Месяц: Июль 2015

Не всё же быть сериозным, так что вот вам некоторые странные картинки, которые за многие годы накопились.
Силой воображения (и ненависти, подходит под статью?) художник сжигает город, в котором жил, и всех его жителей — обяза-а-тельно, но взял с собой двух любимых женщин, да…
…………………..

Прошу слова! Двое отговорили, отвалились, а третий еще полон сил, рвется доказать… Дума, наверное, или другое сборище, не знаю…
……………………..

Где-то на выставке, рожа собственная надоела до чертиков, а картинки вспомнил… но где они…
………………………..

Яша С. слушает Баха.
……………………….

Ненависть цветов. За что им любить нас, убийц…
…………………………….

За билетом, на рассвете…
…………………………….

Политические драчки — путиноиды и апутиды
…………………………….

Скромная пляжная фантазия, монотипия
…………………………….

Философ
…………………………

Давай отравим, заслужил, подлец!..
……………………..

На выставке в Пущино, с какими-то фанерками, где они сейчас… Начало 80-х.
……………………………

Избранные рассказы за 30 лет. Москва, 2008 год. Махнул хвостом! На обложке сто миниатюр картинок и рисунков, пестровато с точки зрения дизайна, но пусть. Тираж невелик, но книжка есть. Только-только тогда кончились у меня «Мухи», хватило их… на 24 года, была тыща экземпляров — дарил, раздавал, в начале немного продал, штук двести в Москве в Казачьем и других местах, а потом надоело продавать, бегать-ездить, суетиться-предлагать… А в сборнике «Махнуть хвостом!» — избранное из трех книг рассказов.
……………………………..

Конец империи.

……………….

……………………

…………………..

……………………..

……………………..

…………………………..

………………………..

Веник в углу
……………………

Натюрморт по-российски
………………………

Дринк!
……………………….

Зарисовка из «подвальной» серии
………………………..

Незаконченная рукопись
…………………………..

Скучный угол

Повесть напечатана в Интернете, в журнале Ю.А.Кувалдина «Наша улица».
http://kuvaldn-nu.narod.ru/dan-markovich/dan-nemo.htm
…………………………………………………………
Прошло десять лет с его смерти.
Командор Немо, так я его называл.
Он как-то рассказал, в детстве придумал человека, разговаривал с ним по игрушечному телефону. Он называл его Кассо. Потом оказалось, был с такой фамилией министр при царе. Немо мало знал, но часто угадывал, свойство, родственное таланту.
Дело было в спокойной довоенной буржуазной республике под боком у страшной, в собственной крови, России. Рыженький, пухлый, деловитый, сунув нос в старую оправу от очков без стекол, тонким голосочком по игрушечному телефону — «Позовите мне Кассо…» Голос остался почти таким же, хотя он был грубо и крепко сколочен, коренаст, очень силён… Он был настоящий мужик, и нежная истеричка. Игрок и клоун. В отличие от моих родителей, он после войны выжил, талантливым обманщиком был. Лучше сказать — стал.
Если б не война, кем бы он был? Другим, я думаю, другим.
И я — другим.
И, может быть, тогда б мы поняли друг друга, кто знает…
……………………………………..
Пробовал писать ему, он не отвечал. Может, не хотел, а может просто так… он письма не любил. А приехать я так и не сумел. Прособирался…
Кое-что знал от знакомых — жив, фокусы свои не бросил, наоборот, стал кем-то вроде Кашпировского республиканского масштаба, вел еженедельную передачу на телестанции, как переносить тяжесть перемен. По-прежнему лечил все, что не лечится.
Он ни шагу навстречу мне не сделал. И я перестал пытаться.
……………………………………..
Нет, было, все-таки, одно письмо. Пришло по старому адресу, мне его отдали через два года. Немо уже не было в живых.
Читал и перечитывал. Он не изменился, только потерял силы. Мы оба не поумнели, не изменились, но потеряли силы и время. Это жизнь. Что бы ты ни сделал, чего бы ни добился, все равно поражение, потеря… Теряем время и силы, вот и всё.
«… Ты жил сам, я тебе не мешал. Ты так хотел. И не сдался, хвалю. Значит, в нашу семью пошел…
… много всякого было, долго писать…
… не приезжай, не на что смотреть. Но я неплохо барахтался. Жил как хотел…
…живи долго, вот мой совет. Если сможешь. А не можешь, все равно живи. Кроме живой жизни нет ничего, не надейся, не верь дуракам и желающим обманутыми быть.
Твой брат Немо».
……………………………………..
Часто теперь просыпаюсь по ночам… лежу без сна…
Думаю, как ему там… сыро и тесно, а он закрытых пространств боялся… Глупость, конечно.
Мы как два муравья, карабкались, отодвигали падавший на нас песок. Пока могли. И оба ничего особенного не сумели. Плыли в потоке, вот и все дела. Немо казалось, он управляет судьбой, я сомневался. Под старость и он потерял уверенность, что раздвигает жизнь как траву…
Часто ловлю себя на том, что по-прежнему спорю с ним!..
Но в одном он оказался прав. Кругом — чужие…
Нет, хорошие, умные, интересные были — люди, встречи… но чужие. И так всю жизнь…
……………………………………..
О его смерти я узнал с большим опозданием, случайно. Похоронили, про меня никто не вспомнил.
Он был последние годы одинок, что страшно непохоже на него. И, оказывается, жил и умер в том самом доме, в котором мы вместе жили. Он откупил его весь у наследников хозяйки, когда Лиза умерла. Она кормила меня картошкой с мясным соусом, я помню, как всё хорошее. Когда Немо исчезал, а стипендия кончалась… Я притворялся больным. И она приносила мне на обед большую тарелку с тушеной картошкой, и сверху кусочек мяса.
Была ли у Немо собака… как тогда, в туалете, под полкой?.. Наверняка он устроил себе удобный туалет?..
Наконец, я собрался, несколько лет тому назад, поехал смотреть.
……………………………………..
Ничто не изменилось, бесконечные улицы, одноэтажные домишки, высокие заборы, у дороги пыльная серая трава…
Через много лет я пришел к нашему дому.
Он ничего не изменил, так и жил в комнате с крохотной прихожей, с обледеневающей стенкой, только купил мощный обогреватель, держал под столом. Грел ноги. Говорят, в старости стал слезлив, подвержен внезапным вспышкам гнева. Быстро отходил, тут же дремал, как он это умел, в момент отключался… Он почти ослеп, и умер незаметно ни для кого. Когда к нему пришел сосед, случайно забрел, то увидел высохший труп, почти мумию.
……………………………………..
Я увидел ту же лужу, рядом со входом.
У дороги появилась чугунная колонка, но в ней не было воды. Из дома вышел человек, мы разговорились. Он рассказал мне, что здесь совсем недавно, и что бывший хозяин… фамилию назвал правильно!.. продал дом через посредника его покойному отцу, а сам сейчас живет в Анголе. Почему в Анголе?.. Вроде он там как доктор Швейцер, дикие люди его боготворят.
Я видел могилу на Рахумяе, но не стал его разочаровывать. Наверное, последняя шутка Немо…
Может быть, теперь он нашел свой Дом, Семью, и тот момент, с которого его жизнь пошла как сон?.. Выдумки, литература!.. Хотя у меня давно все смешалось в голове — реальность, выдумки, сны… Мир огромный сумасшедший дом, в котором нет и не может быть порядка, а люди в сущности бездомны, и мечутся по свету в стараниях выжить.
……………………………………..
Не стоило мне злиться на Немо, он сделал для меня много хорошего. При этом совершенно меня не понимая, и это не смущало его! Я говорил о своих делах, увлечениях, планах… — он никогда не слушал. Не слышал. Смотрел куда-то отсутствующим взглядом. Но что-то он все-таки ухватывал, что?
Что я жив, здоров, не голоден, что не мерзну отчаянно, как часто со мной бывало… что занят серьезными делами, в которых он ничего не понимал, и понимать не стремился… Что я живу не так, как он, что не понимаю смысла жизни, и всего, всего, всего, что он так хорошо и ясно представляет себе…
Ему безразлично было все, что я так превозносил, называя духовным родством.
Он просто моим братом был.
……………………………………..
Теперь уже неважно, как все было. Сумрак опускается, Немо забыт, скоро и меня забудут. Только озеро останется, и вечное мелкое болото на плоском берегу, и чахлые сосны перед въездом в единственный мой город…
Все, как было…

Спросили про поэтический слэм. Почему поэтический — что угодно, хоть короткую прозу так можно исполнить. Попрыгать, покривляться. Хотели знать мнение? — убожество все это, просто убожество. А выдавать себя за поэта, за прозаика… сейчас может кто угодно, нужна наглость, цинизм, стремление развлекаться за счет серьезных и глубоких вещей, опошляя их. И нечего тут усложнять, говорить мне про внутреннюю глубину, про отчаяние таким образом сокрытое… Ну, ерничать никому не запретишь… На такие слова сразу говорят — «а ты сам-то что?». Может и ничто, но не кривляюсь. Больше нечего сказать. Мне как-то написали, ну, не мне, но я воспринял как к себе обращенное — «искренность теперь достоинство идиота… или эстета…»(примерно излагаю) Поскольку не эстет, то значит идиот. Зато могу над всеми этими клоунами посмеяться.
Сколько людей сейчас считает себя прозаиками, черт знает, сколько. И что? Самый короткий испытательный срок — двадцать лет, вот через двадцать и поговорим. Мне будет 95, это смешно своею нереальностью, но мир от моего отсутствия не изменится, и многие увидят. Но скорей всего будет что-то вроде… помните, как в фильме кинд-дза-дза… Но это нам сейчас, что, право на наглость и пошлость дает, если еще живы для нас настоящая литература, и музеи?..

