напечатать. И настаивает на инкогнито, что я с большой неохотой выполняю.
О чем книга, и что за человек автор?
Если с юмором, то вот:
» …меня могут гневно остановить те, кто хотел бы видеть истинную картину, борения глубоких страстей вокруг этих игреков и зетов, или хотя бы что-то уличающее в распределении квартир, или простую, но страшную историю о том, как два молодых кандидата наук съели без горчицы свою начальницу, докторицу, невзирая на пенсионный возраст и дряблое желтое мясо… Нет, нет, ни вам очередей, ни кухонной возни, ни мужа-алкоголика, ни селедки, ни детей — не вижу, не различаю…»
Это о книге.
А теперь – автор о себе:
«… Именно об истине думаю непрестанно, и забочусь, преодолевая свой главный порок — как только разговор заходит о вещах глубоких и печальных, меня охватывает легкомысленное веселье, мне вдруг начинает казаться, что в них не меньше смешного и обыкновенного, чем во всех остальных — несерьезных и поверхностных делах и страстях».

В романе просвечивает автор, который, как главный герой, был ученым, стал прозаиком?
Да, что скрывать.
Но историй о своей жизни у меня хватает, например, в Интернете целая книга висит — «Монолог о пути». Научный трактат о самом себе. Что-то понял, с остальным непониманием смирился. И надоело — всё о себе, да о себе… Вот и написал книгу не совсем о себе. И не совсем реальность в ней, хотя многое, думаю, узнаваемо. И не совсем о науке она, но это уж как кому увидится…
Когда человеку 66, стоит, наверное, посмотреть на свою жизнь со стороны.
Но покороче. Бикицер, как говорят на идише.
………………….
Я родился в 1940 году в Эстонии. Мои предки поселились в Таллинне (Ревеле) в 1840 году. Мой прапрапрадед, военный кантонист, получил право на жительство от царя Николая первого. Об этом свидетельствует грамота, копия которой (1903 года) у меня имеется.
Отец родился в 1899 году, мать в 1909. Отец умер в 1951 году, мать в 1971-ом.
Они похоронены в Таллинне, на еврейском кладбище в Рахумяе.
Я учился в Тартуском Университете на медицинском факультете. В дипломе у меня написано — «врач-биохимик». Биохимики тогда созревали из медиков и химиков, отдельного факультета не было. Я ученик Эдуарда Эдуардовича Мартинсона, прекрасного биохимика, ученика Павлова; Мартинсон преподавал в те годы в Тарту. Считаю, что мне повезло с первым учителем. Мартинсон трагически погиб в год моего окончания Университета (1963г.), об этом я писал в книге «Монолог о пути».
Моим вторым учителем в науке был блестящий физик и биофизик Михаил Владимирович Волькенштейн. У него я учился в аспирантуре в Ленинграде (1963-1966), а потом 20 лет работал в его лаборатории в Пущино (Институт биофизики АН СССР) . Я стал хорошим биохимиком-энзимологом, с уклоном в сторону структуры ферментов, написал около 70 научных работ, за многие из них мне до сих пор не стыдно.
Но я никогда не был в первом ряду в своей области. Биология в стране заметно отставала от мирового уровня. Меня не выпускали за границу, даже в Венгрию. Но я серьезно работал, были интересные результаты. Назову только проблемы, чтобы не смущать непосвященных: механизмы аллостерической регуляции ферментов, «отрицательная кооперативность», «медленные конформационные переходы», «конформеры белков». Идей хватало, но сделать что-то значительное экспериментально я не имел возможности.
В 1977 году я начал заниматься живописью, наука отошла на второй план. Живопись была не просто увлечением — гораздо серьезней, но об этом долго писать. {есть в «Монологе о пути»}. Благодаря опыту и неопубликованным материалам я держался в науке еще восемь лет. Хотел уйти, но не решался. Потом меня изгнали мои же друзья-коллеги. Но не за охлаждение к науке, а якобы за три реальных проступка – я не заплатил 1 рубль в фонд мира, не сдал экзамен по гражданской обороне, и не участвовал в выборах. На самом же деле КГБ надоело задерживать направляемые мне вызовы в Израиль, и поступила команда в Институт; все, естественно, подчинились, и не переаттестовали меня. Такое было время.
