слова, но иногда нужны

Наше время такое — вы можете рисовать, и писать стихи и прозу как угодно хорошо, никто вас не заметит, вернее, кто-то может заметить, но это не те, кто вам поможет знаменитым стать. Меня всегда тошнило от таких попыток, хотя сначала робко но пытался. Причем, люди, с которым надо было дружить и «водиться», почти всегда были доброкачественные или почти такие. Но я этих тошносвязей терпеть не мог — «вась-вась», выпивки с малознакомыми, но «полезными», а если сдруживался с некоторыми людьми, было! в основном с женщинами, то только по добровольному движению… души, что ли, хотя ее нет, но слово использую. И все-таки мне несколько раз повезло, самый интересный случай был с повестью «ЛЧК» Кир Булычев прочитал, ему подсунула редактор Рыльникова в «Московском рабочем», ей самой понравилось, а Булычев был составителем серии «Цех фантастов». Он прочитал — и сказал: «беру», а я с ним не встречался, не разговаривал… Это нормально. Он передал мне, что все хорошо, но вот одну главу можно бы и опустить. Повесть должна была занять ровно полкниги, глава, действительно, была лишней, по размеру мешала, да и по настроению была не то, что надо, и он заметил. К счастью, и я в ней сомневался, и у меня был вариант без нее — я тут же согласился, и опять без разговоров, по-деловому, согласился, и точка. Повесть занимала 140 страниц, а остальные 140 оставались для повести известного Хайнлайна, покойного американского фантаста, не уверен, что фамилия так пишется, я его повесть не осилил, скучнейшая, я не фантаст, и не могу понять их, в нас самих столько фантастичного, что выдумывать какие-то миры… чепуха какая-то, смайл…
Потом мои рассказы читала в Новом мире Татьяна Толстая, ей понравилось, хорошую рецензию написала, дала пару советов, как надо пробиваться и куда. К слову сказать, ее рекомендации прошли мимо моих ушей, я не понял, что и как делать, и тут же забыл. Разговаривал с ней по телефону, голос у нее был живой. Не видел живьем ее никогда, кроме как на телеэкранчике, с ее стриптизной программой, значительно позже… даже Познер не удержится в современном телеке, а Татьяна будет жить и жить. Гены победили, это я понял, когда не прочитал, а просмотрел «Кыся». Хорошо написано, она плохо не умеет, умно и холодно, и красиво… но цель поставлена, цель!.. и она мне чужда, абсолютно чужда. Роман у меня один, про мальчика, который полез в науку не понимая своей психологической чужестранности в ней, и эта отчужденность его подвела, хотя способен был, если говорить о сути дела, не вникая в психо- всякие То же самое произошло со мной, поэтому там правда.
Но что-то я тут расписался… Да, так вот, оказалось, что я не гожусь ни для какого социального окружения, ни для какой среды — ни научной, ни людей искусства, а просто всегда отовсюду ХОЧУ ДОМОЙ! Смайл. Так и дожил до 73-х лет, и не тужу. Зачем это пишу. Ну, ЖЖ, что с ним поделаешь… Потом мне иногда хочется руку протянуть тем, кто страдает из-за своей асоциальности, и сказать — не трусьте, живите своей жизнью, только не желайте гладиаторской славы, лавров всяких и похвал публичных, а делайте тихо-мирно ИЗ СЕБЯ что можете, это такое интересное дело — нам даден целый мир, МЫ САМИ, а что мы в нем знаем? как робинзоны сначала, а потом — чуть-чуть, едва-едва… Но каждый шаг в самом себе интересен. И не думайте о счастье человечества, о справедливости — нет ни счастья, ни справедливости, ни воли, ни покоя — но есть очень многое, и лепить, исследовать ЭТО в себе — есть смысл. И может быть тогда кому-то тоже окажетесь полезны, только не планируйте смысл, а то превратитесь во что-то непотребное… если Вы не Линкольн и не Гавел, конечно.

немного разного


Композиционно просто провалена, но вот мне так стало интересней, находить какие-то свои способы поддержать картинку
/////////////////////////////////////////

Пейзажист я никакой, но люблю окна, ведь наши глаза — те же окна наружу — изнутри…
//////////////////////////////////////////

Летом думать об осени, и весной о ней же думать, и зимой… это черта характера, наверное, смайл… Но, думаю, все проще, осень красива по цвету, и нравится мне по своим настроениям, она куда богаче лета, и зимы, и мудрей весны, это уж точно…
///////////////////////////////////////////

Это мой любимый персонаж, он во многом на меня похож, хотя со стороны и не очень видно.
//////////////////////////////////////////

Тянет к графике, и перо под рукой, но сейчас интересней делать графику из совершенно неграфичных персонажей
//////////////////////////////////////////

А реальность уже давно кажется пресноватой…
//////////////////////////////////////////

Ну, в общем, в том же духе, хочется реальность «КУРОЧИТЬ», а что же с ней еще делать, не знаю…
///////////////////////////////////////////

Чем хорош мусор, всякие бумажки, хлам — легче всего от них переходить к пятнам, известный путь…
//////////////////////////////////////////