Много раз наблюдал (не о себе говорю — четверочник с минусом) — если не сказал «авторитет» — — «он хорош…» то никто не скажет, что хорош, а будут по одиночке подходить, думать… а что тут думать… или стоять толпой, ковырять в носу… Вспоминается Маяковский («транжир и мот») — правильное отношение, но с излишней горячностью, сквозь которую — горечь… Не, тут с юмором только стОит, только с юмором, других людей на дали нам, эволюция не дала, но каждый — свой мир… может быть, такая возможность дадена, и что думать о толпе… смайл…

Ира, и мы едем в Болгарию через пять стран шенгена, впервые воспользовался своим ЕС-гражданством, через Украину не пробраться нам
………………….

Вид из окна дома №20 (повесть «ЛЧК» про этот дом)
……………………

Заповедник за рекой, Россия это, зверям всем желаем выжить, про людей не скажу ничего, много было и хорошего и плохого, но хорошего больше было. Просто надо еще попробовать пожить, а не медленно умирать в этих прекрасных местах под Москвой…
………………………..

А сейчас мы здесь, тоже на краю городка, и здесь немного теплей и светлей
И это февраль, снято 16-го февраля!
………………………

Картинки на окне
………………………..

Городок ночной
………………………….

Все остается в России, если нужно — пусть нужно, если нет- пусть нет.

Если бы поэзию создавал язык, то многие поэты были бы гораздо похожей друг на друга, чем это есть на деле. Особенно одну и ту же мысль выражая, ну, похожие мысли, ведь с ними у нас явно «все сказано». Конечно, язык определяет конкретику выражения, форму, мелодию… кто отрицать может… но только личность создает поэзию во всей ее цельности, да и прозу. Личность, да. Голос личности, особенности внутреннего разговора, да и внешнего… Поэты, когда пишут о поэзии, всегда «перегибают», преувеличивают, это естественно. (например, И.Бродский)

Вася, говорю ему, поверь мне как всегда, здесь нам хорошо будет. Вася как всегда, но верил не совсем. ОН же не домашний зверь, с первого дня решил обследовать окрестности. И попал на местного драчуна, тот сходу ему нос разодрал. Но потом так случилось, что драка перешла под машину, легковую, а драка под машиной Васина сильная сторона — драка на боку. И Вася победил, но преследовать противника не мог, местность незнакомая.
………………………………….

После драки другое настроение, болгарские коты такие же, справлюсь…
……………………….

И кормят здесь лучше…
…………………

Для Васи здесь большой простор…
………………………

И народу мало, в каждом доме — одна семья. Люди добродушные…
…………………..

В нашем доме один на воле гуляющий кот…
…………………….

Какая мне разница, где сидеть за столом, в какое окно смотреть, везде тоже самое вижу. Моя жизнь, мой колпак, мои картинки, слова… Незаметно, без звука и стука закрываю дверь, мне так больше нравится. Вышел из России — с благодарностью и горечью, я не из тех, кто возвращаться может. Редко уходил, но окончательно — всегда. Здесь нет надежды больше — ни на что, не только хорошее, но даже приличное. Толпа серости… и много замечательных людей.
Я не в тех чинах, слава богу, чтобы «предьявлять заявы «, прогнозы писать, тип довольно асоциальный, с тех пор как вышел из науки (да и там гвоздем из пола торчал, хотя был способен), но продолжал свою одинокую гвоздеватость и в живописи, и в прозе… Чуждый. Социальной ориентации, социального интереса — никакого, и нигде не будет. Отдельные люди встречались, вижу — есть, махну рукой и дальше плыву, а может на одном месте, как в «Последнем доме», кручусь. Там где больше двух, там бардак, увы, в России только так. Но так — везде, и только если-очень-очень повезет… Мне — не повезло, и не надеялся — никогда.
………………………

Ночью, бывает, проснешься, и счастье, если конфетка есть, и немного винца. На свете счастье есть, но быстро кончается… смайл…
………………………..

Дверь, за ней еще кое-какие картинки остались, в основном так себе, мне кажется. Лучшее — недавно сообщили мне — окончательно решил взять Серпуховский музей: живопись штук двадцать, много графики и фотонатюрморты, последняя страсть моя. А может и не последняя, кто знает…
……………………………

У магазина рано поутру, как только откроют… Картинка на оргалите, поврежденном, и уплыла куда-то, надеюсь, где-то в мире еще живет, для меня картинки как звери, живые… Хуже-лучше, не в этом дело, просто живые для меня… как немногие простые вещи, которые вспоминаю…
…………………………..

Анатомичка, по воспоминаниям написано, теперь смотрю как на запоздалый консилиум. Опыт первого курса остался жить во мне, ничего из этих накопченых наформалиненых тел не вылетело духом каким-то, сплошное вранье… Отказал пучок Гиса, черт возьми… и разрушилась вселенная, миллиарды клеток умирают… и ничего больше, ни-че-во. Хотите — верьте, а я себя обманывать даже из большого страха — не стану. Картинки и слова — чуть долговечней, да, но и для них найдется своя черная дыра. А пока — они есть, и хорошо…
……………………………..

Шурик, бездомный котишка, всегда со мной был, когда я бродил вокруг десятого дома, фотографировал или рисовал… Присяду, он тут же устраивался на ноге… А про дальше, говорить не хочу.
…………………………..

Остров, музыка, которая одна имеет полную доказательную силу — говорит нам о внутренней природе искусства в чистом виде, тут уж разговоры о «связи с реальностью» выглядят смешно. Они смешны и в живописи, конечно, но там есть «зацепки для реалистов». А про слова не говорю, хотя… звук, музыка и в них главное — голос среди пустыни, в темноте, преодолевает страх перед жизнью…
……………………………..

Девятый дом не десятый, он красивше, но пустей для меня. Если бы не Мотька, которая жила в овраге за домом, там рыла норы для котят… я бы и не вспомнил об этом красивом доме…
………………………………..

Сухие травы, такой шестирик.
………………………………….

Вид из окна четырнадцатого этажа. Квартиру, как живое существо, жаль… но останется тенью сознания — скоро, скоро…
……………………………….

Ожидание. Чего? Неважно. Важней само состояние, главное, пожалуй, в жизни. Пока есть ожидание, живем.
………………………………..

Хорошее было время, бывали дни и утра…
………………………………….

Предчувствие чумы, пастель, обработка… Много вариантов, спасибо ЦИФРЕ… А про чуму… ничего не скажу, я не предсказатель, ну, может, пред-чувствователь немного…
……………………………….

Здравствуйте, мое почтение, господин Сезанн. Такого сложного гения потом уже не было, весь двадцатый век — из него пошел. Вот это чувство — стремление, жажда целостности образа… они ушли, начали раздроблять, по частям усиливать… Пора к целостности возвращаться, но не с моими слабыми силами, конечно, так что — только призыв и мечта…

Именно в тот самый день… Это потом мы говорим «именно», а тогда был обычный день — до пяти, а дальше затмение. На солнце, якобы, ляжет тень луны, такая плотная, что ни единого лучика не пропустит. «Вранье, » — говорила женщина, продавшая Аркадию картошку. Она уже не верила в крокодила, который «солнце проглотил», но поверить в тень тоже не могла. Да и как тогда объяснишь ветерок смятения и ужаса, который проносится над затихшим пейзажем, и пойми, попробуй, почему звери, знающие ночь, не находят себе места, деревья недовольно трясут лохматыми головами, вода в реке грозит выплеснуться на берег… я уж не говорю о морях и океанах, которые слишком далеко от нас.
Вот и пять часов. У Аркадия не просто стеклышко, а телескоп с дымчатым фильтром. Они устроились у окна, навели трубу на бешеное пламя, ограниченное сферой, тоже колдовство, шутил Аркадий, не понимающий квантовых основ. Мысли лезли в голову Марку дурные, беспорядочные, он был возбужден, чего-то ждал, с ним давно такого не было.
Началось. Тень в точный час и миг оказалась на месте, пошла наползать, стало страшно: вроде бы маленькое пятнышко надвигается на небольшой кружок, но чувствуется — они велики, а мы, хотя можем пальцем прикрыть, чтобы не видеть — малы, малы…
Как солнце ни лохматилось, ни упиралось — вставало на дыбы, извергало пламя — суровая тень побеждала. Сначала чуть потускнело в воздухе, поскучнело; первым потерпел поражение цвет, света еще хватало… Неестественно быстро сгустились сумерки… Но и это еще что… Подумаешь, невидаль… Когда же остался узкий серпик, подобие молодой луны, но бесконечно старый и усталый, то возникло недоумение — как такое возможно? Что за, скажите на милость, игра? Мы не игрушки, чтобы с нами так шутить — включим, выключим… Такие события нас не устраивают, мы света хотим!..
Наконец, слабый лучик исчез, на месте огня засветился едва заметный обруч, вот и он погас, земля в замешательстве остановилась.
— Смотрите, — Аркадий снова прильнул к трубе, предложив Марку боковую трубку. Тот ощупью нашел ее, глянул — на месте солнца что-то висело, дыра или выпуклость на ровной тверди.
— Сколько еще? — хрипло спросил Марк.
— Минута.
Вдруг не появится… Его охватил темный ужас, в начальный момент деланный, а дальше вышел из повиновения, затопил берега. Знание, что солнце появится, жило в нем само по себе, и страх — сам по себе, разрастался как вампир в темном подъезде.
«Я знаю, — он думал, — это луна. Всего лишь тень, бесплотное подобие. Однако поражает театральность зрелища, как будто спектакль… или показательная казнь, для устрашения?.. Знание не помогает — я боюсь. Что-то вне меня оказалось огромно, ужасно, поражает решительностью действий, неуклонностью… как бы ни хотел, отменить не могу, как, к примеру, могу признать недействительным сон — и забыть его, оставшись в дневной жизни. Теперь меня вытесняют из этой, дневной, говорят, вы не главный здесь, хотим — и лишим вас света…
Тут с неожиданной стороны вспыхнул лучик, первая надежда, что все только шутка или репетиция сил. Дальше было спокойно и не интересно. Аркадий доглядел, а Марк уже сидел в углу и молчал. Он думал.
— Гениально придумано, — рассуждал Аркадий, дожевывая омлет, — как бы специально для нас событие, а на деле что?.. Сколько времени она, луна, бродила в пустоте, не попадая на нашу линию — туда- сюда?.. Получается, события-то никакого, вернее, всегда пожалуйста… если можешь выбрать место. А мы, из кресел, привинченных к полу, — глазеем… Сшибка нескольких случайностей, и случайные зрители, застигнутые явлением.
— Это ужасно, — с горечью сказал Марк. — Как отличить случайность от выбора? Жизнь кажется хаосом, игрой посторонних для меня сил. В науке все-таки своя линия имеется.
— За определенность плати ограниченностью. Но вы веселей, веселей смотрите на все это надувательство…
— Какое надувательство, Аркадий, разве вы не физик, не ученый?..
— Эх, парень, что нам законы, для нас мир — царство случая…
— В природе нет злонамеренности, и шуточек всяких тоже…
Их болтовня была прервана реальным событием — сгорел телевизор. Как раз выступал политик, про которого говорили -» что он сегодня против себя выкинет?..» И он, действительно, преподнес пилюлю: лицо налилось кровью, стал косноязычен, как предыдущий паралитик, и вдруг затараторил дискантом.
— Сейчас его удар хватит, — предположил Марк, плохо понимающий коварство техники. Аркадий же, почуяв недоброе, схватил отвертку и приступил к механическим потрохам, раскинутым на полочке рядом с обнаженной трубкой. «Ах, ты, падла…» — бормотал старик, лихорадочно подкручивая многочисленные винты… Изображение приобрело малиновый оттенок, налитые кровью уши не предвещали ничего хорошего, затем оратор побледнел и растаял в дымке. Экран наполнился белым пламенем, глухо загудело, треснуло, зазвенело — и наступила темнота.
— Всему приходит конец, — изрек Аркадий очередную банальность. — Зато теперь я спокойно объясню вам, как опасно быть серьезным.