К счастью, пинок, который я получил, оказался своевременным, давно было пора уходить. Я всерьез учился живописи, много копировал, днями и ночами писал картины. Учился, правда, своеобразно для нашего времени — мои картинки смотрел и давал советы замечательный московский художник Женя Измайлов. Я ездил к нему из Пущино в Москву 3-4 раза в год, с большими свертками и папками, он терпеливо смотрел, деликатно советовал, и мы говорили о живописи. С тех пор прошло почти двадцать лет, я давно перестал надоедать ему своими картинками, но каждое его слово помню. В начале на меня произвел большое впечатление и другой художник – Михаил Рогинский, который тогда собирался уезжать из России. Рогинский смотрел работы, и поддержал меня.
Я написал около пятисот картин, они на 80% разошлись по странам света. Было немало выставок; в общем, все это было страшно интересно, и я забыл о науке. Новая жизнь. Я умею забывать о старых увлечениях – ради новых.
Примерно с 1984 года я начал писать прозу. В сущности, всегда писал, только не знал, что это проза. Сохранились мои дневники с 15 лет. Потом был большой перерыв, но с 1983 года я веду записи непрерывно. Но это не для печати. Побудительным мотивом для писания «недневниковых» текстов было непонимание собственной жизни. Она шла совершенно не так, как я считал нужным, и на что рассчитывал трезвыми мыслями, которые иногда меня посещали. Я был в смятении, но ничего с собой поделать не мог. Я потерял не только уважаемую профессию, но и разрушил «до основания» жизненный путь. Я не пишу – «карьеру» поскольку этими глупостями не занимался. Но мне стало нечем заработать, я ничего, кроме науки, не умел. А живопись только начиналась, и в ней мне тоже ничего «не светило», поскольку я был обыкновенным неучем, и только страсть и сумасшедшая работа меня куда-то постепенно вывозили…
Отношения между живописью и прозой всегда были сложными, не стоит и говорить…
Значит, я начал прозу с объяснений самому себе, что я за человек. Потом втянулся, написал большой роман… который перед Вами, десять повестей, более 200 рассказов. Малыми тиражами, но с 1991 года в печати появлялись мои книги – сначала рассказы и повесть «ЛЧК», потом повести – «Ант», «Жасмин», «Остров» и другие. Мои рассказики одобрили понимающие люди – А.Битов, Л.Миллер, Т.Толстая… Я успокоился, больше никому не досаждал, помощи не просил, писал себе как получается.
В живописи было также, меня поддержало несколько художников, и два искусствоведа — А.А.Каменский и замечательная умница Марина Бессонова.
Зачем об этом пишу? У меня давно нет потребности «утверждаться». Как говорит мой герой из повести «Последний дом» — «что случилось, то и получилось…» Но единственное, что остается от нас – память, и я не забыл никого, кто мне помог, поддержал или как-то повлиял на меня.
Несколько человек прошло через всю мою жизнь. Это моя мама Зинаида Бернштейн, благодаря которой я такой как есть, больше не скажешь… Мои учителя в науке, Э.Э.Мартинсон и М.В.Волькенштейн. Кстати, если есть человек, учивший меня писать прозу, то это именно М.Волькенштейн, он учил меня писать статьи — ясно, прозрачно. В живописи мой учитель Е.Измайлов, он, наверное, сейчас недоволен мной, но что поделаешь, теперь картинки на втором плане. Уже несколько лет я не пишу маслом. Но рисую, работаю в Интернете. Возможно, нашел свою форму в нем – картинка и небольшой текст, связанный с изображением чисто ассоциативно.
Я благодарен им, и своей жене Ирине, только с их поддержкой все получилось, как оно есть. Биография, также как история, не терпит сослагательного наклонения.
Сорок лет я живу в городке на берегу Оки, полюбил это место, никогда не расставался с языком и страной, в которой живу, наверное, это моя судьба.
Кроме живописи и прозы, моим серьезным занятием является общение с животными, особенно с бездомными. Как могу, помогаю им.
…………….
Кажется, мне почти удалось избежать разговора о романе.
Он перед Вами, зачем говорить?

