День: 11.03.2005

АЛЬБЕРТ ШВЕЙЦЕР

Вижу только одну идею, на которую надеюсь. Если не она, то ничто не поможет. Это простая мысль, или скорей чувство, которое выразил Альберт Швейцер:
«УВАЖЕНИЕ К ЖИЗНИ»
Она стоит НАД религиями, не противореча ни одной из них, не вступая ни в какие споры и разногласия. В то же время, она реальна, ничего не обещает где-то «за занавесом» — все здесь, и имеет точки приложения.
Она не противоречит атеистическому, научному взгляду на мир, на эволюцию, на все живое. Ничего тоньше, сложней и красивей мы не знаем, и, видимо, не узнаем.
Она объединяет все живое, не выделяя человека из общего ряда живых существ, не давая ему никаких преимуществ. Но возлагая на него ответственность, как на самое сильное и разумное существо в живом мире.
………………….
И тут не нужно философствовать, «подводить базу», цитировать умные речи. Мне эти два слова Швейцера представляются настолько ясными и очевидными, что просто ничего рядом не поставишь.
Это и цельная концепция, и общее направление развития, и точка приложения усилий.
И без слов понятно, что надо сохранить, а что умерить, чем поступиться в нашей жизни.
И она не исключает многогранные подходы, разнообразные усилия, широкий спектр действий.
И что особо важно — она реальна в индивидуальном, домашнем применении. И это, может, даже самое важное.

ПОРА НАМ ПОЗНАКОМИТЬСЯ.


………………………………
Полтора года я в ЖЖ. Довольно много материалов вывесил, многие сотни картин и рисунков, тексты, фрагменты текстов. Иногда высказывался (раньше редко, теперь — чаще).
Права Таня Тайганова, у нас не так много возможностей для выставок и печати, играть нет времени.
За это время примерно определился круг меня читающих и смотрящих — несколько десятков человек заходят регулярно. Судя по большинству записей, они мне интересны и симпатичны. Значит, надо знакомиться всерьез, и оставить виртуальные игры с никами и лицами. Нет, кто любит, ради Бога, я — не люблю. ДРУГОЕ ДЕЛО — я создаю персонажи, потому что пишу. Но в СУЩНОСТИ, это все — Я, разные стороны моей личности. По-другому я писать не умею.
Так что, я отвечаю и за старика Перебежчика, и за Анта с его ногами, и даже за Паоло, потому что не раз прочувствовал его смерть, и за Рема, хотя не обладаю его талантом, но могу ощутить КАК возникает картина, и поэтому я — и Саша Кошкин, уж его «примитивы» писал точно я, и Зоську вызволял из лифта, и лечил Жасмина, а потом хоронил Зоську, и чуть не убил того парня… Я и Костя Зайцев, с его попытками самоубийства, с его чеченским другом(без уточнений), и старик, потерявший свой дом — я, и другой человек, который 40 лет живет в одном доме — уж точно я! И мертвое поле — у меня под окном. И все коты и кошки — мои, всех спасал и хоронил — я. Васю сам усыпил, некому было. Чинил раздробленную челюсть Максу, ногу Стиву — тоже я.
Я эстетов терпеть не могу, моя проза — из этой вот грязи и крови.
Бляс из «ЛЧК» жив, ездит на лошаденке, вижу каждый день. А Гертруда, педик, сдох, убитый мешком с поросятами, хотите -верьте, хотите -нет…
А под городом озеро, я знал это, когда еще никто не знал. И то, что дом наш даст трещину — написал за 20 лет ДО.
Какой надрыв, вы бредите. Три жизни прожито…
Ну, хватит. Вы отвыкли от искренности, сократим дозу.
………………
Не хватало только — лица. Вот лицо. Теперь все сказано. По нему кое-что увидите. То, что при моем умении рисовать — я не реалист в изображениях ни себя, ни мира. То, что со мной дружить трудно. То, что я не люблю трусов и приспособленцев всех мастей. То, что я против ЛЮБОЙ власти, включая диктатуры, естественно. То, что ненавижу буржуа и любой порядок, основанный на страсти к приобретению. Меня невозможно заставить делать то, чего я не хочу или что мне не интересно. Люблю подвалы, кухни, закрытую жизнь среди своих людей и зверей. И басен про «открытый мир» мне не надо. Знаю, на чем стоит эта открытость, и что в сущности на ее месте.
Теперь вроде все, и даже слишком. Открыт вход — ВСЕМ, и выход — тоже. Я буду здесь, пока не скажу все, что хотел сказать. Здесь — и в ПЕРИСКОПЕ www.periscope.ru
P.S А юзерпик оставлю, уж больно нравится мне.