Была такая иллюстрация к повести «ЛЧК» — старик гуляет со своими зверями по заброшенному городу. Давно было. Теперь вокруг меня все больше пустырей и пустынь… или мне так кажется…
/////////////////////////////////////////

В нижней ряду третья слева — моя мать. 1924-ий год, эстонская республика. Русская гимназия в Таллине. У них закон божий был, вел священник. Евреям и татарам не обязательно было посещать, но многие ходили, и даже отвечали на вопросы. Ни у кого из учеников это особых чувств не вызывало, нерадивые, правда, завидовали им.
///////////////////////////////////////////

Набросочек. Вранье, я никогда почти с натуры не делал ничего. По памяти только рисовал и писал. К тому же, память иногда подсказывала начало, главное впечатление, главное пятно, а потом исходил из этого пятна, там своя логика, если удается… Нет, когда-то одно лето сидел у окна, выходящего на магазин «Спутник» И всё.
////////////////////////////////////////////

Этот голубь белый — беглец, удрал на свободу. Но жизнь такая оказалась нелегка. Я наблюдал за ним несколько лет. А потом он исчез.
/////////////////////////////////////////////////

Пришел через окно попить. Сумерки, но я схватил как получилось.

шутка

В ближайшем, на сто лет примерно, будущем есть две возможности что-то изменить в судьбе человечества. Первая не зависит от нас совсем — на землю падает большой метеорит. Вторая — зависит от людей, но примерно с такой же вероятностью — люди перестают покупать новое, всё, что им всучивают сейчас практически насильно. Ну, есть третья возможность, она реальней, но еще опасней — переделка генома.

Масяня не может надышаться, незадолго до смерти


//
Вот тут уж я предельно аккуратен, и не пропущу это в FB , а часто забываю снять галочку, что-то хочу показать там, но что-то этой толпе нельзя показывать, слишком много там сброда. Наверное, удивляются, зачем я там. Мизерная попытка сопротивления, не более того, к тому же же выявилось 2-3 десятка людей, которым интересно, так что пусть… Хорошие картинки обладают большой силой (я не о себе, я доброкачественный середняк) — их не подомнешь, как можно подмять голос и мнение…

перешитое из старья

Прошлогодний брак пустил в дело. Выдумывать надоело, иллюзия, что можно «привести в порядок» преобладает, особенно по утрам. Это губительно для прозы, но и черт с ней. Есть у меня одна придумка, абсолютно смертельная для читателя. Зато есть сюжет, и есть о чем писать. Каждый день поднимаюсь по лестнице, это вместо пустых телодвижений, которые называются зарядкой. Здесь хотя бы цель — добраться до своего уюта и стола. И по дороге вижу столько нового каждый день, на убогих ступенях, через грязноватые стекла, что мне хватило бы на пять романов, но зачем? Утерян стимул для крупных текстов, снова возвращаюсь к идее «перетекающих новелл»… Но ни с места пока, настолько меня завораживает сам вид… ну, что поделаешь, видимо, все-таки, хошь-нехошь, я ближе к изображениям, на них стоит мой мир…


Скука семейных отношений…
////////////////////////////////////

Мой милый Шурик, нет его уже, а я еще здесь, черт меня побери!
///////////////////////////////////

Его уже не сделаешь счастливым, потеряно время. Почти то же самое с нами — от детства растем и от него зависим.
//////////////////////////////////

Смотрю на них, когда они на высоте 14-го этажа бесстрашны…
////////////////////////////////////

Мимика этого негодяя, с которым я за много лет сдружился, — подкупает
////////////////////////////////////

Соня. Наивная, трагическая личность, безмерно преданная.
////////////////////////////////////////

И мне ску-у-шно, и мне, и нигде уже по-другому не будет — одинаково по сути всё, всё!..
//////////////////////////////////////////

Любовь гонит в лапы к мерзавцу (или к мерзавке), гормональная катастрофа…
/////////////////////////////////////////

От города осталась одна полосатая башня, с нее когда-то начал (одна из первых картинок темперой, 70-ые годы) а кончил мусором в углах, в нем вижу столько света и цвета, что хватит надолго мне, а сколько надо?

из ответа-привета (временная запись)

Читать беседу Шишкина и Акунина не интересно, хотя я давно от науки отошел, но представление об открытых системах сохранил все-таки. Жуют давно переваренное. Система в нестабильном состоянии. Социология довольно точная наука. И та и другая сторона, а между ними разница чисто психологическая, как-то упускает из виду или не хочет признавать, что идет процесс, который не зависит от отношения к нему… до критической точки, когда одно слово или даже жест приобретают роковой смысл — кто-то махнет рукой, и все покатится. Не наступила еще та точка. Мне кажется. Смайл над моей мудростью, смайл… Но никто в будущее смотреть не хочет, экономическую географию учить.

Правила жизни ха

Вообще, это большая глупость — писать правила жизни, которые сам не выполнял. Но старался. Но никому не нужны они! Естественно. И понять невозможно. Но если уж писать, то именно так, чтобы непонятно было. Смайл? Смайл!
Понемногу буду добавлять, поскольку глупость — функция времени, она только прирастает.
……….
1. Ищи в себе свищи, не зырь и не жми.