///////////////////////////////////

………………….

……………..

…………………………
1980г
……….

……………………………….

………………….
(вариант)

…………………………..
Извините, миниатюра будет позже.

……………………………..
Ага, всё из того же сусека.
Кому под силу 140Кб:
http://markovich.photophilia.net/d/963-1/1911062sim1ff730cntr.jpg
……………….
Можно, конечно, пригладить в Фотошопе, исходя из современного умения 🙂
но зачем… Это как переписывать собственную биографию :-))

…………………………………..
Тоже из больших (70-100см) рисунков, примерно 1980 г

……………….
Добрался-таки до этих углей. Половину уничтожил, — остановился. Без них картинка неполной будет. А для чего стараюсь? Для саморекламы, что ли? Так это скорей антиреклама 🙂 Мне важно для себя — вытащить на свет старые пласты, и чуть со стороны, насколько возможно, посмотреть на них. «Чуть со стороны» — мне помог ЖЖ 🙂 Смотрю через четверть века. Приходилось много рисовать себя, легко доступная натура. И никто не возмущается увиденным 🙂
Это огромные вещи, 70-90 см, и «в натуре» смотрятся «давяще» на психику. В уменьшении это сглажено. Еще штук десять вытащу.
(ред.)
Каюсь — подтонировал, понравилось 🙂

……………………..
Работа 78-79гг Оргалит, масло. Есть повреждения.
Далее — вариант.

…………………………..
Примерно 1983-4 гг

Еще раз повторю, чтоб не было обид. Я пишу сюда спеша, «навскидку», и часто промахиваюсь. Потом редактирую, убираю ошибки и, с моей точки зрения, лишнее. Извините, так нужно.

Как-то я приехал со своими работами к Жене (Измайлову), а он был дома один, и писал акварель, пейзаж. Обычно он работал в мастерской, не дома. Я учился у него десять лет, и только один раз был в его мастерской, и все его работы были тогда покрыты. Но этот раз — один — я увидел, как он пишет.
Когда я приезжал к нему с десятками работ, раз в 3-4 месяца обычно, он смотрел и обсуждал только мои вещи, и никогда не показывал свои. Тогда я удивлялся, а теперь думаю, он был прав. Он не на своем примере меня учил, а исходя из общих представлений о живописи, из своей культуры. Это позволило мне находиться рядом, слушать его точную немногословность в течение многих лет. Ведь мы были очень разными, и столкновение картин было бы неизбежно. Я ведь был даже не молодой человек, около сорока. И, хотя начинающий, но очень упрям 🙂 А он — мастер, тонкий, очень камерный… Думаю, от многих моих работ его слегка мутило… 🙂 он не выносил громкости, напора…
А тут я увидел его цвет. Живые законченные картинки другое дело, а здесь он только начал. И сразу «попал», это было видно.
Что такое точно взятый цвет?
Не знаю, как у других, у меня от него тянущее, тоскливое чувство в груди, как будто нерв зацепило…
…..
А потом все как обычно. Обсуждали…
Потом он говорит — есть вещи, которым научить нельзя, а подражать — бессмысленно. Вы сами должны свою чувствительность — обострять, обострять… Как делается? Это уж Вы только сами можете…
Я понял, про что он говорит.

…………………………….
Девочка с щенком (вариант)
…………………
Смотрел немного нового «Идиота».
Там в сущности никто не плох, но простоваты — по манере держаться, поведению своему.
И еще одно, что, пожалуй, важней. СТЕПЕНЬ ОБОБЩЕНИЯ. У Достоевского она куда выше. Детали этого не заменят.
(ред.)