Вас ждет врач, заходите…

Раз в 4-5 дней я получаю по Интернету следующего содержания письма:
……………………………….
Высшее образование быстро, качественно, недорого!
Изготовление дипломов ВУЗов и техникумов
Возможно с полной регистрацией и проводкой всех документов.
Большой выбор ВУЗов и специальностей.
Быстро, качественно, надежно.
Цены Вас приятно удивят.
По всем вопросам пишите XXls@mail.ru
(адрес изменен, а то еще в рекламе обвинят)
…………….
Адреса, естественно разные, их много.
Ладно, если филолог, ну, напишет какую-нибудь гадость о Пушкине или Достоевском, противно, но пережить можно. Не-ет, я думаю, выбирают более «хлебные» профессии.
Врач, юрист…
Что ВЫ об этом думаете, люди?
Ведь Вам ходить к этим врачам, обращаться за помощью?
…………
А картинки об этом у меня нет.


//////////////////////////
Акварельный набросочек. Путь от Последнего Дома к реке. Детский Сад, искореженное ямами и столбами поле осталось правей. Я один теперь гуляю здесь. Нет моих старых котов, умерли, погибли, а молодые не приучены гулять со мной — ходят сами. Отгораживаюсь от людей?
Я испытываю колоссальную радость от того, что на всем пути до воды не встречаю ни одного человека! А за рекой Заповедник, и еще десяток километров защищенной территории. Пока защищенной. Иду один, но мысленно Генка со мной, насмехается, спорит — «ты выиграешь мгновение, но потеряешь время, они доберутся!»
Может, и не доберутся, успеет овраг, и озеро подземное, они договорятся в глубине и темноте, — и обрушится город в подземное озеро…
Но Феликс, где ты?..
Я верю, несколько минут еще, и между деревьями мелькнет старый лохматый хвост, и мне навстречу выбежит кот, который ждал меня тридцать лет, и дождался, не может же он умереть!..
«Феликс особая фигура… — это Бляс, старый мой друг, родная подвальная душа. Убитый на дороге подонком Гертрудой. Гертруда, педик, что ли? Нет, сокращенное «герой труда», имя такое. Бляс успел-таки сломать шею этому проходимцу. Правда, погиб поросенок в мешке, которым и вдарил Бляс. Но второй поросенок живой! На реке еще лед лежал, и он убежал на ту сторону, в заповедник. Там его признала мать-кабаниха, и он до сих пор жив, свиреп, могуч, оброс серой щетиной, ведь они живут долго…
Так я иду, окруженный людьми, о которых писал и думал много лет.
Почему отгородился, мой мир населен, в нем только нет подонков, разрушающих все живое.
А вечером соберемся, вспомним Прагу, выпьем за того парня, Яна Палаха, пожалеем, что мало у нас таких. Мало.

ФРАГМЕНТ ПОВЕСТИ «ПАОЛО И РЕМ» (п а о л о)