между прочего, рабочего

http://www.photographer.ru/nonstop/slideshow.htm?author_id=25465
Интересное для меня слайд-шоу получилось как бы само собой. Для глубины восприятия полезно смотреть серии однотипных попыток, но для общего представления случайно составленные совокупности работ куда интересней, и рассматривать их веселей, потому что никогда не знаешь, что появится в следующий момент. В этом что-то несерьезное есть, смайл, но и черт с ним. С утра предпочитаю рассматривать серии, а вечером или ночью — смотреть слайд-шоу, особенно из старых работ. Рассматривание своего старого материала — не любование, а самая настоящая работа. Если художник отталкивается «от жизни», или сравнивает себя с другими художниками, или хочет угадать тенденцию современности или даже моду, или самое простое узнать — что продается, что привлекает большинство зрителей, то незачем, конечно, так часто и детально смотреть свои работы. Но если рассчитываешь расти из себя, то ничто так не учит и не подсказывает, как собственные ошибки, промахи и достижения…

между прочего

Смотрел биографии двух великих физиков — Гельмгольца и Лоренца. Поразительная мощь творчества, невообразимое многообразие у Гельмгольца, и все до сих пор живет и будет жить. И Лоренц, который фактически сделал основы современной физики, на него опирались такие как Эйнштейн… Но не об этом я. Образ жизни этих людей мне глубоко симпатичен. Сравниваю его с современной толчеей, когда, сделав чуть-чуть, напыжившись, тут же бегут себя рекламировать… Сплошные тусовки, хохочущие рожи, столы накрытые, и фотки, фотки, фотки… как мы весело и легко живем!.. А что сделали, с чем вошли в культуру? Удивительная живость при полном или почти полном ничтожестве. Мне говорят, такое теперь время, себя не похвалишь, никто тебя и не заметит, нужно громче кричать, чтобы обернулись, удивились… К счастью, в науке не совсем так, хотя… почитайте откровения Уотсона и Крика, действительно способных парней, но как они отпихивали, расталкивали тех, на кого опирались. И сравните это с тем, что говорил Эйнштейн на могиле Лоренца, — с полным пониманием, что сам он «стоял на плечах гигантов». А нам почти всем, со своими более чем скромными результатами, что делать — да молчать и потихоньку сопеть в своих углах, рук не покладая…

некоторые из фотонатюрмортов, которые недавно поправил


////////////////////////////////////////////////

/////////////////////////////////////////////////

////////////////////////////////////////////////

//////////////////////////////////////////////////

/////////////////////////////////////////////////

////////////////////////////////////////////////

/////////////////////////////////////////////////

//////////////////////////////////////////////////

//////////////////////////////////////////////////

////////////////////////////////////////////////////

////////////////////////////////////////////////////

////////////////////////////////////////////////////

//////////////////////////////////////////////////////

некоторые парадоксы

Люди, которые сыграли в моей жизни самую значительную роль, сыграли одновременно и отрицательную: отодвинули меня от многих возможностей, которые сделали бы меня, как теперь говорят, «более успешным». Но рассмотрев некоторые из этих непройденных путей-дорожек, чувствую отвращение к ним, так что не о чем жалеть. Но, видимо, сам выбор одной из возможностей несет в себе много печали, даже если все остальное не было бы лучше.

Из повести «Следы у моря»