………………………………………….
Не люблю эту картинку показывать. Толстая доска, примерно 50 см длиной, на ней написано густо белилами, черным… других пигментов мало. Стояла на полке за рукописями много лет, за черновиками. Начал перетряхивать бумаги, а она там. За что не люблю? Конечно, приятней называть Россией такие вот пейзажи
http://www.periscope.ru/prs98_4/foto/col6.htm
Красиво!
Но для меня есть и другая Россия, черный молчаливый простор.

…………………………
Василий. Жил 16 лет. Похоронен на высоком берегу Оки в 1992 году.

…………………………..
Вот такой я нашел у себя листок, не помню, для чего сделан. У меня бывали выставки в кооперативе «Контакт-культура» в Москве. Выставляли на Вспольном пер.3 и на втором этаже в Доме литераторов на Герцена. Давно. Была и книжная графика там…

……………………..
Пожалуй, еще одну байку я могу Вам рассказать, для разогрева 🙂
Вот эта клеенка висела у меня над газовой плитой в мастерской много лет.
Как относится художник, который в течение жизни несколько раз менялся, к своему начальному периоду? Сначала плюется. А потом вздыхает…
Мне говорили, ты больше никогда так не напишешь. Я пожимал плечами — отчего это, я ведь умею все больше и больше…
Счастье мое, В КАКОЙ-ТО мере я спасся. И только потому, что встретил на пути таких замечательных людей, как Михаил Рогинский и Евгений Измайлов. Они поняли мое желание учиться, но предостерегли от попыток «до основания, а затем…»
Вот, значит, еще одна работа «доисторического периода». :-))
И до завтра, теперь дела.
Всем спокойного вечера и ночи! А кто не спит, счастливой бессонницы.

…………………………………………..

Четверть века прошло, отчего не показать. Тем более, в ЖЖ, который у меня пусть лит.-худ. журнал, но — сильно личный 🙂
Я этого мастера никогда не любил. Вы понимаете, о ком речь. В отличие от Ван Гога, у которого сумасшедшинка, страсть и простота взгляда пробили японские подражания, литературщину и все такое… Этот – не-е-т, целиком сделан, не страстен, а чувственен, не прост, а изощренно изыскан… НО силен своим изысканным цветом, декоративностью. Я намеренно отбрасываю экзотику, литературу, хотя и здесь он силен, как немногие. Но не люблю. Но смотрел, что он делает, чем интересуется…
А это — редкий прозрачный холстик, на котором пастель. Сохранить ее трудно, нужно специально заниматься… не знаю, хватит ли терпения. И чтобы «спасти» его — отсканировал и вывесил – вот.
Не сравниваю, не сравниваю… :-)) Делал, что мог, а «что случилось, то и получилось…» Мне другое интересно. Сейчас вижу то, что не видел тогда. В цвете никакой изысканности. И внимания к цвету не было. Конечно, исходил из своих пристрастий, чувства цвета, а как же. Но никакой «спецработы», «прорывов» — не было. Свет меня интересовал, который идет от цвета, только свет. Выбор цвета (качества света) – подсознательный, а распределение света по картине – главный интерес.
Понимаю, большинству читателей-зрителей не интересно.
Кому хочется короче – «по мотивам Гогена».