***
Набросаем эскиз этой огромной и смелой жизни, именно набросок, постараемся, как он умел — крупными мазками, и только главные моменты. Ведь основные требования к живописи и прозе едины, их можно обозначить тремя словами — выразительность, цельность, лаконичность.
Его жизнь состояла из нескольких полос. Сначала детство — темнота и страх, нищета, подачки и унижения. Потом юность — непрестанные усилия, преодоление страхов, неуверенности, темноты, безграмотности. Он вынужден был зарабатывать на хлеб с 13 лет, одновременно учился, стал специалистом по антиквару, знатоком древних рукописей и искусства старого времени. Кто ему сказал, что так надо? Наверное, первой сказала мать, и он поверил, что нужно стать богатым, умным, способным на дела, которые другим не по плечу. Мать он любил, она рано умерла… Понемногу, он стал вылезать на свет. Правда, женился первый раз неудачно, от одиночества, он больше не мог один. К тому же был обязан — попался. Неглупая девочка, но совсем, совсем не для него. В этой семье он впервые ел вволю, раздулся и стал напоминать купцов, барыг, которых видел по воскресным дням на ярмарке — жирных и мерзких. И он бы стал таким.
В первый год после женитьбы он много ездил по стране, измерял земельные участки, описывал имущество, что говорили, то и делал, почерк у него был отличный, вот и ценили. Приезжал раз в две-три недели, его встречали, кормили, все довольно дружелюбно… Но спать с ней было мучением. Изменять он не умел еще, долго сдерживал в поездках свое желание, и потому, оставшись с женой наедине, тут же принимался, суетливо и с горячностью, за супружеское дело, презирая себя, да… Она смеялась от щекотки, ей было приятно, но довольно безразлично, и смешно, что он так потеет и старается, спешит и пыхтит… Она была полной, рыжей, с миловидным личиком, острым носом и живыми глазками, но тело безобразно. Ему очень хотелось, но смотреть на нее не мог. Сиськи. Огромные белые с желтыми пятнами шары. Кожа в веснушках, на лице это выглядело даже мило, а здесь ужасно, к тому же ореола вокруг сосков почти не было видно, а сами соски крошечные и плоские, и оттого груди казались огромными надутыми шарами. И он крутил эти шары в разные стороны, старался и пыхтел, а она смеялась от щекотки… Он истощался и тут же засыпал. Он был мерзок, зато поступил порядочно — женился.
…………………..
Они жили несколько лет, он и не думал о живописи, о такой чепухе, даже в голову не приходило. Никогда не рисовал, вообще не интересовался, скорее, она — на ярмарке, зовет — идем, там были ряды художников. Ему становилось тоскливо, скучно, он смотрел на пейзажики, кухонную утварь, лимоны эти да бокалы… зевал, думал, как бы отоспаться в воскресный день… Мысль о том, чтобы удрать, изменить как-то жизнь, ему и в голову не приходила. Все было тускло, серо, и все же не так темно и страшно, не так унизительно, как в начале юности. Он был сыт, имел работу, деньги, пусть крохи, но водились… свое жилье, не простор, но крыша…
Потом она ему изменила — глупо, просто так, ей ничего не надо было! Он узнал, она призналась, плакала… Он и не думал уходить, отослал ее на время к родителям, и тоже не специально, были праздники, они каждый год ездили туда. Так вот, послал ее вперед, а сам задержался на работе. А дальше — случайная встреча, женщина, обычная, он и не помнил, как все получилось, встретил у приятеля, выпивали, она зашла, соседка, что ли… И все. Не приехал, жена вернулась, а он уже все решил и с горячностью настаивал на разводе.
Она вернулась к родителям, а у него началась другая жизнь, бурная, мерзкая, он влезал в подозрительные аферы, проиграл чужие деньги, потом разбогател, устал от случайных встреч, пил, потерял работу, остался один… И случайно…
………………………….
Обнаружил себя в мастерской художника, он сильно напивался тогда и шлялся по сомнительным компаниям. Взял в руки цветные мелки и нанес несколько пятен на лист бумаги. Он ничего не хотел, сделал это задумчиво и механически. И вдруг увидел в этих пятнах один из давних вечеров на северном озере — лодку, воду, другой берег в дымке, там поля, только начала пробиваться зелень, прибережные кусты дымились коричнево-красным… воздух прозрачен и обжигает щеки холодом… Сила воспоминания, возникшего от такого незначительного действия поразила его. Он остановился… Потом уже ищет, находит нужные ему цвета — и испытывает потрясение, такую радость, с которой ничто в его жизни сравниться не может. Он создает мир из ничего — сам!
Его зовут, он уже не слышит, ушел от всех… и не видит, что за спиной собрались случайные собутыльники, и в напряженном молчании трезвеют, трезвеют, потому что перед ними возникает чудо — из мелкого и довольно мерзкого типа, одинокого и озлобленного, возникает художник… Пусть пьянчуги, но профессионалы, они сразу поняли, с кем имеют дело, с тех пор он был окружен почтительным вниманием… потом завистью…