Так уж случилось

В воскресенье мы с папой ходим к морю. А в субботу утром мы дома, все вместе. Но по утрам у мамы болит голова, у нее низкое давление. А у бабки просто плохое настроение. А у нас с папой хорошее, они нас не понимают. И мы все спорим, немного ругаемся, а к обеду миримся.
Сегодня мама говорит, я совсем недавно родилась, и почему со мной все именно так случилось? Могло не быть этой войны, все бы шло тихо, мирно…
А я был бы?
Наша жизнь вообще случайность, папа говорит, и то, что ты у нас появился, тоже случай, мог быть другой человек.
Но они бы его также назвали — давно готовились, и решили. В нашем городе когда-то жил мальчик, его звали как меня, он маме в детстве нравился очень. Я его никогда не видел, мама рассказывала, его взяли в армию, и он сразу погиб. Утонул.
Странно, во время войны, и утонул?
Он плыл на корабле из Таллинна. Корабль немцы потопили, а он плавать не умел.
И мне досталось его имя. Мама хотела, чтобы у человека все было красиво, имя тоже. Откуда она знала, что я буду такой?
Папа говорит, не знала, но догадывалась, это генетика, в каждом записано, какой он будет, и какие дети, все уже известно. Кроме случая. Важно, какой подвернется случай.
Ты всегда надеялся неизвестно на что, мама говорит, она верит только в свои силы.
Бабка ни во что не верит, она вздыхает — где моя жизнь… А деда я не видел, он умер до войны. В нем все было красиво, бабка говорит, но его имя тебе не подошло бы, теперь другие времена. Его звали Соломон, это уж, конечно, слишком. Его так не случайно назвали, у него дед был — Шлема. Тогда можно было так называть, а теперь не стоит, и мне дали другое имя.
Чтобы не дразнить гусей, говорит папа.
Не стоило дразнить, соглашается мама, а бабушка вздыхает — у него все было красиво… И я, конечно, похож на него, это генетика. Но как случилось, что именно я его внук, а не какой-нибудь другой мальчик?
Я думал все утро, почему так получилось, ведь меня могло и не быть, а он сидел бы здесь и смотрел в окно. А может она?
Дочки не могло быть, мама говорит, она знает.
Откуда ты берешь это, папа говорит, еще запросто может быть.
Нет уж, хватит, и так сумасшедший дом, он меня замучил своими вопросами, что и как, а я и сама не знаю, почему все так со мной получилось…
По-моему, все неплохо, а? — папа почему-то начинает злиться, дрыгает ногой, он так всегда, если не по нем.
Я вовсе ничего не хочу сказать такого, просто непонятно все.
Наоборот, мне все теперь понятно!. — и папа уходит, но недалеко, садится за стол, ему опять Ленина нужно переписывать. Он смотрит в книжку, потом пишет в тетрадь красивым почерком, он работает.
Дед так никогда не поступал, вздыхает бабушка, в воскресные дни какая работа… Он мне руки целовал, и платья покупал.
Ах, мам, говорит мама, совсем не все так солнечно было, про Берточку вспомни…
Что, что Берточка… подумаешь, ничего у них не было.
И она уходит на кухню, ей расхотелось спорить, надо готовить обед.
Сумасшедший дом, говорит мама, никакой памяти ни у кого, и тоже идет готовить еду.
Я остаюсь один, у окна, тот мальчик с моим именем давно умер, захлебнулся в ледяной воде. Мне становится холодно, хотя топят. А как бы он, если б остался жить, и был бы у них вместо меня… как бы с ними уживался?
Тебе предстоят трудности, говорит мама, главное — верить в свои силы.
Все-таки важен случай, вздыхает папа.
Мы пообедали, они давно не ругаются, играют в шашки. Бабушка приносит им чай, а мне компот из слив, потому что давно в уборную не ходил.
Тебе клизму, что ли, делать, думает мама.
Клизма это хорошо, говорит папа, современная медицина не отрицает клизмочку.
Не надо клизму, лучше компот.

между прочего

«Кто раз пришёл в соприкосновение с человеком первоклассным, у того духовный масштаб изменён навсегда — тот пережил самое интересное, что может дать жизнь…».
Герман Гельмгольц, физик, врач, физиолог и психолог. По широте знаний и достижений мало кто может сравниться с ним.
Из своего очень скромного опыта могу сказать — да, если что нас учит и как-то изменяет, то это общение с выдающимся человеком, и сильно повезло тому, кто такого общения удостоился.
И бывают времена, как наше, например, когда нет таких вот крупных и разносторонних фигур, как Г.Гельмгольц, и вырастать, развиваться гораздо сложней становится.

временная запись

Когда-то, а точней, в 1983-ем году на выставке картинок моих, мне советовали обратиться к психиатру, ну, такое вот было отношение к тому, что люди видели, а другие считали меня мерзавцем, фашистом и хулиганом, искажающим чудные лица советских детишек (например). Тетрадку я сохранил, интересное чтение. Потом был период относительного спокойствия, ну, про понимание и резонанс не скажу, примерно все также оставалось, но было некоторое смущение в обществе, вдруг то, что клеймили и поносили, оказалось самым передовым искусством, чушь, конечно, в искусстве нет передового и отсталого, есть хорошее и не очень, но не об этом я… У нас ведь все повторяется, и это никакая не спираль, а давно уже замкнутое пространство, в котором крутимся — и снова время, когда есть молодцы и есть прохвосты, больные на голову художники, так многочисленная среда считает, ну, всегда считала, но теперь СНОВА громко и без стеснения выражает свое мнение, суждение, и оценки ставит. И даже конкурсы появились, в которых зрители и читатели ставят баллы. А художник или писака — дурак, если лезет туда, так что сам виноват.
В общем, разница невелика, что прошлое, что текущее… если занят своим делом, то сиди спокойно в своем углу. Просто есть такой вот факт, изменения голосов за окном.

