День: 07.03.2005

………………………………
Когда я смотрю на несколько простых предметов, расположенных… или разбросанных… или еще каким-то образом они оказались вместе, ((а они все-таки — все-таки вместе))… то чем дольше смотрю, тем острей чувствую, что мне не хватает воздуха, и еще чего-то, чтобы дотянуться — хотя бы кончиками пальцев… Это тягостное чувство пожирает нервы, писать натюрморты очень нервное занятие, я думаю. Вдруг становится ясно, как важно…
Что каждый предмет занимает в пространстве место, которое уже не может быть занято другим предметом. Мысль только кажется идиотической, она — основополагающая: пока мы живы, наше место никто занять не может, когда умираем — прорастаем травой, землей… Напряжение между вещами, по мере нашего вникания в суть, все нарастает… Где свобода? Нет свободы, есть только силовые поля, связи вещей. И если даже иногда лежат, стоят спокойно, вальяжно, раскидисто… все равно! — никогда не забывая о соседе… друге или враге -неважно: есть вещи важней дружбы или вражды — отталкивание, притяжение, прорастание, укорененность.
При видимом спокойствии, здесь все напряжено и проникнуто взаимным отрицанием. Трагедия спички. Предательство карандаша. Но ТАК — возможно, важно, чтобы не было — без-раз-личия. И в этом отношении натюрморт — модель любой совокупности особей, в том числе, человеческих.

//////////////////////////////////////////////
Сначала рисуешь, а потом думаешь. Или вообще не думаешь, нужно, чтобы откуда-то свет, и чтобы какой-нибудь розовый взялся… пусть спина, и чтобы в глубине теплый уголок, угол уютный, и чтобы впереди щель в непонятное пространство, там хоть и светло, но ничего, ничего… и фигура, чтобы разнообразить, сломать контуры щели… и чтобы источники света, пусть с напряжением, но друг друга уравновесили… и чтобы контур был сильный, контур, потому что надоели расплывчатые пятна, надоели, надоели… и чтобы желтые и оранжевые были сильны, но не грубы… А что они там делают, зачем?.. где все это происходит… до лампочки, до лампочки, до лампочки…

…………………………………….
… бывает невесело с самим собой. Но, все-таки, чертовски интересно! Глупцы видят в этом самолюбование — отнюдь: напряженно-пристальное, часто неприязненное вглядывание, раскапывание корней. Вот здесь — отец, а вот это — дед… А мать? Без нее — ни шагу, как же, и так до семидесяти лет! Если б она знала… Вряд ли обрадовалась бы… Нет, сначала — даже очень! Потом -нет. Не нужно детей затягивать в свои болота…
А вот здесь, хе-хе… здесь, похоже, мое… Но какое крошечное, скукоженное…

……………………………………..
Рисунок — о детстве, доме, летнем мареве, о сонном дне.
………………………………………..
Рисовать можно чем угодно, на чем угодно… и даже не рисуя — рисовать. Мне говорил старый художник — «рисование — оно в голове, идешь по улице, и все превращаешь в рисунок. Это главное.»
Если хотя бы в небольшой степени происходит обратное — со зрителем: рисунок превращается для него в жизнь — то это ЗНАЧИТ. :-))
Но в сущности относится и к прозе.

………………………….
То, что графически кажется интересным, потом легко приобретает и смысл и даже какой-нибудь социальный оттенок. Если наоборот — то, что в смысловом отношении интересно или даже «социально», — входит в графику с гораздо большими усилиями… если вообще входит, а не банальная карикатура. То ли потому что в графике уже подспудно проделана смысловая работа, хотя бы с точки зрения отбора детали… то ли в словесах трудней сконцентрировать зримый образ и донести до карандаша?
Гению ничего не трудно. Возьмите Домье…
(смешной эпизод про Домье, о котором уже писал. Ах, как его обожали молодые импрессионисты! Как-то, кажется, у Воллара, они увидели у стены с их картинами багрового от злости почтенного господина в цилиндре. Бормоча ругательства, толстяк выскочил на улицу… Кто это? Так это же Домье!)

,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Меня спросили, глядя на рисунок, почему же он русский, таких псов во всем мире сколько угодно.
Во-первых, не сколько угодно, такого больше не было. А теперь — нет, потому что Вася умер. И похоронен на высоком берегу Оки. За рекой заповедник, леса до горизонта. Это наша с Васей земля.
А русский он потому, что вырос в России, понимал русских людей, их повадки, и добрые и опасные, и знал их язык, хорошо понимал. Оттого, что избЕгал весь окский берег, помнил каждую тропинку здесь. Оттого, что вернувшись сюда в шестимесячном возрасте, после двухмесячного отсутствия, без труда нашел свой дом, и берег, и утром, подойдя к окну, я увидел Васю, лежащего на травке у дороги.
Недавно показали по телеку женщину, выходившую замуж девять раз. Она хохотала. Она весело сходилась, и спокойно без сожаления расставалась. «Никаких обид!»
И никаких привязанностей. Распространенная патология. Эмоциональная тупость, один из признаков скрыто протекающей шизофрении.
Многие уехавшие из России сейчас — талдычат про «Совок», про власть, про бедность и грязь, про грубость и обиды… Кто с ненавистью, кто с презрением. Можно только пожалеть людей, проживших лучшие-молодые полжизни, учившихся, любивших… а запомнивших только — совок, грязь, нищета…
Ну, теперь не совок, а буш, теперь не грязь, а плюнуть некуда, и что, так много изменилось? Что запомнили отсюда, то и увезли с собой, никуда не денешься.