День: 25.07.2015

Какая мне разница, где сидеть за столом, в какое окно смотреть, везде тоже самое вижу. Моя жизнь, мой колпак, мои картинки, слова… Незаметно, без звука и стука закрываю дверь, мне так больше нравится. Вышел из России — с благодарностью и горечью, я не из тех, кто возвращаться может. Редко уходил, но окончательно — всегда. Здесь нет надежды больше — ни на что, не только хорошее, но даже приличное. Толпа серости… и много замечательных людей.
Я не в тех чинах, слава богу, чтобы «предьявлять заявы «, прогнозы писать, тип довольно асоциальный, с тех пор как вышел из науки (да и там гвоздем из пола торчал, хотя был способен), но продолжал свою одинокую гвоздеватость и в живописи, и в прозе… Чуждый. Социальной ориентации, социального интереса — никакого, и нигде не будет. Отдельные люди встречались, вижу — есть, махну рукой и дальше плыву, а может на одном месте, как в «Последнем доме», кручусь. Там где больше двух, там бардак, увы, в России только так. Но так — везде, и только если-очень-очень повезет… Мне — не повезло, и не надеялся — никогда.
………………………

Ночью, бывает, проснешься, и счастье, если конфетка есть, и немного винца. На свете счастье есть, но быстро кончается… смайл…
………………………..

Дверь, за ней еще кое-какие картинки остались, в основном так себе, мне кажется. Лучшее — недавно сообщили мне — окончательно решил взять Серпуховский музей: живопись штук двадцать, много графики и фотонатюрморты, последняя страсть моя. А может и не последняя, кто знает…
……………………………

У магазина рано поутру, как только откроют… Картинка на оргалите, поврежденном, и уплыла куда-то, надеюсь, где-то в мире еще живет, для меня картинки как звери, живые… Хуже-лучше, не в этом дело, просто живые для меня… как немногие простые вещи, которые вспоминаю…
…………………………..

Анатомичка, по воспоминаниям написано, теперь смотрю как на запоздалый консилиум. Опыт первого курса остался жить во мне, ничего из этих накопченых наформалиненых тел не вылетело духом каким-то, сплошное вранье… Отказал пучок Гиса, черт возьми… и разрушилась вселенная, миллиарды клеток умирают… и ничего больше, ни-че-во. Хотите — верьте, а я себя обманывать даже из большого страха — не стану. Картинки и слова — чуть долговечней, да, но и для них найдется своя черная дыра. А пока — они есть, и хорошо…
……………………………..

Шурик, бездомный котишка, всегда со мной был, когда я бродил вокруг десятого дома, фотографировал или рисовал… Присяду, он тут же устраивался на ноге… А про дальше, говорить не хочу.
…………………………..

Остров, музыка, которая одна имеет полную доказательную силу — говорит нам о внутренней природе искусства в чистом виде, тут уж разговоры о «связи с реальностью» выглядят смешно. Они смешны и в живописи, конечно, но там есть «зацепки для реалистов». А про слова не говорю, хотя… звук, музыка и в них главное — голос среди пустыни, в темноте, преодолевает страх перед жизнью…
……………………………..

Девятый дом не десятый, он красивше, но пустей для меня. Если бы не Мотька, которая жила в овраге за домом, там рыла норы для котят… я бы и не вспомнил об этом красивом доме…
………………………………..

Сухие травы, такой шестирик.
………………………………….

Вид из окна четырнадцатого этажа. Квартиру, как живое существо, жаль… но останется тенью сознания — скоро, скоро…
……………………………….

Ожидание. Чего? Неважно. Важней само состояние, главное, пожалуй, в жизни. Пока есть ожидание, живем.
………………………………..

Хорошее было время, бывали дни и утра…
………………………………….

Предчувствие чумы, пастель, обработка… Много вариантов, спасибо ЦИФРЕ… А про чуму… ничего не скажу, я не предсказатель, ну, может, пред-чувствователь немного…
……………………………….

Здравствуйте, мое почтение, господин Сезанн. Такого сложного гения потом уже не было, весь двадцатый век — из него пошел. Вот это чувство — стремление, жажда целостности образа… они ушли, начали раздроблять, по частям усиливать… Пора к целостности возвращаться, но не с моими слабыми силами, конечно, так что — только призыв и мечта…