///////////////////////
Попался под руку. Не думайте, что я собрался Вас ими постоянно кормить. Просто нужен небольшой тайм-аут. И не потому, что кончились сусеки, не радуйтесь, нам еще хватит 🙂
Просто нужно проверить один большой текст. Если дело получится, то возможно, в небольшом тираже, но появится на свет на бумаге мой «роман века «Vis vitalis», о котором я Вам уши прожужжал уже жу-у-тко…
Это совершенно, ну, соверше-е-нно несовременная вещь, и написана длинно, в нем 99 109 слов, ну, разве такое осилить в Интернете, да и на бумаге, в наше-то время… К тому же она о тех временах, когда молодые люди считали (некоторые, во всяком случае!) служение истине в виде науки большой честью и радостью для себя, а жили как-то, что-то ели, слегка одевались… И про Институт Жизненных проблем, занятый поисками и исследованием свойств таинственной Живой Силы… Но не сказка, здесь есть и пародия, и сарказм, но больше теплого юмора. И правды, про людей, которых автор хорошо знал, и любил. Две цитатки:
…………
«»Настоящие ученые знают непоколебимо, как таблицу умножения: все реальные поля давно розданы силам внушительным, вызывающим полное доверие. Какая глупость — искать источник жизни вне нас… Это время виновато, время! Как только сгустятся тучи, общество в панике, тут же собирается теплая компания — телепаты, провидцы, колдуны, астрологи, мистики, члены всяческих обществ спасения — шушера, недоноски, отвратительный народец! Что-то они слышали про энергию, поля, какие-то слухи, сплетни, и вот трогают грязными лапами чистый разум, хнычут, сучат ножонками… Варили бы свою средневековую бурду, так нет, современные им одежды подавай!.. «»
…..

«»…меня могут гневно остановить те, кто хотел бы видеть истинную картину, борения глубоких страстей вокруг этих игреков и зетов, или хотя бы что-то уличающее в распределении квартир, или простую, но страшную историю о том, как два молодых кандидата наук съели без горчицы свою начальницу, докторицу, невзирая на пенсионный возраст и дряблое желтое мясо… Нет, нет, ни вам очередей, ни кухонной возни, ни мужа-алкоголика, ни селедки, ни детей — не вижу, не различаю… Одна дама, научная женщина, как-то спросила меня — «почему, за что вы так нас не любите?» Люблю. Потому и пишу, потому ваша скромность, и шуточки, и громкие голоса, скрывающие робость перед истиной, мне слышны и знакомы, а ваша наглость кажется особенной, а жизнерадостность ослепительной, и чудовищной… Именно об истине думаю непрестанно, и забочусь, преодолевая свой главный порок — как только разговор заходит о вещах глубоких и печальных, меня охватывает легкомысленное веселье, мне вдруг начинает казаться, что в них не меньше смешного и обыкновенного, чем во всех остальных — несерьезных и поверхностных делах и страстях.»»

…………………………
Девочке пишут в альбом, рисуют картинки…
1920г.
Гапсаль — это теперь эстонский город Хаапсалу, тогда он так назывался.

…………………..
Быстрый. На очень тонкой бумаге, это видно.

………………….
Обнаружил этот листок в папке 1979 года.
Навеяно, думаю, ночными прогулками по крымским берегам.

…………………………..
Растения и звери бьются со смертью. Я бы так это назвал. Тут мало моих усилий. Вернее, они есть. Но только в одном — в композиции. Но это главное. И единственное, что останется недоступно машине — тонкости композиции, которые передают наши чувства. Машине еще до-о-лго стараться, и то не верю, что получится.
А черная дыра, близкая и грозящая — наша цивилизация, которая уже поперек горла самому существованию жизни.
(извините за килобайты, и так урезал до предела. А вообще, это кусок моей старой палитры 🙂

…………..
Тоже дерево и толстый слой охры вместо грунта.
Вспомнил вот что. Рядом с Фотоцентром на Гоголевском бульваре жила старая и когда-то очень известная певица. Она купила одну доску, мне сказали кооператоры. Я удивился тогда — она еще жива! Слышал ее голос давным-давно, теперь ее, наверное, никто не знает, не помнит…
Так и было, и мне казалось, как ужасно.
Сейчас я по-другому на это смотрю. Остался голос, и те, кому надо, а их всегда немного, помнят. И ничего страшного нет в том, что почти все — забыли. Сейчас зуд какой-то, «что бы ни говорили, только бы говорили», и, смотришь, из штанов выпрыгивает, только бы заметили…
«Моя история русской литературы.» Пишут, пишут… Пусть со стороны туалета и спальни, безразлично, толпа в восторге, да и многие литераторы безмерно рады. Забывают, что настоящее и глубокое всегда делалось не бегущими за волной, а вопреки мелкому и низкому. Вопреки.

