День: 23.04.2007

//////////////

…………..
Альманах «Перископ»
http://www.periscope.ru
один из долгожителей российского Интернета, существует с 1997 года. Посещаемость всегда была невелика, (за исключением периода проведения конкурса рассказов «АФОНЯ») — 10-20 человек в сутки. Благодаря компании «Компания СТЕК» (которая сделала известный всем «Рамблер»), благодаря провайдеру «МОВИР» (Пущино) и дружеской помощи И-та Белка РАН — журнал существует до сих пор. За что благодарен им всем. Журнал дает возможность существовать и моей страничке в ЖЖ.
Давно пора многое в нем изменить, улучшить, руки не доходят. Но в этом году обязательно сделаю несколько галерей — графики и фотографии.

Пока котов было много, кошки жили мирно. Ворчали друг на друга, но редко дрались.
Сейчас у нас котов мало, старые умерли, а новые еще неуверенно котируются. И кошки жестоко сражаются между собой.

Я … не знаю более тонкого и точного определения чем «нравится — не нравится».
Задним числом ИНОГДА можно ЧАСТИЧНО объяснить, почему нравится или нет. НО:
В основе глубинного приятия или неприятия лежат неконтролируемые процессы. Есть вещи, которые прямо «на входе» или пропускают нас дальше или останавливают. Вещь может нам не очень нравиться, но быть «приемлемой», то есть рассматриваться, а бывает, что сразу отвергается. Второе относится, например, к картинкам, прозе или музыке, которые не представляют собой цельное произведение. Мы это чувствуем даже тогда, когда объяснить не можем. В изображениях немного проще — наше первичное восприятие контролирует физиология восприятия. В целостном изображении, НАПРИМЕР, не может быть двух пятен одинаковой силы и притяжения. Если имеются, то изображение для нас распадается («буриданов осёл») и действие его многократно ослабляется. То же относится и к неправильно построенному тексту или к музыкальному произведению. Рискну сказать, что есть общие принципы построения любой творческой вещи, они чувствуются нами интуитивно. Факторов, которые мы учитываем подсознательно столько, и многообразных… что лучше простого интуитивного приятия-неприятия никто еще ничего не придумал.
На узнавании строится приятие многих вещей, например, в музыке. Более сложная глубинная вещь — «внутренний резонанс», он стоит НЕ ТОЛЬКО на сознательном узнавании (дядечка знакомый), но и на огромном массиве наших неясных воспоминаний, личной истории, генетической предрасположенности… И так далее.
Все это настолько сложно, и существует в таком переплетении, что всякое «наукообразие» приводит к упрощению, но мало что объясняет нам.

хотя не понимаю, почему так…

Бабка в повести говорит мальчику — «должен не бояться…» Она не говорит «не должен бояться», так сказала бы другая бабка — другому мальчику.

«…египетские пирамиды из камней не выше человеческого роста…»

ВСПОМИНАЯ Михаила Волькенштейна…
юююююююююююююююююююююююююююююю
В науке неопределенность — пробел в нашем знании, в крайнем случае, икс, с которым нужно повозиться, прежде, чем окончательно разоблачить. Меня же все больше занимало то «оперирование неопределенностями», которым мы занимаемся в жизни, в себе, и в искусстве, конечно, — везде, где имеем дело с бесконечными, неразрешимыми проблемами, с вещами не имеющими перед собой предела, «оригинала», каковым является природа для науки. За отказ от объективности приходится платить — потерей «всеобщности», несомненной значимости для всех того, что ты делаешь, обязательности твоих истин, как, например, обязательны для всех законы Ньютона, даже если не знаешь их… и не обязательны картины Ван Гога — можешь их не любить или просто не знать, и твоя жизнь будет продолжаться, пусть чуть-чуть иная, но ничего страшного не произойдет. Передо мной возник вопрос — что тебе дороже и интересней — объективный мир вокруг тебя или твое восприятие мира…
М.В. бы, конечно, не принял такой альтернативы — «глупый вопрос!» Действительно, не очень разумный. Большинство людей удачно совмещают оба эти, как говорят в науке, подхода. И слава Богу, я рад за них, но сам так не сумел. Но это уже другая тема.
— Что я думаю о жизни… — задумчиво говорил М.В., выпятив нижнюю губу, как он обычно делал при важных решениях, — начнем с того, что Вселенная расширяется…
Вот-вот, его Вселенная расширялась. Моя же, как оказалось, не имела к этому физическому процессу никакого отношения. Поэтому он был ученым, а я — нет, хотя много лет пытался, не понимая, почему не получается.
Он похвалил рассказы. Выслать ему книгу я не успел. О его смерти я узнал через несколько месяцев после события.
Несколько человек повлияло на все направление моей жизни — мать, мой первый учитель биохимии Эдуард Мартинсон, и Михаил Владимирович Волькенштейн.
Наша жизнь, при всей ее кажущейся хаотичности и аморфности, довольно жестко «структурирована» — есть такие узлы, перекрестки, моменты, когда вовремя сказанное одно слово может многое изменить, а в другое время кричи не докричишься. М.В. оказался там, где мне было нужно, и сказал свое слово. Парадоксально, быть может, но факт: он, сначала вовлекший меня всерьез в науку, ускорил и мое отторжение от нее. Я слушал его сначала с восторгом, потом спорил, отталкивался — и выплыл куда-то совсем «не туда»…
Огромные тома забудутся, скромные «соображения по поводу» будут погребены. Останется — что? Улыбка, теплота, несколько слов…
Вот он, красивый, с трубкой в зубах, значительный… знает это и красуется… входит в Институт высокомолекулярных соединений, подходит к будке вахтера, картинно стоит, просматривая почту…
Вот, слегка навеселе, с какой-то красивой высокой женщиной идет мимо меня, сгорбленного над пробирками, наклоняется, блестя глазами, подмигивает:
— Дан, у меня есть поллитра отличного фермента…
Я, конечно, злюсь на него — добываю миллиграммы настоящего кристаллического!.. как он смеет сравнивать со своим коньяком!.. И достаются мне эти крохи ужасным многодневным трудом, а он, видите ли, порхает тут…
Но не могу не улыбнуться.