Автопортрет средних лет. В зеркало не смотрю, истинное положение дел не интересует, а только восприятие и ощущение от самого себя, здесь оно уж слишком благостное, на мой вкус 🙂
………………………

Пастели — «Подвалы», серия 80-х годов. В России можно только в подвале жить, если совсем честным быть, да. Так я думал в 70-80-х, так думаю и сейчас. А уезжать никогда не хотел, нет у меня веры в «другой мир» — по большому счету мир везде одинаков, можете сколько угодно говорить мне о различиях — везде рождаешься и везде умираешь, и везде одинок, если требователен и честен. Это вопрос не истин и не законов, а внутреннего самоощущения, я о своем, вы мне — о своем… и расходимся как в море корабли… ну, гадость эти слова, густая гадость, потому что… потому что слова…
………………………..

Бананы педанта. Люблю больше всего не истину, не правду, не артистизм — а точность, то есть, верность собственному чувству. Ну, да, оно, чувство, несколько многообразней, но простые «модели» тоже что-то отражают… если не с головкой в них сидишь. Оттого я не люблю всякие черные квадраты, особенно под старость невзлюбил — чернота должна быть насыщена светом, а свет содержит в себе и черноту…
…………………………..

Дама с собачкой.
……………………………

Январская оттепель за окном десятого дома, где Перебежчик зверей кормил. Я благостные тексты о зверях не люблю, их жизнь не менее драматична, чем наша. Проникся уважением к Пикассо, гениальному пижону, который приблизив намешливую морду к картинке какого-то абстракциониста, кажется Кандинского, спросил — «А где же здесь драма?..»
…………………………..

Картинка такая большая есть, не люблю ее за слишком наглый цвет… Висела в кухне много лет. Хотел убрать, спрятать или отдать желающим, но ленился, какая в конце концов разница, что тут висит, редко по сторонам смотрю… Но внезапно проникся жалостью к ней, как к больному ребенку, который может быть ужасен, надоедлив, капризен… но если нет перед ним простора, будущего нет, то жалости всегда достоин. Сейчас не помню, где она, кому отдал… или по-прежнему в доме, в котором больше не живу… Это беда, беда эгоиста — привязываешься к себе, ругаешь, проклинаешь… и жалеешь, а картинка ведь часть тебя в себе носит, пусть не лучшую, но часть…
…………………………….

Цветки. Вообще-то я такое изобилие не люблю, мой идеал — отдельный цветок, отдельный и одинокий во всем мире… как у Володи Яковлева иногда получалось, все хорошее — оно иногда, и то хорошо, если хотя бы иногда случается… А эти цветки исключение для меня.

Два парня, будущие гении, их звали Ван Гог и Поль Гоген, что-то не поделили. Мнения зрителей, наблюдающих эту историю, разделились — одни за Вана, другие Поля поддерживают. Вана защищают те, кто видел американский фильм, в котором он, до удивления похожий на себя, мечется — не знает о будущей славе, досконально рассказывает про картины, по письмам брату, и отрезает себе ухо в минуту отчаяния. Он так встретил этого Поля, так принял в своем доме в Арле!… а тот, безобразник и бродяга, заносчивый силач. «И картины писать не умеет… да! — так сказал мне один интеллигентный человек, сторонник Вана, — они у него уже цвет потеряли и осыпаются…» Тут на него наскочил один из лагеря Поля и, с трудом себя сдерживая, говорит: «Мне странно слышать это — осыпаются… а ваш-то, ваш… у него трещины — во!» — и полпальца показывает. А тот ему в ответ… Потом, правда, Ванины поклонники приуныли — смотрели фильм про Поля, французский, и некоторые даже не знают теперь, кто прав. А нам это так важно знать… Вану страшно и больно, он выстрелил себе в живот, уходит жизнь беспорядочная и нескладная, несчастная жизнь. Все эскизы писал, а до картин так и не добрался. Но это он так считал, а эти-то, болельщики, они же все знают наперед, все!… им чуть-чуть его жаль, в неведении мучился, но зато что дальше будет — ой-ой-ой… мировая слава… гений… Что Поль, что Поль… На своем дурацком острове, полуслепой, художник называется, умирает от последствий сифилиса или чего-то еще, тропического и запойного…
— Он нормальный зато, Поль, и жену имел, пусть туземную, а ваш-то Ван просто псих, уши резал и к проституткам таскался…
Представьте, идет такой спор, хотя много лет прошло, умерли эти двое. Ну, и что, если давно. Смерть весьма нужное для славы обстоятельство. С живыми у нас строже, а мертвые по особому списку идут. У них льготы, свое расписание… И все-таки важно их тоже на своих и чужих поделить — Ван, к примеру, ваш, а Поль — мой… И вот болельщики, собравшись густыми толпами, валят в музеи, смотрят на Ванины и Полины картины, которые почему-то рядом… — и молчат. Думают:
— … Ван все-таки лучше, — обожает труд, руки рабочие и башмаки… А Поль — этих бездельниц таитянок, с моралью у них не того…
— … Нет, Поль, конечно, сильней, он с симпатией жизнь угнетенной колонии изображает… к фольклору ихнему уважение проявил…
Сзади кто-то хихикает — «мазня… и я так могу…» Болельщики хмурятся, шикают, все понимают, как же — смотрели, читали… Вот если б им похлопать гения по плечу — «Ваня, друг, держись, мировая слава обеспечена…»
Ах, если б им жить тогда…
Тогда… А кто кричал тогда — «бей их…»? А потом шел в музей — постоять перед Лизой…

Интересный человек и журналист Маша Слоним уезжает из России. Надеюсь, что 11 котов, лошадь и другие остающиеся в России звери, не пострадают. Рад за нее, тоже думаю, что Россия в процессе распада, хорошо бы произошло все без крови. Я с этого года тоже живу не в России, в Болгарии. Первые 23 года прожил в Эстонии, где родился. Потом учился в аспирантуре в Ленинграде, потом, в 1966 году, переехал в подмосковный научный центр Пущино, сначала работал в науке, в 1986-ом году ушел из науки насовсем. Потому что с 70-х годов занимался живописью всерьез, а с 80-х и прозой. Довольно много нарисовал и написал, об этом есть в Википедии (Дан Маркович) Всегда избегал «социализации» в СССР, а потом и в России, я одиночка, увлеченный своими делами, своей жизнью, зверями, которым всегда старался помогать, об этом писал в книгах, например в повестях «Перебежчик», «Жасмин» и других. Поэтому наблюдения-дневник Маши Слоним с ее фермы мне были интересны. У меня не было таких возможностей, как у нее, с 1986-го года я нигде не работал, кормил зверей в подвалах, в норах, домой мог взять только некоторых. В самые тяжелые 70-ые годы уехать из России не хотел. В 90-ые, когда было возможно, — тоже не хотел. Лет пять тому назад стал подумывать, куда деться. Поздновато, конечно, все-таки 75… но стало «лучше поздно, чем никогда» 🙂 Никогда не был диссидентом, у меня свои взгляды на жизнь, на искусство, я эгоцентрик, правда, не совсем лишенный сочувствия к окружающим 🙂
Желаю Маше Слоним удачи, здоровья и долгой творческой жизни.

