День: 14.04.2007

Когда я учился в Тартуском Университете, философию нам преподавал Столович. Толстенький и жизнерадостный малый, он занимался эстетикой. Даже написал книгу о том, что такое красота, объективное ли это свойство материи или так себе нечто. Его тогда ругали, потому что… непонятно за что ругали, ведь он считал красоту свойством объективным. Зато он прославился на весь Союз, и даже второй философ, Блюм, завидовал ему, хотя занимался куда более важным вопросом — теорией революций. В отличие от эстетики Столовича, эта теория считалась серьезной наукой.
Мне, как и всем студентам Столовича, пришлось прочитать его книгу, иначе зачет повис бы в воздухе: толстячок не был мстителен, но обижался, если его труд не уважали.
Книга Столовича про красоту была жизнерадостным и хорошо аргументированным бредом, но по сравнению с теорией революций все равно выигрывала, она была веселой и простодушной. И что-то у меня в голове оставила, хотя совсем не то, что хотел оставить Столович. Я так и не поверил, что есть такая «объективная красота». Но есть свойства — картин, текстов, музыки, которые в те или иные времена, а иногда это сотни и даже тысячи лет, у людей, чувствующих культуру (а кто это — вообще особстатья) вызывают ВОСТОРГ: кто говорит — дыхание перехватывает… а одна женщина убеждала меня, что при виде прекрасного что-то (или кто-то, может, автор?) хватает ее за горло и цепко держит…
В конце концов, я перестал думать обо всем этом, занялся более достойными делами, как тогда считал.
А потом вдруг начал писать, рисовать, и все равно не думал: мыслей при этих делах у меня в голове роилось удивительно мало, в основном чувства кипели-бурлили…
Потом я постарел, стал писать-рисовать реже, хотя умения прибавилось, но желание значительно остыло: когда что-то научаешься делать, то это не всегда хорошо… ну, как нельзя «научиться любить», хотя можно научиться «заниматься любовью», но это что-то другое…
Теперь у меня появилось время думать, и я вывел для себя несколько свойств — одинаковых и для текстов, и для картинок, — вообще для любой «вещи искусства», и это были довольно простые свойства, присутствие которых и вызывало во мне… Нет, не ощущение красоты, я по-прежнему не знаю, что это — вызывало восторг, потому что я был человеком далеким от размышлений, и еще более далеким от спокойного любования, разглядывания и всякого эстетизма… ВОСТОРГ! — другого слова не подберу. Вчера я смотрел бой великого боксера Роя Джонса Младшего с хорошим боксером Гонсалесом, и то, что делал Рой, вызывало во мне точно такой же восторг, как чтение нескольких книг, которые я запомнил в жизни (а их было не более десяти)… Через необузданный нерассуждающий восторг они вошли в мою жизнь и укоренились в ней, и я с тех пор с ними живу, как с самим собой. Вот, именно — как с самим собой, они неотделимы. Значит, дело не в красоте, а во врастании. Врастание… но это в другой раз.
………………..
Так вот, три слова я выделил для себя, и за много лет ничего другого не придумал. Творческая вещь должна быть Цельной. И Лаконичной, что в сущности вытекает из цельности, без лаконичности никакая цельность не воспримется. Цельность и лаконичность — свойства, которые требуются от творческой вещи, как исследования, в первую очередь самого себя…
Ну, и Третье слово постепенно стало казаться даже лишним, потому что как бы вытекает из первых двух — это Выразительность. Что это такое, мне трудно сказать. И не успев сказать три слова, я тут же наткнулся на трудность, потому что есть «черный квадрат», который и цельный, и лаконичный, но выразительность его… она лежит в другой области, удаленной от той, в которой для меня картинки. Написанная картина, если хороша, легко и без всяких усилий сначала вливается в глаз, она сама вливается, втягивается… и никаких сложностей при этом не возникает, никаких там частей, противоречащих друг другу — она плывет и вплывает как единый кусок, со своим светом и своей тьмой, а потом… потом застревает где-то между глотательными мышцами, гортанью, началом пищевода сверху — и верхней частью грудины снизу — и это чувство бывает страшно утомительным и тяжелым.
И все, спросит ночной читатель? И это все, что Вы можете сказать о красоте? Довольно поверхностная картина, конечно. Еще вот что… И картина с ее цветом, и слова, и звуки… — у них должны быть такие негладкие иногда шороховатые, иногда острокрючковатые части и стороны, которые, зацепившись за что-то внутри меня, приводят в движение вроде бы давно проржавевшие зубчики и шестеренки, и это внутреннее движение… оно распространяется на весь организм, и я начинаю вибрировать, дрожать, произносить что-то нечленораздельное но по-русски… плакать… Зато потом — потом чувствую — могу, наконец, дышать полной грудью, как ни банально звучит, а именно — ею… Полной… и уже не так, как раньше. Мне уже не скучно жить, вернее, скучность реальности пусть никуда и не девается, но не касается меня, меня! — и точка. Когда я в шестнадцать пил с братом спирт, то ощутил впервые примерно такой же отрыв… Правда, он скоро кончился, а искусство… оно… (и так далее)
Да, черт возьми, Рой Джонс просто гений, и потому чуть-чуть печально кончил свой путь в спорте, что ему стало чуть-чуть скучно, а это конец, конец… Когда сам себе становишься чуть-чуть скучен, начинаешь разглядывать себя, искать в себе прыщи и старые срезы… в общем, думать о себе вместо того, чтобы безоглядно выкрикивать простые и страстные слова, или выливать на бумагу разные пигменты…
В общем, красота — вздор, вопросы вкуса нас не должны волновать… если вы сильны и безоглядны, то люди воспримут и ваш вкус, и слова, и звуки и ритмы… И все само собой пойдет, само собой…