Высокомерие вещей…
Трудно вынести, когда собственный ключ от квартиры разговаривает с тобой — высокомерно поплёвывая…
Когда люди по отношению к нам высокомерны, над этим легко посмеяться, но когда высокомерны родные вещи, свой кожушок, например, или ботинки, единственные, то тут уж не до смеха…
////////////////////////////////////////
Пора, пора…
Тоска и грусть по поводу гибели России, в некоторых произведениях, вызывает сочувствие, но куда серьезней глобальное: тупиковый вариант всей эволюции, который мы перетащили в свою жизнь из прочего живого мира. Но там он служил развитию, хотя с оговорками. Принцип «выживания приспособленных» превратился у человека в разрушительный, препятствующий нормальной жизни.
Пора звать ученых и мыслителей править миром, единственный выход. И гнать взашей алчных тупиц, владеющих примитивной комбинаторикой.
/////////////////////////////////////////
Оторвавшись от картинок…
Глядя на толпы людей, видишь новые признаки, много говорящие — модные гастуки-пиджаки, особую упитанность морд, выпестованных элитными продуктами, выпяченные в улыбках зубы, фотки обязательно с начальством, членство в академиях, особенно мировых, которых теперь пруд пруди… вечеринки, тусовки… Люди стали четче делиться — на тех, кто дома обедает и кто не дома, а может даже в ресторане ужинает.
И не уверяйте меня, что вискас хорошая еда для кота, а педигри от большой к собакам любви.
…………………………………..
Про кошку Симочку…
Кошки и коты понимают интонацию, да еще так тонко, как мы сами себя не понимаем.
А Симочка всю жизнь хотела смысл наших слов постичь.
Мне всегда было жаль ее, когда с напряжением вслушивалась.
— Симочка, слова ничего не значат.
Она больших успехов достигла в понимании отдельных слов, но собственное понимание интонации обогнать не смогла.
Нужно ли было так напрягаться?.. Не знаю ответа.
Очень похоже на собственные усилия в первой половине жизни, оттого, наверное, сочувствую ей.
///////////////////////////////////////
Бешеная власть…
С моих девяти лет осталось — родители шепотом о врачах, которых обвинили…
Несмываемо. Навсегда.
И уверенность, почти врожденная, что власть за версту нужно обходить, как бешеных зверей. Бешеных от власти. Теперь еще от денег.
Жалеть их нечего. Бороться с ними — тратить жизнь. Ждем, пока сами себя пожрут. И жрут. И приходят новые…
Приходят, и говорят – «вы же нас выбрали!»

из повести «ЖАСМИН»

Живем, каждое утро теплые дожди, а днем сухо и светло, и тихо, август печальный, чувствует конец тепла, но не борется, как я сам, хотя в октябре родился. Это ноябрь склочный, злой, а ранние месяцы, сентябрь, октябрь, красивые у нас, ты знаешь. Как у тебя погода, все туманы, что ли? Я помню, мама читала. А у нас листья еще бодрые, держатся, а когда падают, я стараюсь оставлять их, особенно на траве, они ведь полезны, а эти жэковцы дураки, Малов, заставляют собирать, что же земле останется, она вокруг дома и так голым-гола… И я жду, чтобы ранний снег — пусть спрячет их, и от меня отстанут с глупостями, мало, что ли, настоящей грязи?..

Ты знаешь, конечно, я часто к Наталье заглядываю, ждет решения, а что я могу, как подумаю о семейной жизни, волосы дыбом, мороз по коже… дело даже не в деньгах этих злобных, еда, семья и прочее, — боюсь детей диким страхом, Малов, никогда не говорил. Как могу воспитать ребенка человеком, не понимаю, вдруг и он в сером мешке засядет чахнуть, как я у матери десять лет… и время такое, ты говоришь, непобедимое влияние улицы и телека, кругом одни бандиты и наркоманы, как с этим быть, Малов, значит бороться, все время бороться, толкаться, жить в страхе?.. Подумаю, тошно станет. А потом еще… нехорошо, наверное, но мне так нравится одному — смотреть кругом, пошел, куда хочу, друг Жасмин со мной, сам поел — не поел, какая разница… Как-то вскочил среди ночи, привиделся мне большой желтый цветок с печальным лицом, «Саша, говорит, спаси меня… » Я встал и вниз, одеться не успел, но на лестнице тихо, пусто, прибежал, схватил лист оберточной, серый, шершавый, что надо, потом желтые цвета, торопясь, открыл, пальцы в баночки… Кисти так и не полюбил, Малов, зачем они, у меня их десять, вытер тряпкой и продолжай… Нарисовал цветок, как видел его, а он, конечно, получился другой, так всегда бывает, но тоже большой, печальный, стоит среди полей, небо темное, только светлая полоса на горизонте…
Как бы я так бегал, Малов, из семьи, это всех будить?..