Читают-смотрят тебя или нет зависит от ориентации собственного взгляда. Взгляды разные, кто на умных расчитывает, кто на азартных к подвигам или криминалу, кто замечательными интересуется… По серьезному счету — неважно. А что важно, что? Вот именно, уже сказано — ориентация взгляда: смотришь ли на окружающую публику, ее жизнь, ожидаешь чего для себя… бывает… или хочешь важное сообщить — всё один колленкор. А смотришь — в себя, во внутренние проблемы проникаешь, хочешь выяснить свое, СВОЁ! — совсем, совсе-е-м другое. Хочешь вторым путем, не жалуйся, что мало кому интересен. Но если вдруг, кому-то… то это важно, значит поглубже интерес, а может даже человек в чем-то похожий, это жить помогает, не то, чтобы облегчить, но все-таки вдохновляет дальше делать то, что делаешь. Все равно ведь делаешь, но немного полегче становится. Это странно, потому что каждый хочет уникальным быть, вроде бы так? Ан нет, собственная уникальность со временем приедается… особенно если повторяешься… и хочется увидеть, что уникальный, но не совсем уж! и другие люди тоже есть… Слабость, конечно, но все мы — люди, главное, чтобы слабость в привычку не превратилась, смайл…

Один мой приятель мог часами говорить о колбасе. Он стоял у витрин и смотрел на колбасы, которые там лежали в большом количестве, дешевые и дорогие, вареные и копченые. Иногда мы угощали его. Он жил дома с толстой доброй матерью, ел сытно, но просто, и никогда ему не давали колбасу так, без хлеба и сколько хочешь. Колбаса стала его мечтой. Он завидовал нам — мы жили в общежитии, на стипендию, и могли покупать все, что хотели, а потом уж перебивались как могли. Он тоже так хотел жить. Иногда и мы ему завидовали, но чаще — он нам. Тем временем он учился, работал, потом женился, и сейчас у него три девочки. Денег у него по-прежнему нет — все уходит на еду, простую и сытную. Иногда в гостях он ест хорошую колбасу и вздыхает — мечта осталась мечтой. Но все-таки есть надежда, что когда-нибудь он свою мечту настигнет… Хуже обстоит дело у другого моего приятеля. Он страстно любил в детстве марципановые фигурки, которые стояли в дорогом магазине на витринах. Иногда ему доставались самые маленькие, на день рождения. Марципан исчез, после войны его не стало, и мечта оказалась недоступной. Теперь он собирается в Германию, чтобы посмотреть на этот марципан, который обожает с детства. Тот приятель, который любит колбасу, говорит, что она стала совсем другой, в ней нет того вкуса, который был раньше, и запаха. Так что, даже если он когда- нибудь поест ее вволю… вряд ли это будет то, о чем всю жизнь мечтал. Тот, кто любит марципан, надеется, что все окажется так, как он ожидает, но и он говорит, что умерли старые мастера, которые знали секрет марципана, он где-то читал об этом… Моя мать всю жизнь мечтала поесть вдоволь дорогого шоколада. До войны, она говорила, частник продавал шоколадный лом, и очень дешево, а потом лом продавать почему-то перестали. Она умерла с этой мечтой… Я не люблю шоколад, но слышал, что он совсем не тот, что раньше. Я обожаю миногу, в маринаде, с пивом… Ел ее один раз вот так, на берегу моря, давно. С тех пор минога стала совсем не та, иногда пробую, и каждый раз убеждаюсь. Я даже ездил туда, где ел, на тот берег, но там ее нет больше… Еще я любил шоколадные пирожные… продавали только в одном месте. Крем был особый…

Герой повести «Последний дом»
……………………

Одноглазый художник. Художнику одного глаза достаточно.
…………………….

Пережившие российскую зиму.
……………………..

Композиция со спичками
…………………………

Было название «антиквадрат», но непонятное 🙂
……………………….

Взгляд, умерший давно…
………………………..

Властелин Вселенной
………………………….

«… разливы рек, подобные морям…»
…………………………

Ирония судьбы. Еще сорок шесть — служила утеплением двери.
………………………

Композиция педанта
…………………………

Друзья
……………………….

Дама с собачкой
…………………………….

Красные дома (темпера, 1977г)
……………………………

Из «композиций со спичками»

Говорили, что на VK чтение повести «Последний дом» недоступно (почему-то)
Переписал на mail.ru
https://my.mail.ru/mail/dan.markovich/video/_myvideo
И все-таки, лучшая ссылка:

Финики
……………………………

По первому снегу
……………………………..

Сухой лист
…………………………….

Ретро под микро 🙂
………………………………

На фоне Подмосковья
……………………………….

Ухожу?..
………………………………..

Скорлупки
……………………

Обложка книги рассказов «Мамзер». Книжка опубликована тиражом 500 экз в 1994-ом году.
Лучшие годы для меня.

Среди больших бутылок
………………………

Живописный момент… или фрагмент
……………………..

Ноябрьское утро. Последние лет двадцать в России больше всего страдал от холода и темноты, когда они союзники, тяжело сопротивляться. Ко всему остальному… привык, привык, и со своими сумасшествиями (увлечениями, мягче скажем) мог все или почти все пропустить мимо. Начало 70-х, конечно, помню: сочетание ненависти и страха губительно для организма… но все равно — обходил и забывал…
…………………………

Век прошлый, и на границе прошлого и позапрошлого — альбомчик гимназистки
…………………………..

Вернулись, наконец. Молодой удивляется, а старый — устал, и только покоя хочет…
………………………………

Дождливое утро, летнее…
…………………………

Ноябрь, вода застывает… берег реки… А если честно? Картинка сзади — кусочек живописи, а впереди кюветка с травой для кошек. Кому нужна такая честность…
…………………………

Тоска по оловянному солдатику
…………………………

Истинная страсть, и долговечная, надеюсь… 🙂
……………………………..

Цветок на окне
………………………………

Граница на замке, «тучи ходят хмуро…»
………………………………

Масяня пробивается на волю из закрытой комнаты.
Ожесточенно, молча боролась. Потом также боролась со смертью. Это характер, уважаю.
…………………………………………….
Искусство, что за страсть такая?..
Чтобы сердце успокоилось, оно…
Для выражения точность необходима. Всё остальное? есть — есть, нет — нет, похвалы и премии не помогут.
Никому не верь, будь голодным, злым и непокорным (советы молодым) Смайл, конечно, смайл, я против диет…

http://www.topos.ru/article/iskusstvo/devyat-kartinok-devyat-i-dve
……………….
Елена Зайцева в «Топосе» о моих картинках. В своем ЖЖ могу и прорекламировать, а в FB — не буду. С пониманием написано, всё, что хочу и могу сказать.
Книги я больше не издаю, выставок не делаю (кроме интернетских), пишу и рисую мед-лен-но. То, что меня еще помнят — некоторые — как было и двадцать лет тому назад — некоторые — мне о чем-то говорит: есть надежда, что еще двадцать некоторые помнить будут 🙂 А мне только некоторые интересны, к людям плохо отношусь, но к некоторым — хорошо 🙂

Воспоминания о Крыме.
…………………………..

Цветок и ткань
…………………………

Утренняя гимнастика
…………………………..

Пейзаж в серых тонах. Воспоминания о Пущине.
……………………………

Туся и ее любимый черный кот
…………………………….

Вся надежда на Херес.
………………………………

И в платяном шкафу бывает интересно, если как следует закопаться…
………………………….

Вино и пряники. Что еще? Фон живописный, пакет прозрачный… мелочи, да?
……………………………..

Нас не догонишь!..
………………………….

Масяня ищет справедливость

В больничной палате, большой и неудобной, лежали больные одной болезнью, какой — не скажу вам, это не СПИД и не проказа, но время от времени случались у них тяжелые приступы, и при этом спасало только беспромедлительное введение одного препарата. Ну, если хотите, у них тяжелый диабет… или какое-то отравление, поскольку новых больных не поступает, а эти свалились как-то сразу, тринадцать человек. Может авария была, теперь это просто. И вот в палате тринадцать коек, и двенадцать из них стоят совсем неудобно для больных — и темно вокруг, и сыро, и холодно, и запах тяжелый, и многое еще. А вот тринадцатая коечка примостилась чуть в отдалении, там как бы фонарь, небольшое окошко, свое, и батарея рядом -тепло, и ступенька — отделяет от остального помещения, и даже дверка есть, пусть не до потолка, но все же — прикроешь ее и как бы отдельная палата. Конечно, никакая не палата, а так, ящик два метра на полтора, но светло, тепло и сухо, и для нашей палаты просто рай. И на койке этой лежит человек, я немного знал его, поэтому можете мне верить. Случайно он туда попал, в этот рай, или по знакомству, или еще как, не скажу, только он лежит недели две — и умирает. Не так это просто, конечно, но со стороны именно так. Его уносят, меняют белье, пол промыли даже карболкой, хотя это не зараза — и на койке теперь один из тех, кто лежал на неудобных местах. Я его совсем не знаю, так что и писать нечего. Тем более, что он лежит всего пять дней — и умирает. Причем учтите, на других койках никто не умер, а на этой — второй случай за месяц. Все повторилось — прозектор, белье, карболка — и на место лег третий. И через десять дней и он, ну, вы понимаете… А все остальные целы, вот такая статистика… А там, действительно, хорошо — чисто, светло, и спокойно как-то… все отдаляется — палата эта, серое белье, тарелки общепитовские, утки- судна, постоянная толчея у стола, острые крошки на заношенной скатерке… а здесь впереди окошко, свое, вид на парк, коричневая дымка, осенние дорожки, скамеечка с завитушками, правда, сломана, но в остальном покой и безлюдье… Перед носом батарея, теплая, и ступенька — живешь на своем этаже, и дверка, правда, не до потолка, перегородка только, но закрывается. И все туда хотят. Просто рвутся — и мрут как мухи, один за другим. Все жаждут — кроме одного. Он у двери, на самом поганом месте, в жутком сквозняке и неопрятности лежит. И никуда не хочет, держится за свою койку отчаянными силами. Пусть ходячий, но от кровати далеко не отходит, со стола тарелку схватит — и обратно поковылял…

Проходит полгода, или чуть меньше, не помню, новых таких больных нет, видимо утечка какая- то ликвидирована, и вот в палате остается один человек. Живой. Тот, что у двери, конечно. Все остальные умерли, вам должно быть ясно. Живой встает, одевается, берет пальто на руку и выходит на майский простор. Вот и все.