Именно в тот самый день… Это потом мы говорим «именно», а тогда был обычный день — до пяти, а дальше затмение. На солнце, якобы, ляжет тень луны, такая плотная, что ни единого лучика не пропустит. «Вранье, » — говорила женщина, продавшая Аркадию картошку. Она уже не верила в крокодила, который «солнце проглотил», но поверить в тень тоже не могла. Да и как тогда объяснишь ветерок смятения и ужаса, который проносится над затихшим пейзажем, и пойми, попробуй, почему звери, знающие ночь, не находят себе места, деревья недовольно трясут лохматыми головами, вода в реке грозит выплеснуться на берег… я уж не говорю о морях и океанах, которые слишком далеко от нас.
Вот и пять часов. У Аркадия не просто стеклышко, а телескоп с дымчатым фильтром. Они устроились у окна, навели трубу на бешеное пламя, ограниченное сферой, тоже колдовство, шутил Аркадий, не понимающий квантовых основ. Мысли лезли в голову Марку дурные, беспорядочные, он был возбужден, чего-то ждал, с ним давно такого не было.
Началось. Тень в точный час и миг оказалась на месте, пошла наползать, стало страшно: вроде бы маленькое пятнышко надвигается на небольшой кружок, но чувствуется — они велики, а мы, хотя можем пальцем прикрыть, чтобы не видеть — малы, малы…
Как солнце ни лохматилось, ни упиралось — вставало на дыбы, извергало пламя — суровая тень побеждала. Сначала чуть потускнело в воздухе, поскучнело; первым потерпел поражение цвет, света еще хватало… Неестественно быстро сгустились сумерки… Но и это еще что… Подумаешь, невидаль… Когда же остался узкий серпик, подобие молодой луны, но бесконечно старый и усталый, то возникло недоумение — как такое возможно? Что за, скажите на милость, игра? Мы не игрушки, чтобы с нами так шутить — включим, выключим… Такие события нас не устраивают, мы света хотим!..
Наконец, слабый лучик исчез, на месте огня засветился едва заметный обруч, вот и он погас, земля в замешательстве остановилась.
— Смотрите, — Аркадий снова прильнул к трубе, предложив Марку боковую трубку. Тот ощупью нашел ее, глянул — на месте солнца что-то висело, дыра или выпуклость на ровной тверди.
— Сколько еще? — хрипло спросил Марк.
— Минута.
Вдруг не появится… Его охватил темный ужас, в начальный момент деланный, а дальше вышел из повиновения, затопил берега. Знание, что солнце появится, жило в нем само по себе, и страх — сам по себе, разрастался как вампир в темном подъезде.
«Я знаю, — он думал, — это луна. Всего лишь тень, бесплотное подобие. Однако поражает театральность зрелища, как будто спектакль… или показательная казнь, для устрашения?.. Знание не помогает — я боюсь. Что-то вне меня оказалось огромно, ужасно, поражает решительностью действий, неуклонностью… как бы ни хотел, отменить не могу, как, к примеру, могу признать недействительным сон — и забыть его, оставшись в дневной жизни. Теперь меня вытесняют из этой, дневной, говорят, вы не главный здесь, хотим — и лишим вас света…
Тут с неожиданной стороны вспыхнул лучик, первая надежда, что все только шутка или репетиция сил. Дальше было спокойно и не интересно. Аркадий доглядел, а Марк уже сидел в углу и молчал. Он думал.
— Гениально придумано, — рассуждал Аркадий, дожевывая омлет, — как бы специально для нас событие, а на деле что?.. Сколько времени она, луна, бродила в пустоте, не попадая на нашу линию — туда- сюда?.. Получается, события-то никакого, вернее, всегда пожалуйста… если можешь выбрать место. А мы, из кресел, привинченных к полу, — глазеем… Сшибка нескольких случайностей, и случайные зрители, застигнутые явлением.
— Это ужасно, — с горечью сказал Марк. — Как отличить случайность от выбора? Жизнь кажется хаосом, игрой посторонних для меня сил. В науке все-таки своя линия имеется.
— За определенность плати ограниченностью. Но вы веселей, веселей смотрите на все это надувательство…
— Какое надувательство, Аркадий, разве вы не физик, не ученый?..
— Эх, парень, что нам законы, для нас мир — царство случая…
— В природе нет злонамеренности, и шуточек всяких тоже…
Их болтовня была прервана реальным событием — сгорел телевизор. Как раз выступал политик, про которого говорили -» что он сегодня против себя выкинет?..» И он, действительно, преподнес пилюлю: лицо налилось кровью, стал косноязычен, как предыдущий паралитик, и вдруг затараторил дискантом.
— Сейчас его удар хватит, — предположил Марк, плохо понимающий коварство техники. Аркадий же, почуяв недоброе, схватил отвертку и приступил к механическим потрохам, раскинутым на полочке рядом с обнаженной трубкой. «Ах, ты, падла…» — бормотал старик, лихорадочно подкручивая многочисленные винты… Изображение приобрело малиновый оттенок, налитые кровью уши не предвещали ничего хорошего, затем оратор побледнел и растаял в дымке. Экран наполнился белым пламенем, глухо загудело, треснуло, зазвенело — и наступила темнота.
— Всему приходит конец, — изрек Аркадий очередную банальность. — Зато теперь я спокойно объясню вам, как опасно быть серьезным.