…………………
Для чего ЖЖ?
Чтобы стереть пыль со старых папок, первый ответ.
Чтобы поднять пыль столбом — ответ второй.
А Пикассо говорил, пыль спасала его картины.
Наверное, в Испании солнце другое, это не Россия. Кстати, у нас мало пыли.
Она не так летуча, как на юге — к земле прибивается.
Что такое три тыщи страниц на бумаге, ничего себе пыли, да? А на диске — тьфу, не заметишь…
И там, и здесь, пылесос нужен, пылесо-о-с…

Есть вера, есть честность, есть ложь, есть самообман, жизнь вовсе не куца и не коротка, она в размер каждому. Если жил искренно и честно, сил не хватит ни на какую другую жизнь. А если увидишь в эмпиреях сияющих, вроде самого себя, в блаженной невесомости… себя не узнаешь…. Не во внешности дело, хотя, конечно, удивишься… а в свойствах таинственной душонки, которая вроде жила-была с нами, да что-то все время на будущее собирала, вознаграждения ожидала…
…………
Но я о немного о другом.
Был у меня друг Василий Александрович Крылов, физик, который у Вавилова-физика еще до войны собрал первый в России небольшой ускоритель. Потом усилиями своих же друзей-физиков был отправлен далеко на север. Вышел еще не старым человеком, но стоявшие тогда высоко академики-предатели не пустили Васю в большую науку, почти до пенсионного возраста держали подальше от столиц, чтобы их некрасивые поступки не стали достоянием общественности. Было. Были и такие, кто хотел помочь, но эти-то всегда слабей и робче, почти всегда.
Добравшись-таки до хорошего Института Вас. Ал. решил доказать свою веру, в которой укрепился на Колыме, спасаясь жеванием еловых иголок. Он верил, что слабые дозы ультрафиолетовых лучей, не вызывают рак (как большие), а наоборот — способствуют жизни, и его собственная, Васи, крепость объясняется именно иголками и малыми дозами облучения. Вернувшись он начал исследовать эти вещи на себе, раздобыв небольшой домашний уф-источник, разработав тщательно контроль и измерения доз. И то же самое делал в Институте на водорослях. Водоросли не хотели признавать супермалых доз, а Вася честно вел статистику, и ему всегда не хватало какой-нибудь единички для доказательства. Зато на себе он вроде бы преуспел — прожил, несмотря на подорванные почки, до 91 года! Но сам понимал — не доказательство: его сестра родная пережила три страшных голода — российский, колхозный и послевоенный, и жила 95 лет, причем не при супермалых, а при самых ракостимулирующих дозах УФ на колхозной работе.
Вас Ал был честен, он хотел доказательств. Не доказал, и вера его подточилась. Хотя в общем плане, она осталась, но, видимо, он говорил, нужно ставить шире эксперимент, изменить условия… И все равно печалился. Но цифирки ставил честно.
Другой человек, не друг мне, его звали ТРИНЧЕР, он тоже долго сидел как немецкий коммунист, еще в лагере решил, что законы физики — одно, а у биологии иные законы, и только им подчиняется все живое. Пригожин, открытые системы, достижения генетики и биохимии прошли мимо него — он жаждал ЖИВОЙ СИЛЫ, он был виталистом 20-го века. Но он не был честным человеком — он брал формулку какого-нибудь Шредингера… и путем путаных рассуждений и кривых умозаключений вводил в нее некий коэффициентик. И физика играла новыми красками, специально для жизни.
Долго и нудно его разоблачали… А он, отступая, втыкал коэффициентик в другое место физики… Наконец, он всем надоел, благополучно умер… и был забыт со всеми своими придуманными коэффициентами. Лженаука умирает только со смертью своего создателя, потому что ни один серьезный ученый не положит свою жизнь, чтобы побороть этого летучего голландца, свои дела дороги.
Вот, собственно и все.
Еше несколько слов о тех, кто считает земную жизнь корявым коротким отростком некоего сияющего пути. А живут они — здесь, неплохо живут, истово живут, и часто столько сил кладут на жизненное устройство, что разговоры о вечной жизни остаются в разговорах. И часто пахнут фальшью.
Но это уже так, замечание вскользь, вне всякой связи с вышеприведенными рассуждениями.