***
Картинки другими стали, иногда цветы растут из земли, однажды реку нарисовал, в тумане, и цветок на берегу, словно чего-то ждет, со светлым лицом… потом черный кот на траве… еще дерево в поле, кричит ветками, над ним птицы, птицы… стаи улетают от нас. А мы бескрылы, я как-то сказал тебе, ты отвечаешь:
— Саша, рисуй, лучше крыльев не придумаешь, а я старый дурак, мне крылья давно подрезали.
— А что ты все пишешь, — я спросил.
Ты отвечаешь — «современную историю».
Я тогда засмеялся, современную все знают, а ты рассердился, ни черта не знают, и знать не хотят. Мое поколение трижды били — давно, не так давно, и совсем недавно стукнули, плюнули в лицо… но нам так и надо, дуракам.
— Загадками говоришь, Малов… — я даже обиделся, а ты мне:
— Саша, забудь эти глупости, не падай в лужу, рисуй себе, пока можешь, рисуй…
— А ты бомбу делал, Малов?..
— Я тогда еще студентом был у одного физика, Петра Леонидовича, он отказался. Его выгнали, и нас разогнали, с последнего курса, потом доучивался через десять лет.
Коты твои в порядке, правда, Белявка совсем разбушевался, кошкам покоя, прохода не дает, глаза косые, морда разбойничья, Ольга-соседка ругает его за драки — «бес мудастый..», но любит, подкармливает, если остается у нее, делится… На самом деле он добрый кот, возьмешь на руки, прижмется, замурчит… растет еще, силу набирает, может, Нашлепкина одолеет, если кормить хорошо, и я стараюсь. Шурка-трехцветка одна из всех его может приструнить. Он сначала решил ее нахальством одолеть, наскоком, нападает, а она визжит, бросится на спину, всеми лапами отбивается, для интима не сезон, сплошное у него зазнайство и понт. А потом, смотрю, крепко взялась за него, на каждом углу воспитание — оплеуха да оплеуха… И, знаешь, он ее зауважал, боится теперь, а вообще-то они дружные ребята. Аякс твой черный, длинноногий, самый старший, немного в стороне, его никто не смеет трогать, он тоже никого, мирный, но независимый кот, мог бы и самого Нашлепкина побить, но не хочет вмешиваться, живет один. Он первый к мискам подбегает, выстраивает толпу, не допускает давки и взаимных оплеух. Они после него только, а если опоздает, кучей лезут, толкаются у мисок, ссорятся… Так вот, Аякс — иногда поест, и как бросится ко мне с открытой душой, лезет на грудь, прижимается головой к лицу, дружит, потом спрыгнет и уйдет спокойно, может любит, а может долги отдал?..
Считаю дни, напиши.

из записок

Найди то, не знаю что…
В доме, где постоянно скитаюсь по лестницам, меня привлекают пятна цвета, трещины, паутина, тусклые окна и все такое, от чего обычно люди брезгливо морщатся, пожимают плечами, стараются прошмыгнуть…
Держу подмышкой бутылку или фигурку, которую вылепил, или предмет из домашних, подходящий для лестничного интерьера.
Кризис искусственных постановок, имитирующих свободу. С ними скучновато стало.
Особенно, когда бродишь по этажам, видишь, как у бомжей самопроизвольно рождаются натюрморты.

Те триста…
Вижу страх, горе, прозябание окружающего нас живого мира.
Масса людей надежно защищена от этого ежедневными заботами, сохраняют уверенность в ценности собственной шкурки.
Но я видел людей, которые сами лишили себя защиты, живут в открытом море горя и страха. Бросаются на помощь, забыв о собственной безопасности и пользе.
Мир держится на этих беззащитных, на пути полного очерствения стоят они, как триста спартанцев стояли…
Мало их, забывающих о себе?..
Но без них всю жизнь загоним под асфальт, а потом и себя — туда же.

Жизни не чуя…
Постепенно, особенно с возрастом, в жизни начинают преобладать процедуры, самые разные, но именно они — совокупность стандартных планируемых действий для достижения определенных ограниченных целей. Нехитрые сценарии и методики ежедневного приспособления-выживания, чаще примитивные, иногда хитроумные, умело обоснованные…
И это конец ощущению жизни как единого процесса.
Нужно выпутываться из процедур, также как когда-то выпутались из детства.
Но тогда было легче — рост способствовал. А старение не способствует, наоборот, вовлекает, а процедуры становятся все унизительней…
Совсем исключить их невозможно, но хорошо бы потеснить настоящими задачами и целями, а иначе…
Скучно даже говорить, что иначе.

Своими руками…
Критики хнычут — «в текстах только содержание, жанр, текучка жизни, мерзость или развлекаловка…»
Двадцать лет бежали за волной, хвалили хамов, чего жалуетесь.

На выставке (в прошлом веке, давно)

………..
Тогда мне еще хотелось общаться со зрителями, не разговаривать, а просто видеть, как они смотрят мои вещи, вообще-то это довольно больно смотреть, впервые мне ясно это сказал, подтвердил обычность моего переживания, Андрей Битов, когда хотел вытащить, посмотреть мою рукопись при мне… глянул в мое лицо — и понял. Но это полезная боль, она формирует защитную оболочку, а потом… остается очень нужно, чтобы висели на больших чужих стенах — многое становится ясней в себе… И бывают встречи, отдельные и редкие, и чувствуешь, что резонанс…

Если бы я верил в бога, хотя бы, чуть-чуть… а для меня эта вера — глупость или самообман, или от великого страха, от темноты убегание(я о честных, конечно), то я просил бы за Масяню, дать ей хотя бы годик здоровой спокойной доброй жизни, на земле, конечно, потому что при больших задатках она прожила свое время в мучениях и страхе, отчаянно сопротивляясь, и в конце потерпев поражение, но это уж как все мы… А если б можно было просить за второго, то попросил бы за свою мать, за вторую — потому что понимала, что с ней происходит, и ей больше было дано…

«идите вы, а я пошел… » (из письма)

Власть можно отдавать только людям, для которых сама власть, богатство и комфорт жизни не так важны, как их самое главное занятие, а это ученые и люди искусства. Они не так подвержены дешевым соблазнам, пожрать да домик купить… они у власти временно, и обязательно вернутся к своим любимым делам, их трудней соблазнить сопутствующим власти мусором. Они выполняют свой долг перед обществом — и уходят без сожалений, у них есть, куда уйти — к себе. А этим, прохвостам, торговцам, для которых главное купить подешевле-продать подороже… их и близко нельзя подпускать, и еще опасней больные на голову, пьяные от самой власти и уверенности, что знают, как надо жить. ТО, что называют демократией, как-то работает в небольших сообществах, в которых люди культурны и образованы, а иначе — бред и кошмар.