//////////////////
Лет десять тому назад, а, может, чуть больше, я написал серию разделочных досок, штук сорок. Остались у меня дома не лучшие, три доски. Остальные раздарил или продал по дешевке в магазинчике, на первом этаже Фотоцентра, на Гоголевском бульваре в Москве.
Конечно, ничего общего с декоративными досками, просто несколько упрощенные картинки. Меня привлекало что? — пишу на дереве, это первое. Ведь на холсте начали писать не от хорошей жизни, вернее, от слишком хорошей. Картины, написанные на деревянных досках, а особо ценилась древесина, поплававшая в морях, просоленная и высушенная… они были непомерно тяжелы. Тогда время было такое, приходилось иногда перетаскивать огромные картины, в несколько метров, через горные перевалы… И вот изобрели холст, материал нестойкий, чувствительный к температурным перепадам, к сырости, но зато легкий. И свернуть можно! Хотя о свертывании отдельный разговор, не так все просто… Но добились больших успехов в химии этого дела, в эластичности и стойкости грунтов.
Но писать на доске все равно страшно приятно. А разделочные доски были, их продавали. И не фанерные, а из цельного куска древесины (немного и на фанере писал).
Второе, не использовал стандартную технику писания досок, писал неправильно со всех точек зрения. Очень приятно, когда позволяешь себе нарушать технологию. Я эти доски не ценил, и потому нарушал как хотел. Написано было так. Доска хорошо проклеена, а вместо грунта — толстый слой масляной краски, охры желтой. Краска эта удивительно приятна, некоторые художники даже писали, смешивая другие пигменты не с белилами (что опасно и вредно, еще Леонардо предупреждал), а с охрой. Очень теплый интимный у нее оттенок…
И по невысохшей свежей охре ляпал разными пигментами, ляпал и ляпал. Поверхность получалась в ямках, толстым слоем, и высыхала долго, долго…
Оказалось, десять лет для этих досок немного, они не изменились. По крайней мере те немногие, что я оставил себе, самые, простите уж, неудачные. А сейчас смотрю на них, все вижу и понимаю… но мне приятно, что они есть, и что также теплы и непритязательны, как тогда были. Много ли надо художнику, чтобы радоваться — свету, цвету… жизни…

Делаю попытку создать экспериментальный журнал целиком для изображений.
Адрес почти такой же, только НЕ
danmarkovich
А
danmarkovich2
1.В нем будет больше компьютерной обработки изображений.
2.Не будет литературы
3.Изображения будут побольше. Интернет развивается, и сейчас многим картинки в 70-100 Кб доступны. Понимаю, что это не очень демократично, но устал смотреть, как из 10 Мб получается нечто в 49-50 Кб
4.И markovich2 не будет обновляться так часто, как этот журнал
……………………………………
А в этом журнале буду в основном культивировать такую форму: небольшое изображение — и текстик, короткое эссе, прямо или косвенно с ним связанное. Мне кажется, что эта форма интересна для интернета, да и вообще, нравится мне, и тут есть, что делать. Тем более, что и изображения и тексты будет принадлежать одному и тому же автору.
Конечно, записей станет поменьше, такие штуки не выдумываются каждый день 🙁
До новых встреч.

///////////////////
Картон, масло. ~70х50см

…………………………………………..