Спокойно, спокойно, попрошу не оскорблять. Все так и было. Но почему-то эта история обижает многих, как самый наглый анекдот. Вы что тут рассказываете нам!! Знаете, а ведь они правы, не все так просто было. Почему живой тот, кто у двери? Не-ет, здесь какой-то фокус скрыт. Ведь койка та, в фонаре, была хороша, и на нее хотел каждый. Но ведь несчастливая она… Ничего, того скрутило, а меня не скрутит. Они взятку давали! Нет, это слишком, наверное, просто по знакомству. Впрочем, может и давали… пару рублей в день… ведь за судно — дают! а тут за койку… И такую… Ну, не знаю, не знаю, но кому-то везло. И начиналась, конечно, зависть. Он уже был другой, его ненавидели. Не может быть! чтобы за койку… Ух, вы не знаете наших людей! Итак, они его ненавидят, и при случае делают гадость, очень опасную. Его хватает приступ, ведь всех хватает, время от времени, разве не сказал?.. ну, глупо же иначе их держать, если с ними ничего не случается… И вот его хватает, и надо вызвать сестру, чтобы сделать укол, а они немного ждут, чуть-чуть только, обсуждают между собой, надо или не надо… а вдруг само пройдет, ведь и так бывало… смотри — уже проходит… Они прекрасно знают, что делают… Нет, это слишком, у них непроизвольно, само получается, находит на них такая вот задумчивость. Потом, конечно, вызывают. А следующий, следующий что? Представьте, он к себе не относит, не верит, что его так скрутит, чтоб до двери не доковылять. Зато полежит в хорошем месте, отдельно, будет, что вспомнить… И так один за другим? Ну, да. До последнего. Ну, и что этот, что? О, с ним немного сложней. Он с места не трогается. Почему, почему… У него рядом шнурок от звонка, шнурок-то у двери. Он предпочитает быть рядом со шнурком и не рвется в светлый рай, где чисто, тепло и светло, понимаете?…

Вы скажете — фу, какая гадость… А я вам больше того расскажу. Вокруг этой палаты ходили всякие разговоры, особенно, когда опустела. Говорят, санитары выносили белье, матрацы и подушки, чтобы сжечь, а как добрались до той крайней коечки, видят — шевелится в наволочке что-то… Схватили нож стальной, общепитовский, материю распороли — а там паук, размером в два апельсина, на желтой спине череп черный оскаленный… и скрещенные кости. Увидел он свет, челюстями заскрежетал, запищал пронзительно и так жутко, что все отступили от него, вскочил на подоконник, стекло разбил и исчез в темноте… Вздор, конечно, начитались бредятины, таких пауков в нашей широте просто быть не может, не выживет ни один. На самом же деле, и многие с этим согласны, вампир-то был, но никакой не паук, несвойственный нашей природе, а именно тот, тринадцатый, который взял и ушел. Сестра рассказывала, идет по коридору, человек как человек — вот, выздоровел, говорит, спасибо вам, спасибо — и кланяется вежливо так, кланяется… А сестра опытная была, и что-то ей показалось не так — уж слишком вежлив, похоже, иностранец, а откуда, скажите, может взяться иностранец в этой нашей насквозь закрытой больнице… Она глядит внимательно на него, смотрит — рука! а когти на пальцах, когти, Бог ты мой! а кожа зеленая, вся в морщинах и какой-то слизи, почище, чем у жабы, то есть, конечно, не чище, а наоборот. Вскрикнула, пошатнулась — а его и след простыл. И, конечно, врачи ее не поддержали, это от болезни у него, видите ли, обмена расстройство…

Но самые вдумчивые и эту версию, про тринадцатого, не одобряют, говорят произошло все не так, а гораздо прозаичней, жизнь не балует нас экзотикой, климат не тот, и нравы. Как опустела палата, буквально на следующую ночь собрались больные с этажа и решили точку поставить в этой истории, чтобы болезни такой не было ни в будущем, ни в прошлом — никогда. Сестру связали, койку ту разломали, ни паука, ни писка, конечно, не обнаружили, и выбросили обломки ко всем чертям в окошко, а чтобы новую здесь не поставили, ломиком подняли доски на полу, при этом нечаянно разбили стекло, откуда, может быть и пошел миф о летающем, то есть прыгающем пауке. В результате этих работ обнаружилась любопытная деталь: под досками на цементной основе оказалось двенадцать килограммов жидкой ртути, из-за нее лет десять тому назад дуб под окном засох, а потом его молнией расщепило…

Тот, кто остался последним, встал и вышел из палаты. Он не был больным, он был врачом. А вылечить никого не смог, они были обречены. Он делал, что мог, но на самом деле не мог ничего. И как ему быть теперь, не могу вам сказать. Ну, а койка та была для самых тяжелых, умирающих. Как увидят, что человек на грани — его туда, чтобы другим не так страшно было. Вот как-то вечером приходит сестра — а ты чувствуешь, что тебе худо — подходит и говорит… ты не слышишь, что она говорит, но уже знаешь…Но мне совсем не так уж худо, просто голова кружится, я еще ничего… и разве так умирают, неужели с таким вот самочувствием, ведь это должно быть совсем необычайное, а не такое, что бывало уже… ведь все обычное, и боли никакой… нет, это странно вот так от почти ничего умереть… Он не верит… я не верю, а его берут и бережно так переносят на ту коечку… почему-то несут… Я и сам могу, ведь вчера еще как ковылял… Нет, несут… положили — и уходят. Так ничего не объяснили — и скрылись… что за черт… А в палате кто отвернулся — читает, кто громко захрапел, кто в коридор вышел к соседу… разбежались как тараканы, а тут разбирайся один… И вечер настает, перед глазами туман все гуще, боли нет, воздуха нет — всё плывет, всё уходит… тени, игла, кто-то нагнулся, спрашивает… о чем… что можно сказать… что теперь важно… Брат… спрашивает — не боишься, плавать умеешь? — и смеется, а лодка старенькая, дедовская. Животом лег на теплую доску, оттолкнулся ногами, вода дрогнула, тронулась, закачалась, солнце треснуло, разбилось, побежали тонкие нити, и слепит, слепит глаза… а сестренка на корме смеется — перевернись, кричит, перевернись…

Я в автобусе еду. В центре светло, но людей уже мало… Темные громады… дальше черные улицы поуже, дома пониже… Уплываю, корабль мой мал. Раньше я это любил — там, впереди… Теперь все равно. Узкую нору роет человек. Над всей нашей жизнью нависла ошибка. Каждый вроде бы для чего-то жил… Ну, каждый… он всегда ищет оправдания… Улица, зима, темень, тусклые окна — за ними тени, кто ест-пьет, кто спит, кто на детей кричит… Еду. Раньше думал — как выбраться из тьмы… Во-он там где-то свет… Покачнулись, стукнуло под колесами — рельсы… будочка, в ней желтоватый огонек… кто там? кто?… Уплыло, снова темнота… еду… Раньше?.. думал, есть светлые города, небо чистое, высокое… только бы выбраться отсюда… навсегда, навсегда!..
Нет, чернота внутри… внутри — темнота…
Человек в автобусе. Мы вдвоем. Старик, желтое лицо:
— Поговори со мной…
Я говорить с ним не хочу.
— … мне страшно…
И мне страшно, но не о чем говорить с ним, не о чем.
— …я с женой живу… она все по хозяйству… ночью спит… Я лежу. Думаю?… нет, меня качает на волнах… страх качает. Умру, что с ней будет… Уходим в темноту… Ты молодой, уезжай отсюда, уезжа-ай… здесь все отравлено… Хочу верить — будет Страшный Суд — всех к ответу… И в это не верю.
— Ты что… так нельзя, старик…
Нагнулся — он уже спит.
Нет, нет, нет, на первой же остановке… дальше не поеду, выпустите меня!..
Давно позади огни, города, голоса, песни, смех, небольшие приключения и шалости, даже какие-то успехи, гордость… Под нами нет земли. Оправдания нет. Не надо!.. пусть это сон — яркий свет в лицо, кто-то треплет за плечо — гражданин, ваш билет!..
А, как хорошо! да, билет, конечно билет — вот он, во-о-т… А что со стариком? Лицо белое… улыбается…
— Хорошо тебе? А мне страшно, поговори со мной…

Вы мне все про Путина да про Путина… А я про Васю с Лизочкой хотел рассказать, моих любимых кота и кошку. Про ласточку, которую отнял у них, молодую, желтоклювую. Представьте, все у ней в порядке оказалось, только напугана… Накричала на меня, все негодование излила! Выпустил — полетела, широкими кругами, наслаждаясь легкостью своей, счастливая… А эти двое остались на земле, вижу, завидуют ей…