случайные

Ирина

//////////////////////////////
Убежище в доме 10Г

/////////////////////////////
Послеобеденный сон

////////////////////////////
Мотя, которая гуляет сама по себе

временная запись, чушь кошачья(собачья)

Представь или, как теперь говорят, прикинь… среди кошек, собак и прочих ручных-домашних нашлось несколько развитых, или испорченных, калек или гениев, игрой генетических извращений сдвинутых в сторону нашего мышления особей, которые рассуждают между собой о современном положении в обществе. И внимание их обращено в сторону непонятной, но важной для их выживания нации, крупнотелого вида, с которым сложилось что-то вроде симбиоза, или как теперь говорят – типа его…
Это они думают о нас.
Рабы! – изрекла одна умная кошь, — они РАБЫ, а мы кучка аристократов, назначенных природой валяться на роскошных тканях, испещрять стены пещер знаками своего могущества и гениальности… а ЭТИ спешат убрать наши экскременты, готовят нам изысканный обед, лечат мазями наши язвы, уничтожают паразитов… и до смерти рады служить нам! А сами погрязли, прикинь, в чем… Как и на чем держится эта система, счастливая формация, отчего не взрывается изнутри???
Нет, возражает умнейший Собакин, это мы – рабы, до смерти рады, бежим с утра пораньше услужить безумным тварям, ползем, пресмыкаемся, приносим тапочки вонючие, умоляем погулять, чтобы полчаса на воле, не поганить жилище миазмами, да и вообще…
Ничтожные мысли, говорит третий, ручной хорек, их всех надо перегрызть, и вырваться на волю, в пампасы…
А черапаха, дожившая до маразма, твердит, что все держится на большой и неразумной любви, — они нас любят!
Тогда пусть добром отпустят, говорит еще один, идеалист, конечно, — за окном целый мир, он прекрасен, велик… Ведь есть, мы видели, свободные, счастливые – ТАМ, не раз мимо пробегали, заглядывали в окна…
Молили обратно, возражает еще один, начитавшийся всякой дряни, а может на все сто прав…
Но тихо, спят рабы или господа, спят слуги или властвующие, аристократы духа…
Проснутся, встряхнутся – ну и чепуха приснилась…

начал было триптих


из собственной головы, но не получилось, слишком изображения различные, вот тебе и один человек! Надо попробовать с чужой головой, может, получится 🙂

из повести «Последний дом»

Я про слепого котенка еще не рассказал.

Он не был совсем слепой, различал свет, видел тени… Он понимал, если к нему приближаются, надо бежать в сторону темной громады. Под домом много щелей, в них пролезает только самый небольшой зверь, оттуда можно проникнуть в подвал. Здесь самые слабые спасаются от детей и собак. В подвале тихо, темно, но нет еды. Я один ходил и кормил. Но этот котенок всего боялся, редко вылезал из темных углов, так что ему почти ничего не доставалось.
Но он выжил, осенью все-таки вылез на свет, появился около дома. Голова большая, ноги кривые, тонкие, на одном глазу толстое бельмо, а второй белесый, немного видит.
Как может котенок выжить один, если слепой?.. Никто его не возьмет себе, таких не хотят. Я хотел взять, но он не давался. Слышал отлично, и скрывался от меня, чуть только заподозрит неладное.
Со временем начал меня узнавать. Подхожу, заговариваю с ним, он высунется из щели, слушает, ветер шевелит редкие волосики на голове.
Я сяду на асфальт, прислонюсь к стене, он понемногу приближается. Я говорю — привет, и что-нибудь простое, например, про погоду, о еде, о том, что стало сыро, и воду легко найти, а это облегчение по сравнению с сухим и жарким летом… Он в трех метрах от меня стоит, слушает…
Схвачу и унесу, пусть дома живет.
Я говорил ему, что скоро начнут топить, дома будет неплохо, хотя нам мало тепла дают, потому что забыли про нас… и все-таки дают, потому что забыли… И незачем по улице шляться, будь ты хоть трижды кот!.. И что мы не лучше его — слепые, у всех один конец, и жизнь не стоит того, чтобы страдать…
Он стоял и слушал мою ерунду. Не подходил к еде, ему важней был голос. Но я знал, потом обязательно подойдет. И старался выбрать ему помягче и вкусней куски.
И так мы жили почти до зимы. Он подходил все ближе, но при каждом моем движении тут же скрывался в щели, туда и рука-то пролезает с трудом.
И вдруг исчез. В одно утро. Я вышел, зову, ищу — нет его. И ночь была тихая, безопасная…
Гена говорит — покончил с собой.
Я спорил, звери так не поступают.
— Еще как поступают… — он всегда возражал, такой характер. Шебутной пропащий умный человек. Доброе лицо. Добро как тепло, на расстоянии чувствуешь.
— Так лучше для него, — он сказал. И добавил:
— Жизнь, как искра меж двух черных дыр, воплощений полного порядка. Миг беспорядка, промелькнет и забудется.
При чем тут слепой котенок?.. Серенький зверек с большой головой, ножки тонкие, один глаз белый, другой мутный, слезливый…
Я философию никогда не понимал.
Долго искал его, так и не нашел. Знаю, виноват сам. Я ему вовремя не сказал — иди ко мне, я тебя люблю, ты мой… К сердцу прижать… Поздно к этому пришел. Они не понимают мысль, но чувствуют, зло в ней или добро заложено.
А у людей так часто простое верчение слов.
Я людей еще хуже понимаю, чем зверей.