В художественных текстах есть такая штука — эмфаза, знатоки меня поправят, знаю… Усиление. Может касаться даже отдельных слов, или части предложения, или всего предложения. Но не обязательно есть. В картинах также?.. Да, но тоже не обязательно, бывают великие картины, например, у Сезанна, когда вся она сплошное свечение цвета. Тихое великолепие. Никакой тебе эмфазы. Понимаю, признаю, но… драмы-то — нет…
Вовсе не обязательно, я же говорю.
Но как без драмы…
Такая картина меня не касается. Также как текст. Смотрю, что-то безразличное мне…
Но великолепно написано, красочно и сочно…
Может восхищать, но оставляет холодным.
В конце концов, для чего мы этим всем занимаемся?..
Вот именно, вот именно, скажут мне, смотри, он выжал, выделил из всей субстанции жизни сплошное великолепное свечение! И далось ему это дорогой ценой, нужно ведь, чтобы каждое пятно взаимодействовало с каждым, и не было не вовлеченных, равнодушных…
Да, признаю. Но в меру своих скромных возможностей и сил — против. Прохожу мимо.
Все отношение к жизни, сидящее во мне, переданное мне поколениями, воспитанное с детства… наконец, весь жизненный опыт просто кричит — драму! Нет, не надо деклараций, крика, ругани, яркости, шелухи всяких концептов и хэппенингов… красот, эффектных красот не надо… Просто. Чтобы во всех простых вещах, деревьях, лицах был бы этот — драматический — отголосок нашей жизни всей. И не «нашей» в узком смысле — теперешней, российской. Нашей — человеческой, звериной, растительной — любой, везде, всегда. Разве нет в ней драмы укорененной, неистребимой, которая в самом корне бытия?
Любого!
Смотрю на дерево, траву, кота на траве, на реку, которой нелегко тащить свою воду неведомо куда, зачем?.. Вижу сплошную всё пронизывающую боль и беспокойство во всем, существующем на земле. И потому, зачем рисовать, писать, если не пишешь об этом? Ежедневно зная, понимая, насколько временно… насколько непостоянно…

////////////////////////////////////

………………
Такая серия фанерок. 1979г. Некоторые есть в инете. Под именем деда Борсука. Так, мне казалось, лучше. Сейчас не думаю, что хорошая идея. Инет и без меня забит кличками и прозвищами, знаками тщеславия и закомплексованности. У меня причины были серьезней. Мне было трудно объяснить большой разрыв между живописью и графикой. САМОМУ СЕБЕ трудно объяснить, а другим и подавно. Меня спрашивали — ты нарочно так примитивно пишешь? Никогда не писал «нарочно».
……….
После сканирования более 100 Мб. С ней еще много работы, фанерка сильно попорчена. А, может, и оставлю как есть.
…………….

…………………………………………….

Тридцать лет занимаюсь живописью и графикой. Больше двадцати лет пишу прозу. Ни живопись, ни графика, ни проза, да и литература в целом меня не интересуют. За последние десять лет я не прочитал до конца ни одной книги. Да что десять, и за двадцать лет пяти книг не наберу. И в то же время, занимаюсь делами, которые меня глубоко трогают. Да что трогают – ранят и уязвляют до полного истощения сил и возможностей. И не могу сказать, что такой уж замкнутый на себе тип – многие человеческие и звериные драмы вошли в мою жизнь, часть ее.
В чем тут дело…
Меня не интересует, не волнует само искусство. Как профессия, занятие, круг людей, профессиональная среда, как способ добывания денег… более того – как искусственный, разработанный культурой способ (способы, конечно, их много) отображения мира и себя. Все это — приставка, суффикс, оболочка, но не корень.
Редко, страшно редко через искусственную, изысканно и красиво выстроенную оболочку просвечивает, пробивается настоящий голос человека — потерявший красивость и заученную артистическую звучность не прикрашенный звук, образ, цвет. Я могу по пальцам сосчитать – героев, авторов, картины, книги, рисунки, которые меня потрясли и изменили. А ведь только это важно, все остальное – приставки, суффиксы и оболочки, их и без искусства в жизни предостаточно. Можно сказать, покачав головой, вот если б побольше он смотрел, видел, читал, то и больше было бы вокруг него, потому что хорошего и сильного на свете много. Не очень много, единицы, это первое. Второе… Мне достаточно. Друзья приобретаются обычно в детстве и юности, а потом очень медленно и неохотно прирастают… Важно, чтобы образовался полный круг, и чтоб внутри этого круга, среди своих, пусть лучше, старше тебя, ты мог бы делать свое, может не такое глубокое и пронзительное, но не менее искренное, честное… неискусственное, и всё из глубины, из глубины…