Кошка-мать сильней любит сыночка, чем дочку. Когда котята подрастут, сыну многое прощается, а дочери — шипение да оплеухи достаются.
Кот снисходителен по отношению к котятам своей масти.
Непонятное поведение вызывает страх или агрессию окружающих.
Читать по глазам у людей и зверей одинаково легко.
Старая кошка, чтобы не показать зависть, нетерпение или гнев, медленно прикрывает глаза веками.
Кошки могут любить хозяек не меньше, чем хозяев, но только не в период течки. Кошки кокетничают с мужчинами также как с котами.

Мой шеф по науке, М.В., впервые поехал в Германию на конференцию (выпустили, наконец!), а вернувшись, со смехом рассказывал нам, как в час ночи на безлюдном переходе, при полном отсутствии машин, стоял немец и ждал зеленого света. И мы смеялись вместе с ним.
Приехав в Серпухов на электричке, мы сигали с перрона и бежали через пути — на автобус, пренебрегая переходом. Собственно, автобуса не было, был крытый грузовик с привинченными скамейками вдоль бортов. Карабкались в кузов по железной лесенке. В мороз ехать было не слишком уютно. Это было… в 66-67 гг.
Привычка бежать через пути неистребима. Это опасно. Но стоять на безлюдной улице и ждать зеленого света по-прежнему кажется мне верхом идиотизма. Хотя благоразумно… Наверное, мы неисправимы.

Последействия самых обычных поступков и дел неуловимы, непредсказуемы. Очень давно мне подарили книжку — письма Рубенса.
И я читал ее в долгие зимние вечера…
Лет через десять после этого я начал писать прозу, а еще лет через восемь решил написать повесть про Рубенса, и про его встречу с Рембрандтом.

////////////////////
1978 г.
Темпера.
Меня когда-то, очень давно, спросила девочка, соседка — «вы кем бы хотели быть, деревом или камнем?»
Не помню, что я ответил. Девочка давно выросла, у нее дети, и, кажется, внуки. Она, конечно, забыла, много других дел. А я так и не могу ответить на ее вопрос.
Все больше склоняюсь к камню.

…………..
От улицы Беломорской, через парк, там остановка электрички есть. В сторону Химок.
Шли с Васей, щенком. Сначала мне внушали, он кавказская овчарка. И я ему говорил, порода обязывает расти. А он всё не спешил. Оказался среднего роста псом, с красивой палевой шерстью, и черная полоса вдоль спины. А морда — вылитый леонбергер, мне снова говорили любители пород, — есть, говорили, такая редкая собака. А мне было все равно, Вася был личностью, я много о нем писал…
Так вот мы шли и шли, и на этом перроне увидели серую глыбу. Это был настоящий «кавказец». Он поднял огромную голову, посмотрел на Васю — и отвернулся. А Вася даже не испугался, он был потрясен…
Недавно прошел дождь, и на перроне блестели лужи. Я пришел домой, и нарисовал картинку, вот она. Жаль, что нет на ней Васи и того кавказца.

Черт возьми… Меж двух своих текстов как меж черных дыр. Непроизвольно попадаешь в интонационную зависимость от самого себя. Автор — человек в поле собственных вещей. Попасть в зависимость от самого себя, и повторяться, может, и лучше, чем зависеть от других, но тоже ничего хорошего.
Слушал Горовица. Виртуозов много, но у этого пианиста, как редко у кого, в голове ясность, он знает место каждому звуку, все у него прозрачно. Высшая простота. Вот так бы писать прозу…

……….

///////////
Было обсуждение в том году, требует ли присутствие здесь объяснений, для самого себя. Для меня это все-таки — публикация, а к ограниченному тиражу я привык, и он меня не смущает. Может быть, даже наоборот, тысячный тираж вызвал бы удивление, я стал бы думать, что-то со мной нехорошее произошло. Триста золотое число, вроде 300 спартанцев было, и тираж триста не так уж плох…

….
Утро. Продолжим 2006-ой год