Пробую делать триптихи

////////////////////////

////////////////////
С разной степени трансформацией, можно дойти до пятен. Вопрос согласования главный. Можно сделать цельную картинку из четырех, восьми и более картинок, это сложная задача, но решаемая. Согласовать три простых пятна трудней 🙂

РЕЗИНОВЫЙ КЛЕЙ

Я люблю резиновый клей, у него прекрасный запах, и держит неплохо. Я вклеиваю им рисунки в паспарту, нужно клеить уголками. Он не пачкает, снимается тонкой пленкой, и бумага становится даже чище, чем была. И держит довольно хорошо. Правда, через год рисунки отваливаются, но я их снимаю гораздо раньше. Повисят немного, и складываю в папку, наклеиваю новые. А запах просто замечательный…
— У него извращение, — говорит мама, она обожает цветочные запахи.
— Слишком сладко, — говорит папа, он нюхает ее духи и морщится, — искусственные запахи лучше, но, конечно, не этот клей.
А мне клей нравится, и бумага после него не коробится, как после этого, казеинового… ну и запах у него!
— Люблю природные вещества, и вообще все натуральное, — говорит мама, она даже стены в комнате обила каким-то материалом, ни капли синтетики в нем. Я тоже люблю сирень, особенно ее цвет, а запах лучше у клея, у резинового. Я им вклеиваю рисунки в паспарту, как сосед, художник, он постоянно устраивает дома выставки для знакомых, то и дело меняет картинки.
— Хорошая картинка сразу бросается в глаз, — он говорит. — Очень плохие тоже бросаются, но тут же съеживаются и отступают, а хорошие запоминаются. Очень хорошее и очень плохое похоже — на первый взгляд.
Мои рисунки не очень хорошие, но я люблю рисовать.
— У него нет способности, — говорит мама, — смотри, ему даже прямой линии не провести.
У нас в классе есть мальчик по фамилии Горбулин, он проводит длинные линии без линейки, совершенно ровные и прямые. Наш чертежник, он рисование ведет, качает головой, прикладывает линейку и говорит — «ты гений, Горбулин!» А Гена улыбается и каждый раз краснеет, он знает, что не гений, а двоечник. У него рука как куриная лапка, длинная, тощая…
— Это какой-то феномен, — говорит Анатолий Абрамович, чертежник, — от руки так невозможно провести.
Горбулин рисует дома и города ровными прямыми линиями, зато у него не получаются самолеты, их надо криво рисовать. Потому он не любит изображать морской бой, это моя любимая тема — корабли сражаются с самолетами.
— Пусть рисует, — говорит папа, — он нюхает духи и морщится, — далась тебе эта сирень!..
— Он меня достал со своим клеем, — жалуется мама, — пусть рисует, но зачем такой запах…
А я рисую морской бой и вывешиваю у себя над столом. Мои рисунки сразу бросаются в глаза, наверное, очень плохие. И все-таки, я люблю рисовать. Я нарисовал сирень на восьмое марта и подарил маме. Цвет получился хороший, а с запахом как быть?.. И я придумал — кругом цветков нарисовал маленькие кудряшки, похожие на лепесточки, только мелкие. Это я для мамы старался, а вообще-то я сиреневый запах не люблю, он очень сладкий. Я люблю резиновый клей. Художник посоветовал — бумага не коробится, и становится даже чище. Я попробовал — здорово получилось. До этого я клеил казеиновым, много грязи и бумага морщится, а запах у него… Резиновый совсем другое дело! В школе про него никто не знает. Мама говорит, он не для детей. Запах синтетический, разъедает легкие, и обои наверняка испортишь. Правда, у нас не обои, а гладкий материал с цветочками, как в музее. Мама говорит — натуральный, пре-е-лесть. Но у меня над столом она не клеила, все равно испачкаешь, говорит. И я здесь вывешиваю морской бой, вклеиваю в паспарту — и на стенку. Клей не какой-нибудь, резиновый! Повисят, и снимаю, другие вклеиваю, и снова…