А это я делал макет для повести «Перебежчик». Каждая страничка сверху имела вот такую заставку, как на первой картинке. Цвет странички — утренний зимний воздух в солнечную погоду. Посредине узкой колонкой, чтобы глаз схватил сразу, идет текст, с двух сторон небольшие рисунки, наброски, в основном на тему зверей и природы. Главки разделяются одним и тем же рисуночком, это видно на второй картинке.
Кажется (но точно не знаю) в Геликоне плюс кто-то заказал такую книгу себе, так что, может быть, 1-2 экземпляра существуют, но точно не знаю.

//////////////////////////////////////////////

……………………………………………………………

……………………………
Герой повести «Последний дом. Вполне интеллигентный алкоголик, а вот надо же! выкинул штуку — подорвался на собственной мине. Может, неудачный терроризм, но скорей самоубийство. Автор точно не знает, как было. Повесть оставила пространство и мне, чтобы подумать, а то, зачем было писать?.. Я думаю, просто надоело ему всё. Морлоком стать не мог, воспитание не позволяло, а элоем жить не хотел.

/////////////////////
Старые(1980) рисунки углем. Большие, до 90 см.
Здесь я впервые попробовал закреплять разбавленной эмульсией ПВА. Изменений через 25 лет не обнаружил. Небольшой срок, конечно, чтобы делать выводы.

Попробуем. Пожалуй, я открою новый раздел у себя. Условно он будет называться «КУКИСЫ»
Условный значок

Не печеньица, но и не кукиши 🙂 На основе книги разговор. Она пока НИГДЕ не опубликована, написана в начале года. Не позже февраля будет в Интернете.
Она так и будет называться — К У К И С Ы

………………………
Привет всем, начинается…

……………………………………………….

…………………………………………………

У нас в доме много детей, но только одна девочка добрая. Остальные, кроме одного, тоже не злые, но добрых нет больше. Ее считают дурочкой, и смеются над ней. Вокруг нее мало доброты, и я смотрю с замиранием сердца — что же будет с ней?.. Она похожа на мать — такое же крестьянское лицо и широко поставленные чуть раскосые светлые глаза, но у матери лицо грубое и недоброе. Неужели и дочь со временем станет такой же? Вот уже голос стал грубей и глаза смотрят не так доверчиво и открыто… Она уже озлобляется, потому что кругом другие люди — в них мало сочувствия. Нет, все- таки она отличается от других…
Я стал думать — в чем тут дело, почему доброта — такая редкая вещь. В ней две стороны — внимание и сочувствие. Вниманию можно научить ребенка, если говорить — «смотри — кошке больно, ты ведь знаешь, как это бывает…» Получится внимательная вежливость, хорошая привычка воспитанного человека — не делай другому того, чего не хочешь себе. И, может быть, какое-то сочувствие — стоит представить себя в таком положении… Но настоящего сочувствия не будет. С ним рождаются. Оно идет от способности воображать, живо представлять себе чувство другого и при этом испытывать его самому. Зачатки воображения есть у всех, но у некоторых они сильней. Такой человек не просто представляет себе чужую боль, а чувствует ее на себе — это совсем другое… Бывает, что воображение есть, а внимания к окружающему миру мало. Такие люди постоянно замкнуты на своих переживаниях и тоже не могут стать добрыми. Но если они сумеют выразить свою боль и другие чувства каким-то образом — нарисовать или написать об этом, то из них получаются настоящие художники и писатели. Рисунок и слово дают им возможность вырваться из себя, и тогда то, что они думают и делают, становится интересным для других, если, конечно, они глубокие люди. Они по-своему счастливы, но их судьба трагична, потому что их видят все, и каждый считает своим, а они остаются сами в себе…
И все-таки, добрыми я их не назову, это другое. А девочка эта — добрая…