***
Оказалось, что он широк, красив, силен, хочет быть добрым и может, и так началась его новая жизнь: она внезапно раскрылась, не стало тьмы, мерзости, страха, несчастий, опыта ошибок — он был безошибочным и сильным, он стал бесстрашным. Он прорвал нависшее над ним небо, ту определенность мира, которую обозревал много лет: она казалась ему незыблемой, хотя и ничтожной, и вот, оказывается, всего лишь декорации, а за ними новое небо, другой мир, слой жизни, совершенно неведомый ему. Он чувствует, что сам создает вокруг себя счастливую и нужную ему оболочку, носит ее с собой, как черепаха панцирь… впрочем, такое сравнение обидело бы его, он летал от счастья. Вдруг он понял, без Италии ему не жить! Он занимает деньги, едет в Италию, проносится по ней как метеор, копирует великих, работает днями и ночами… Два года ему понадобилось, и он сказал себе — больше здесь делать нечего, или я сам, или никак.
Он вернулся с десятком картин и сотнями рисунков, вырос и созрел на пропитанной солнцем почве. Его огромные работы поражали воображение. Он обнаружил в себе природную способность компоновать, остро чувствовать равновесие пятен, масс, фигур… все его тело, оказывается, было камертоном, он вибрировал каждым нервом, становился любым пятном, ощущал себя в окружении других пятен, дружелюбных и враждебных, выталкивающих и притягивающих… Не человек, а сплошной инстинкт равновесия, да!..
Но он не только чувствовал, он тут же безошибочно принимал решения.

***
И с двадцати восьми до сорока восьми, за двадцать лет, он создает империю картин, из которых брызжет радость, чрезмерная, усиленная, тела огромны и мясисты, гимн жизни, мясу и жиру, женским задам и сиськам, мышцам мужчин… прославление подвигов, героев и безумцев… И никаких печалей, страсти громадны, сюжеты значительны, герои — боги или, на крайний случай, титаны. Огромные холсты. Цвет яркий, но не грубый, природный вкус его спасал. Главное, конечно, в композиции, он обнаружил в себе гения. Садился, закрывал на миг глаза, и перед ним строились, вставали картины; он тут же, не открывая глаз, вмешивался — входил в них, перестраивал как лучше, безошибочно угадывал равновесие и движение… создавал сюжеты с множеством героев, зверей, предметов на ограниченном пространстве, в этом ему не было равных, он мог все.
«Страсть к жизни, к ее поверхностной, грубой и пошлой стороне, потоки страсти без всякой мысли, непонимание внутренней драмы…» — так его не раз ругали. Но и ругавшие отлично понимали, глядя на эти огромные солнечные виды, что никто, кроме него, так не напишет эту в человеческий рост женскую ляжку — длинными мощными двумя-тремя мазками, без колебаний, сомнений и переделок — взял и создал, изваял, можно сказать, и это огромное и безошибочное умение, яростный размах не могли не вызвать трепет, ведь он почти не учился, его учителей никто не знал! Встал сразу в полный рост, возник из ничего, и это вселяло трепет, говорили – «дьявол!» или «бог!» и «как можно так написать?!» Ни мысли, ни глубины чувства, но какая ярость жизни, напор… и какая живопись, какая живопись, бог ты мой!..

***
При гениальном, особом чувственном отношении к видимому устройству мира, расположению в нем фигур, вещей, лиц, всего, всего, что населяло землю и его картины… он получил в наследство блестящий, острый, да, но поверхностный ум, который всегда отталкивался от глубины, от серьезных печальных мыслей, обобщающих выводов, философий… всего того, что подо льдом, в темноте копошится.
Никакой, никакой глубины… Он избегал быть захваченным всерьез, он не хотел, не принимал, может, потому что с детства боялся, может, стремление преображать жизнь было для него важней стремления понять ее?.. Кто знает…
Нет, он понимал, мог осознать, он не был глуп, отнюдь! Он именно — не хотел — глубины.
В ней таилась угроза его новому миру, который как чудо возник перед ним.
И потому его привлекало время, когда с высшими силами можно было спорить и даже сражаться; они совершали глупости и ошибки, меняли свои решения и были подвержены обычным низменным страстям. Мир, жить в котором ему было весело и спокойно: земля пропитанная солнцем, вино, сочная зелень, мясистые детишки, играющие с луками и стрелами, большие розовые тетки… боги, похожие на людей…
И даже страшные, мучительные для человечества дни, окровавленный крест этот… Он воспринял его как часть языческой картины мира.
Ну, снимут его с креста, снимут мускулистые дядьки, ласково и бережно положат на восточный яркий ковер, красавица-волшебница прольет на глаза целительного яда… И ОН воспрянет, откроет глаза – «а я и не умирал…».
Могучая стремительная живопись, буйство света — все возможно в его новом мире!..