А мне говорят — «не отнимай время у деловых людей, если тебе нечего сказать». Нечего сказать — решительно сказано! Но не совсем справедливо. Ведь каждому надо что-то рассказать… если сумел увидеть и подумать. А если вообще не думал, то все равно есть, чем поделиться. Хочу вам кое-что доверить. Это не стихи. И не песня. «Вы хочете песен — их нет у меня…» Дальше?… «На сердце легла тоска…» Или по-другому? не помню уже… Так вот, вчера была осень. Сегодня просыпаюсь — за окном зима. Градусы те же — около нуля, а пахнет по-новому, воздух резок и свеж. На фиолетовых листьях барбариса тонкие голубые кружева. Запахну куртку, выйду в тапочках на снег, как на новую планету — и обратно скорей. Может растает?.. Зима как болезнь — начинается в глубине тела, растекается болью, а все-таки думаешь — рассосется, сама собой исчезнет… Не рассосется, будет до весны бесноваться… Градусы те же, а вот не тает и не тает. Во всем неотвратимость вижу, признак старения… И барбарис собрать забыли… а плов без него… Зато капусту заквасили. Крошили, перетирали с солью, и корочку хлеба сверху положили — помогает. Знаете, что такое зимой, в кромешной темноте — горячая картошка, своя, да с квашеной капусткой? Это другая жизнь, каждый, кто ел, вам скажет… А вы мне — путин, путин…

Не интересно? Думаете по-другому…

Уходите…

А я хотел вам еще рассказать… послушайте…

Филолог в психушке, страшно давно это было, я тогда был на практике там. Нарисовал, конечно, через много лет. То, что давно происходило, лучше помнишь, давно известно, это особенно с возрастом усиливается.
……………………

Жизнь животных, картинка, обработанная фотография, почему-то напоминает мне стилистику изображений животных в монографии Брема.
…………………

Старая кошка Алиса и ее дочь Дуся. Алиса уже не боится солнца, и вообще ничего не боится, старость сделала ей такой подарок. С людьми тоже так бывает, но редко, редко…
……………………..

Искусственные цветы и набросок графический, почему они вместе здесь — не знаю. Так получилось 🙂
………………………..

Натурщица в солидном возрасте
…………………………

Ассоль и ее последний котенок (Через несколько дней Ассоль умерла, а про котенка долгая история, как-нибудь в другой раз)
………………………….

Добрый черт и темная душа, ночные беседы.
……………………………

Взгляд из темноты
…………………………….

Лестница в доме, где Перебежчик кормил зверей.
……………………………

Дорога на Серпухов, вид из автобуса. Наш союзник скорость, размывает детали. Но лучше этот механизм иметь в себе 🙂
…………………………….

Еще один миг истории, еще одна жизнь.
ююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююююю

http://www.photographer.ru/nonstop/author.htm?id=25465#page2
…………………
Повторения, конечно. В разные журналы помещаю. Размеры, требования разные везде, вот и повторяюсь. Но почти всегда что-то поправляю. Или отбрасываю — не исправить. И удивляюсь — как не заметил раньше, и глаз был острей… Смешное дело, да? Так возникают варианты. И создается хаос, в котором самому не разобраться. Только путем тщательного сравнения — что хуже, что лучше. Но заниматься этим… зачем?..
Значит, образуется гора, автор у подножия… Геология… или археология нужны?..

Чтение повести «Последний дом»
За год 606 посещений. Я считаю, что много. Некоторые дослушали до конца. Их мало, но это тоже естественно, при современной спешке потратить четыре часа…
Иногда открываю, смотрю. Запись несовершенна, фотоаппарат Canon — неплохой, но хватает на 35-40 минут. С другой стороны, больше читать за раз я все равно не мог, и звери отвлекали, скакали по мне, даже попали в кадр (Каська попала) Без свидетелей, конечно, по-другому я бы не записал. Мне говорили — где ракурсы, художественные отступления… Чушь, какие тут возможны отступления! Глаза в глаза, и нечего придумывать. Другое дело, можно ли удержать слушателя четыре часа, да-а… 🙂 Для этого надо… что надо — не знаю, и думать не хочу. Прочитал как хотелось, еще раз пережил текст, и хватит с меня. Записано еще — «Остров», «Монолог о пути», «рассказы», «Кукисы»… Но хуже. Есть в vk
Но я рад, что записал это. Больше не собираюсь.

Шура, дородная трехцветка с широкой плосковатой мордой и очень светлыми глазами. После нашествия собак еще три года жила. Тех ребят, кто ее убил, потом посадили за убийство своего приятеля. Не хочу о них говорить, у меня своя история. Про убийц другие охотно вам расскажут. Хотя и мне смерть не обойти, без нее жизни не бывает. И это правильно, только жизнь не надо торопить. Вот в чем беда, торопим ее вечно.

— Иногда ей не мешало бы пошевелиться, жизни, — Гена говорит.
А я считаю, ни к чему хорошему спешка не приводит.

Мне сначала казалось, Шура глупая, а она поздно созрела. Есть такие звери, и люди тоже, их принимают за недоразвитых, а это долгое развитие. Она все делала медленно и обстоятельно, сначала упорно думала, смотрела, как другие поступают… Зато потом у нее все сразу получалось — быстро и безошибочно. Почти год сидела на подоконнике, наблюдала, как коты и кошки уходят и приходят — через дверь, окно, как спрыгивают с балкона… Я пробовал ее подтолкнуть, сажал даже на форточку, но она не хотела спешить. А в один день нашел ее на лужайке возле дома, и никаких нервов, спешки… ушла сама, а потом без вопросов вернулась, поела, и снова ушла. Началась ее самостоятельная жизнь. Даже слишком самостоятельная, потому что пошла на чужую землю, через старую дорогу, а там опасные ребята. Дома там похуже наших, но в подвалах теплей. Ей там понравилось, почти два года ходила… В конце концов, неторопливость ее подвела, ребята окружили и забили палками. Мне поздно рассказали, я не нашел ее. Наверное, подобрали, увезли и сожгли.
Неважно, что с ней потом сделали. Нужно вовремя думать о живых.

И все-таки стараюсь, чтобы у всех было место после смерти — красивое и удобное. Я еще хожу здесь, дышу, и пусть все мои будут рядом. Феликс и Вася на высоком берегу, видят меня и всех оставшихся.
Вы так не думаете?.. Генка тоже говорил, человек живет обманами, иначе не выжить. Слишком много помнишь, и представляешь наперед.
А я не думаю, я ЗНАЮ — видят они, видят!..
Шуру жаль, моя вина… Но что сделаешь… как случилось, так и получилось.
Генка терпеть не мог:
— Что за глупая присказка у тебя…
А я отвечал, усмехаясь:
— Я и есть глупый, Гена, я дурак.
— Ты не дурак, ты юродивый, парень… Это я пропащий, алкаш, а ты добровольно себя к месту привязал, зачем?..
— Так получилось…
— Не говори ерунды. Выпить хочешь?..
— Не поможет мне… Скоро Феликс придет, а у меня еще нет еды.

Так и жил, не умел ни одурманить себя, ни обмануть красиво.
И все беды и потери на этой земле — моя вина. Маленькая земля, а груз тяжелый за годы накопился.

Но я Вам лучше про мою Зосю расскажу.

* * *
У Зоси долго не было котят, она болела. Сначала у нее было другое имя. Маленькая, совсем черная, хвостик короче обычного, а вокруг глаз коричневые круги, там шерсть светлей. Выглядело как очки, я и назвал ее — Очкарик. Потом, с возрастом круги исчезли, и надо было подумать о другом имени.
Я ее больше всех любил, и она меня тоже. Очень старательная выросла кошка, умненькая как сама Алиса, ее бабка. Преданная котятам, это у нее от матери, Люси. Вот и назвал ее Зосей, так звали женщину, которую я любил, но не получилось у нас ничего.
Такой как Зося, я другой кошки не знал.
Выйдешь ночью на кухню, Зося сидит на подоконнике. За окном наша поляна, освещенная полной луной… травы, кусты, на ветках одинокие капли блестят… Люблю это время, осенние ночи. Еще тепло, сентябрь, но нет уже в природе буйства и безоглядной тупости, как летом… все понемногу останавливается, замирает… Мы с Зоськой родственные души были. Подойду к ней, поглажу, она даже не вздрогнет, смотрит вперед, смотрит… Мне жаль ее становилось. Видишь, живое существо берет на себя больше, чем может от природы понять. И с людьми так случается, тоже своя тоска.
Если на коленях сидит, едва слышно помурлыкивает. Она всегда так мурлыкала, чтобы никто, кроме меня не слышал. И в постель приходила особенным образом. Надо было лечь, погасить свет, потом подождать, кашлянуть, похлопать ладонью по одеялу… Тогда раздается стук, или мягкий прыжок, или двери легкий скрип… она тут же возникает, бежит, бежит… Прыгает на кровать и сразу же носом к носу, так мы здоровались. И тут она громко мурлычет, суетится, устраивается, копает одеяло… Она ложилась мне на грудь, чтобы вся под одеялом, только голова открыта, и лицом к лицу, лапы на шее или на плече, и замирает. Еще надо было руку положить ладонью на ее лапы, тогда она вытаскивает лапки из-под руки, одну за другой, и кладет мне на руку сверху, и это уже все. Я мог брать ее лапки, удерживать, она выпускает коготки, но чуть-чуть… и мы постепенно засыпаем, вместе…
Проснусь ночью — Зося спит, за окном туман, луна поглядывает на нас… А иногда, проснусь, ее нет, иду на кухню…
Она на окне, смотрит на луну.
Обидчивая была страшно. Вот она сидит на коленях, я глажу ее, но стоит только отвлечься… Задумаешься, зачитаешься… Она это сразу улавливала. Напрягается, замолкает, несколько секунд тихо — потом как оттолкнется от колен… когтями!.. иногда до крови ногу раздерет… И бежит, бежит от меня, может наткнуться на дверь, разбить губу… все уронит на пути, от отчаяния и обиды ничего перед собой не видит…
— У вас с ней серьезная любовь… — Генка без шуточек не мог, такой уж тип!..