…………………
Любовь была всю жизнь, я писал. Пока Зося не поест, Ксерокс сидит рядом, смотрит в окно…
Умер Ксерокс, ушел в подвал, и умер. Я нашел его, положил в ящик. Мороз, он окоченел, черная шерсть заиндевела, а глаза — смотрят. Отнести подальше, закопать? Нет, я не смог. Принес на балкон, положил сюда ящик, прикрыл. Пока холод, полежи с нами. Каждый день выхожу на балкон, зову своих, и Зосю. Они пробегают мимо ящика, спешат к еде. А я говорю Ксероксу — «не думай, не оставлю твою Зосю, пока сам жив.»
Все понимаю, все науки прошел, знаю, что НЕТ его, а все равно говорю. Для себя, конечно. Смысл жизни в том, чтобы поддерживать жизнь, пока силы есть. И сопротивляться холоду и тьме. Хотя они все равно победят. Но в их победе нет ни смысла ни значения, только равномерное распределение энергии в пространстве. А потом — снова взрыв, обязательно будет. И в этой бессмысленности пульсаций тепла и холода — все равно, больше смысла, чем в бессилии и разумном осмысленном предательстве жизни. Которое начинается с умных рассуждений, так предательство часто начинается.

Похоже, до конца года будет в одном журнале, пока не разглашаю…
…………
ПОВЕСТЬ «ПРЕДЧУВСТВИЕ БЕДЫ».
Книга совсем не для широкого читателя. Она о двух людях — знатоке живописи ЛЕО и гениальном художнике Мигеле. Мигель злодеем не был, но как человек мельче и неинтересней Лео, который предан живописи, но вроде бы таланта лишен. В конце происходит странная вещь, художник теряет талант и погибает, а Лео — становится художником…

………………….

Часа четыре, холод, темень, а он осторожно, но настойчиво толкает носом руку. Лампу! — вижу виноватые умоляющие глаза. Старый пес, ему надо, хоть убей!
Ботинки на босу ногу, заворачиваешься в пальтецо, выходишь. Пес тут же, у первого куста, корпит долго, кряхтит…
Потом выбежит на дорогу, остановится.
Тоска в этих предзимних ночах….
………….
Напишешь такое, а тебе говорят — ты чо, теперь же лето!
И чо?

Выдержка из письма.

Как заметил про меня один молодой литератор — «жизнь ваша прожита».
Да. И знаете, чувство довольно приятное: во-первых, иногда можно себя удивить еще, во-вторых, новая жизнь меня устраивает не больше, чем та, в которой жил, по мере сил ее игнорируя.

………………….
На картинке, помню, зеленый не так шибает, посуровей он.
Женщины у магазина, ничего не выбросили пока…
Картинка исчезла, ищу. Продали знакомые, лет 15 тому. А я просил выставлять, не продавать! Разводят руками… Аукцион. Хотели, мол, меж собой поиграть… а она – в сторону — улетела…
………………………
Оргалит кривой, с большим дефектом оргалит.
Ведь специально дырявенькое, грязненькое берешь, как бы никаких надежд… Наверное, свободней так. Где же она теперь? В Америке, говорят и палец многозначительно, за плечо… Что за место такое, черт…
Вариантов куча, и хуже все, хуже …

Старый колобок лучше молодых пирогов.