***
После первой неудачи он долго не женился, а потом получилось по любви, в тридцать пять, жена, красивая, тихая и умная, принесла ему богатство, можно сказать, несметное, единственная дочь богатейшего купца, еврея – «пусть гой, даже художник, только бы дочке было хорошо». Так и было. Паоло красавец, известный малый, любитель верховой езды, гарцует по утрам тенистыми аллеями, потом целыми днями гениально машет кистью, удачно продает картины богачам и аристократам, добрался до королевской семьи на островах, заполняет гигантскими фантазиями стены все новых замков…
Они счастливо живут 13 лет. Он преуспел за эти годы, прославился не только как художник, но и стал, благодаря своим картинам, другом многих просвещенных и влиятельных людей, проявил себя как ловкий светский человек, выполнял многие поручения дипломатического свойства, тайные, когда надо было действовать помимо дипломатических каналов… И вот вершина жизни: он получает ответственное поручение — заключить мир, который подвешен в воздухе много лет из-за нескольких спорных территорий. Договориться с огромной державой, которая угрожала благополучию его страны, только что добившейся свободы. Самый тяжелый в его жизни год, он подготовил договор, своим обаянием и умелым разговором приблизил дело к полному успеху… и тут его отстраняют. Приехал влиятельный вельможа, подписывает, ему все благодарности, а Паоло ничего, он же только художник, второго сорта человек.
Он возвращается, подавленный несправедливостью, а через два месяца любимая жена умирает в мучениях от рака, болезнь подкралась незаметно и быстро.
— Не сдавайся, — он молит ее, — держись, это пройдет, пройдет…
Глупые слова, он знает, и она знает тоже, улыбается, легкими пальцами касается его щеки:
— Пауль…
Только она его так называла, все остальные Паоло, он так хотел. Его называли в Италии – Паоло-северянин.
-Ты счастливый человек, Пауль, у тебя есть силы сказать ей – нет!.. Я не могу…

***
После ее смерти он надломлен, разбит. Работает по-прежнему днями и ночами, просто привык к постоянному труду… все те же солнечные виды, поверхностная радость, нелепый пустой мажор… Что делать, по-другому не умея, ничего не чувствуя, продолжает — не успев закончить одну картину на заказ, не задумываясь, набрасывает новые темы, торжество бога войны, гибель Ахилла, взятие Трои… а доделывают ученики огромной мастерской.
И так он живет одиноко несколько лет. Жизнь не возвращается к нему, собственная живопись раздражает.
Отец Паоло, бездельник, шулер, бросивший в свое время жену и сына, он еще жив, ему за девяносто, слепой, живет в отдельном флигеле огромного дворца, слуги, уход…
— Папа, все ли у тебя есть, чего бы ты хотел еще ?
— Дурак, я жить хочу!!!
Он смотрит на отца, и не может понять. Но постепенно…

***
Банально сказано, но все проходит. Если не умер, то живи. Природная устойчивость и сила жизни побеждают. Вдруг он понимает, что еще не умер. Однажды утром просыпается и видит новый день. В пятьдесят шесть женится на шестнадцатилетней девочке, дочери своего друга. Рождаются два мальчика. Огромный дом снова наполняется жизнью, как сказали бы современные писаки, превращающие драмы в газетные банальности. Но, действительно, дом оживился, и он тоже. Стал спокойней, вроде бы глубже, пишет портрет жены, небольшой, теплый, камерный, к большим холстам почти не притрагивается, вроде бы и нет необходимости — огромная мастерская, способные ученики – Йорг, Франц, Айк, теперь он пишет небольшие эскизы для картин, зато какие!… Он мог за считанные минуты набросать на картонке рисуночек пером или углем, немногословный и настолько точный, что при многократном увеличении, перенесении на холст, потом не находил ошибок, подправлял несколькими штрихами, и все.
Проходит еще время, и он возвращается к себе — снова гигантские замыслы, довольно пустая радость, великие страсти, за которыми ни тепла, ни истинного чувства. И опять все это не кажется ему фальшивым, он воспрянул духом, он снова бог живописи…
А, может, фальши не было? Может, наивная мечта о теплой спокойной жизни человека под покровительством добрых и веселых богов?..
Пусть в жизни не так, но очень уж хотелось бы, да?