Угол
………………….

Пущино, сентябрьские ночи.
……………………….

Чифир, многословная композиция.
……………………….

Зимнее утро, старые часы…
………………………….

Минимализм
………………………..

Утро
…………………………..

В зеркальном шкафу
……………………………

Перед окном. Вариант. Жизнь расплывается, изображения тоже 🙂

Туся: зрелые годы
…………………

Взгляд
…………………..

Лиза: ночная охота
…………………….

Туся в старости
……………………..

Кася
…………………………

Два взгляда на мир

Сухой лист, и так с ним случилось, что наше воображение видит два лица… Мы везде видим лица и фигуры, которых нет, и не случайно верующие «узнают» разных святых в тенях и светах. Природа не издевается и не провоцирует, просто многообразна.
…………………….

Та степень обощения, которая мне еще доступна, Кандинский (зрелый) и Клее — не для меня. Ограниченность… Но утешаю себя тем, что и у Пикассо были пределы.
………………………

Ночной путь. Маслом по стеклу. Сделано на окошке между ванной и кухней в старой квартире, которую оставил. Там же расписал стенку в ванной комнате всякими фигурами, пришлось замазать, когда квартиру сдавал. А окошко, думаю, промыл новый владелец, чтобы было чистое стекло.
……………………….

Самый мохнатый Мотькин котенок, любил играть со своей тенью, помню…
…………………………

В пакете лепестки- были, а стенки такой — не было 🙂
…………………………

Тоже степень обобщения, еще доступная мне. Конечно все пробовал, но надо меру знать в преодолении собственных ограничений. Границы собственных пристрастий, к ним применять силу опасно 🙂
……………………………

Сухие цветки, довольно банальная композиция, прям авторский глаз отдыхает… 🙂
…………………………..

Свечка, шарик, тема кирпича… Но, как ни крути, компании не получилось. Но сила внутреннего сопротивления не столь велика, чтобы взять и изменить.
…………………………..

А здесь цвета, к которым отношусь подозрительно, но в таком почти акварельном виде терплю.

Между окнами. Небольшое усложнение задачи, и приятно, когда источник света не один, замечание общего характера 🙂
………………………..

Проводы осени. Она всегда уходит. А зима приходит. Ни разу не было исключения из правила. Неужели так трудно, хотя бы разик, так, чтобы за осенью сразу шла весна. А вот, оказывается, есть страны, где это происходит. Но они придерживаются при этом общепринятых названий, чтобы не вызвать хаоса определений 🙂
………………………….

А это вообще ничто, случайное фото, может, оптику проверял, не помню… Случай бывает и хитер и насмешлив, откуда-то взялось в газетке это — «персональный конец света». Я думаю, напоминание, ведь что такое этот «персональный конец»? Ну, смерть, конечно. Странно…
……………………….

А это сплошной мусор, все, все выбросить надо! Но как-то жаль мне их всех, решил сфотографировать на память. А потом оставил, все-таки натурщики, еще пригодятся
……………………………..

Был такой уголок на балконе, собирались разные диссиденты…
………………………….

«Ваше время вышло, господа». Это мой друг говорит, он мудрый, я ему верю. Он и меня предупредил — «путина тебе не пережить…» Странное дело, зачем мне этот хулиганистый тип, серая фигура… никогда не мерил свою жизнь по этим… и скольких уже пережил… Так что, кто знает, кто знает…
………………………………

А это мой замечательный друг, и всех наших котов приятель, и любимец кошек трех домов, между которыми не раз слонялся я, забыв, где мое жилье… Повесть «Остров», а потом другая «Робин, сын Робина». В первой две темы, обременительно для простака… А во второй — как раз по мне… Верный Султан жил долго, когда я исчез, перебрался к магоазину «Стекляшка», и там его любили… А я завидовал ему…
…………………………….

Мотькин старший сынок, год 2008-ой… Мать научила его рыть норы в овраге, и в них зимовать. Он дома жить бы не стал никогда, я его знаю… Таких не спасти, вся надежда на случай и его жизненную силу. А у нас, что ли, не так, на что надеяться…
………………………………..

Духов давно нет, а запах остался. Надежду вселяет, есть значит вещи и свойства которые долго живут…
…………………………….

А это набросочек такой, хотя пришлось потрудиться… А над чем… никто не скажет. Так должно быть и в серьезных делах, но легко говорить…

«»Я скажу тебе с последней Прямотой: Все лишь бредни, шерри-бренди, Ангел мой.»» О.Э.М.
……………………
О людях надо…
Иногда меня учат.
О чем надо писать, и вообще, как жить. Разговоры.
А я никак. Обижаются – не хотите с нами разгова-
ривать?..
Темы надоели. Все говорим, говорим… – о том, чего
не знаем: о боге, свободе, о счастье и вечной жизни.
Я не буду об этом говорить.

………………………………………………………………
Чтоб не сдох…
Два принципа, или правила для прозы есть. «Глас-
ность» и «Бритва». Текст, который легко читается в го-
лос, легко и глазами читается. Чтобы лился, без запинок
и затычек, а сложности потом. Чтение вслух – последняя
проверка.
А «Бритва» – никакого избытка, нервных клеток
мало.
Осёл, всего меж двух стогов, и то от голода сдох.
……………………………………………………………………….
Чернильная душа…
Это суеверие витает над художниками: «возьми бу-
мажку похуже, старенькую, драненькую да грязнень-
кую.. и не придавая особого значения, начни карябать
старым перышком, оно свое отслужило, но вдруг еще
послужит…»
И не нужно нам вечной туши, черные чернила луч-
ше. Послюнишь палец, проведешь по листу – и оживет
рисунок.
……………………………………………………………………..
Ко всем чертям…
Есть у меня один житейский рассказик, бытовой.
Событие, действительно, имело место с моим знакомым
АБ. Но и с БА что-то похожее случилось, и с XZ, совсем
в другой стране, нечто подобное произошло. И потому
я этот рассказик не разорвал, как многие другие, («бы-
товушные», я их называю) а оставил. Хотя он для меня
ценности не имеет. Но что-то остановило.
В жизни каждого бывает, растет внутри тела или го-
ловы пузырь, а может гнойник, надувается, тяжелеет… В
нем страхи всякие, зависимости, долги и обязанности…
И вдруг лопнул. И много воздуха вокруг! Хотя вро-
де стоишь на той же улице, и машина-поливалка рога-
тая – та же, что вчера, снова поливает мокрый асфальт…
Раньше мог только сюда, и в мыслях другого не было, а
теперь, оказывается, могу еще и туда, и в третью сторо-
ну, и вообще – ко всем чертям! Это чувство, беспечно-
аморальное, по-детски радостное… Оно должно когда-
нибудь придти, хотя бы раз в сто лет. Потом вспомина-
ешь, морщишься, улыбаешься… – вот мерзавец!.. Вот
злодей!..
………………………………………………………
Испугалась чума…
Говорят, у нас чумы нет, полностью побеждена.
И народ веселый стал – жуть!.. Пляшет да поет. Но
есть еще небольшая печаль-тоска.
– Без царя-то проживем, – говорят, – а вот старшего
брата – дайте нам, ну, дайте!
– Брата дадим, – отвечают народу. – Вот тебе выбор,
хочешь брата защитника или уж сразу – охранника?
И в думах этих начинается нетрудовой воскресный
день…
Про чуму у меня картинка была смешная, стол пря-
мо на улице, сидят дурачки и выпивают. И тих-хо кру-
гом, ничто не страшит, не угрожает…
Наверное, чума за углом стоит, сама их беспечно-
стью устрашена.
…………………………………………………………
Законами по головам…
К старости лишаешься иллюзий, картинка обще-
ственной жизни представляется мрачноватой. Одни про-
ходимцы сменяют других, а на волне их грызни некото-
рые преступления вскрываются и наказываются, людям
даются обещания… Первое время новые чуть осторож-
ней, потом то же самое. Главное достижение демократии
в том, что в борьбе за первые места новые проходимцы
используют, кроме обычных средств, еще и законы –
бьют тяжелыми томами по головам самых засидевшихся
и проворовавшихся, и освобождают места себе…
А потом все снова…
………………………………………………………….
Три правила…
Я повторю вам правила, которые знают все коты – к
опасности лицом, особенно если знаешь ее в лицо. К нео-
жиданности – боком, и посматривай, поглядывай, чтобы
неожиданность не стала опасностью. А к хорошим ново-
стям задом поворачивайся. Пусть сами тебя догонят.

«Красный парус». Узкая доска, масло, компобработка репродукции.
………………

Бесполезный спор. Из цикла «подвальных» картинок, в основном пастель, мелкИ… Давнишняя серия.
……………………..

Из цикла «Чужие города»
………………………..

«Прошу слова!» Оч. смешанная техника.
…………………………

«Под дождем»
…………………………..

«Разговор на крыше» (б. чернила)
………………………….

«Три цветка»
………………………………..

«В овраге» (Б.темпера)
……………………………….

«Идущая». (б. тушь)

///////////////////////

ДЕНЬ ПОЗАДИ

Перед сном Аркадий с робостью подступил со своими вопросами к чужеземному прибору. Тот, скривив узкую щель рта, выплюнул желтоватый квадратик плотной бумаги. Ученый схватил его дрожащими руками, поднес к лампе… Ну, негодяй! Мало, видите ли, ему информации, ах, прохвост! Где я тебе возьму… И мстительно щелкнув тумблером, свел питание к минимуму, чтобы жизнь высокомерного отказника чуть теплилась, чтоб не задавался, не вредничал!

Волнения по поводу картошки, будоражащие мысли, неудача в борьбе за истину доконали Аркадия, и он решил этой ночью отдохнуть. Сел в свое любимое кресло, взял книгу, которую читал всю жизнь — «Портрет Дориана Грея», раскрыл на случайном месте… Но попалась отвратительная история — химик растворял убитого художника в кислоте. Тошнотворная химия! Но без нее ни черта…

Чем эта книга привлекала его, может, красотой и точностью языка? или остроумием афоризмов? Нет, художественная сторона его не задевала: он настолько остро впивался в смысл, что все остальное просто не могло быть замечено. Там же, где смысл казался ему туманным, он подозревал наркоманию — усыпление разума. С другими книгами было проще — он читал и откладывал, получив ясное представление о том, что в них хорошо, что плохо, и почему привлекательным кажется главный герой. Здесь же, как он ни старался, не мог понять, почему эта болтовня, пустая, поверхностная, завораживает его?.. Если же он не понимал, то бился до конца.

Аркадий прочитал страничку и заснул — сидя, скривив шею, и спал так до трех, потом, проклиная все на свете, согнутый, с застывшим телом и ледяными ногами, перебрался на топчан, стянул с себя часть одежды и замер под пледом.

……………………………………

Марк этой ночью видит сон. Подходит к дому, его встречает мать, обнимает… он чувствует ее легкость, сухость, одни кости от нее остались… Они начинают оживленно, как всегда, о политике, о Сталине… «Если б отец знал!..» Перешли на жизнь, и тут же спор: не добиваешься, постоянно в себе… Он чувствует вялость, пытается шутить, она подступает — «взгляни на жизнь, тебя сомнут и не оглянутся, как нас в свое время!..» Он не хочет слышать, так много интересного впереди — идеи, книги, как-нибудь проживу… Она машет рукой — вылитый отец, тоже «как-нибудь»! Негодный вышел сын, мало напора, силы… Он молчит, думает — я еще докажу…

Просыпается, кругом тихо, он в незнакомом доме — большая комната, паркетная пустыня, лунный свет. Почему-то кажется ему — за дверью стоят. Крадется в ледяную переднюю, ветер свищет в щелях, снег на полу. Наклоняется, и видит: в замочной скважине глаз! Так и есть — выследили. Он бесшумно к окну — и там стоят. Сквозит целеустремленность в лицах, утонувших в воротниках, неизбежность в острых колючих носах, бескровных узких губах… Пришли за евреями! Откуда узнали? Дурак, паспорт в кадрах показал? Натягивает брюки, хватает чемоданчик, с которым приехал… что еще? Лист забыл! Поднимает лист, прячет на груди, тот ломкий, колючий, но сразу понял, не сопротивляется. Теперь к балкону, и всеми силами — вверх! Характерное чувство под ложечкой показало ему, что полетит…

И вдруг на самом краю ужаснулся — как же Аркадий? А разве он… Не знаю. Но ведь Львович! У Пушкина дядя Львович. Спуститься? Глаз не пропустит. К тому же напрасно — старик проснется, как всегда насмешлив, скажет — «зачем мне это, я другой. Сам беги, а я не такой, я им свой». Не скажет, быть не может… Он почувствовал, что совсем один.

Сердце отчаянно прозвонило в колокол — и разбудило.

……………………………………

Аркадию под утро тоже кое-что приснилось. Едет он в особом вагоне, плацкартном, немецком, что появились недавно и удивляют удобствами — салфетки, у каждого свой свет… Но он знает, что кругом те самые… ну, осужденные, и едем по маршруту, только видимость соблюдаем. С удобствами, но туда же. На третьей, багажной полке шпана, веселится уголовный элемент. Рядом с Аркадием женщина, такая милая, он смотрит — похожа на ту, одну… Они о чем-то начинают разговор, как будто вспоминают друг друга по мелочам, жестам… Он боится, что за новым словом обнаружится ошибка, окажется не она, и внутренним движением подсказывает ей, что говорить. Нет, не подсказывает, а как бы заранее знает, что она должна сказать. Она улыбается, говорит все, что он хочет слышать… Он и доволен, и несчастлив — подозревает, что подстроено им самим — все ее слова!.. И все же радость пересиливает: каждый ответ так его волнует, что он забывает сомнения, и знать не хочет, откуда что берется, и кто в конце той нити…

— Арик!

Этого он не мог предвидеть — забыл, как она его называла, и только теперь вспомнил. У него больше нет сомнений — она! Он ее снова нашел, и теперь уж навсегда.

Ее зовут с третьей полки обычным их языком. Он вскакивает, готов бороться, он крепок был и мог бы продержаться против нескольких. Ну, минуту, что дальше?.. Выхода нет, сейчас посыплются сверху… мат, сверкание заточек…

Нет, сверху спустилась на веревочке колбаса, кусок московской, копченой, твердой, черт его знает, сколько лет не видел. И вот она… медленно отворачивается от него… замедленная съемка… рука протягивается к колбасе… Ее за руку хвать и моментально подняли, там оживление, возня, никакого протеста, негодующих воплей, даже возгласа…

Он хватает пиджачок и вон из вагона. Ему никто ничего — пожалуйста! Выходит в тамбур, колеса гремят, земля несется, черная, уходит из-под ног, убегает, улетает…

Он проснулся — сердцебиение, оттого так бежала, выскальзывала из-под ног земля. Привычным движением нашарил пузырек. покапал в остатки чая — по звуку, так было тихо, что все капли сосчитал, выпил залпом и теперь почувствовал, что мокрый весь. Вытянулся и лежал — не думал.

Автобус по дороге мчится…
………………….

Ночной городок, вспоминаю тебя, но без сожаления и печали…
………………….

Слезливое лето
…………………….

Закат красный прекрасный…
…………………….

Рыбки золотые, обещания дают, но не выполняют
…………………………

Василий, лучший из собак
………………………….

Фонари, фонари…
…………………………

Ночной кункен (карточная игра такая, с детства ее помню)
«»Кункен — азартная карточная игра, возникшая в Мексике или в юго-западной части США и имеющая многочисленные разновидности»» (Википедия)
…………………………..

Ожидание (сочноватое, на сегодняшний вкус)
…………………………….

Осенняя пора
…………………………….

Я пришел к тебе с приветом…

Общее ощущение времени, тех лет?.. Помню огромное усилие и тяжесть все эти годы. Чувство беспросветности и закрытого горизонта. Страх перед государством, силой, властью. В науке? Бешенство и досаду — от нищеты, бессилия, суеты, безрадостного существования… Все так… но сколько мелких радостей каждый день, постоянное узнавание чего-то нового, азарт преследования… Это защищало меня от тревоги, настороженности, предчувствий, неудовлетворенности. Ведь я живу сегодняшним состоянием, ощущением текущего момента, сколько бы ни говорил о прошлом и будущем.
Чудо ли то, что все это кончилось, разрушилось, сломалось в один день?.. Иногда мне кажется, что чудо. Я знаю многих гораздо менее способных и не так увлеченных наукой людей, которые до сих пор жуют свою жвачку. Останься я, при моем внутреннем заряде, сосредоточенности, воле, тщеславии, бешенстве и злости, сопротивлении всем и всему на свете, постоянном стремлении прыгнуть выше себя… Мне кажется, осознав свое разочарование и ничего не изменив по существу, я бы выродился, измельчал, испоганился, остервенел, спился… или стал циником, насмешливым, язвительным и умным, каких видел немало… или уехал за границу, засуетился, обо всем бы забыл… Не знаю, может Бог меня спас, но я не верю в Бога. Может, меня спасла мать — своими словами, которые я всегда помню? Она сумела толкнуть меня так, что я до сих пор ощущаю на спине ее руку… Или отец — тем, что тайно вложил в меня свое ощущение жизни?.. И, оттолкнувшись от одного берега, я увидел другой, который тоже не был чужим?..
Как я теперь понимаю, все эти годы я сжимался и должен был выпрямиться, извернуться куда-то в сторону. Я не знал, куда, не видел, ни к чему, кроме науки, не был способен, не был обучен… Иногда передо мной уже маячил страх неудавшейся жизни, беспросветной скуки ради жратвы, детей и всего прочего, обычного и мелкого. Я боялся, я не хотел. Я не должен был. Мне сказали когда-то — так нельзя, и я знал — нельзя, это стыдно, так жить. Хотя теперь я могу умиляться людям, живущим почти растительной жизнью, признавать, что они бывают просты и хороши, что их можно жалеть, а можно и позавидовать им… Но сам? — никогда, никогда! В этом, наверное, много высокомерия… но в конце концов — моя жизнь, и мне ее жить. Я вижу, что самые безумные решения — самые лучшие, а самые искренние и крутые повороты — самые продуктивные, что еще можно сказать?
Я занимался наукой почти тридцать лет, с семнадцати до сорока шести, но именно эти пять — от двадцати семи до тридцати двух, были главными: до них я просто ничего не понимал, а потом долго мучительно выкарабкивался. В эти годы я впервые оказался перед наукой один, никем не защищен, не прикрыт, самостоятелен… Наконец, что-то начал понимать в себе, пусть смутно. Почувствовал свой тупик, хотя выхода не видел.

Хуторок в степи. Оччень желтая бумажка, 10см. Лежала долго без применения. Смеш. техника, но главное — обработка на компе, конечно. Столько сил потрачено на СМЯГЧЕНИЕ! И зачем? Привычка вытягивать невытягиваемое, наверное. Смайл…
…………………..

Прогулка под дождем. Собачка протестует, но хозяйка неумолима. Бумажка пострадала от кошки.
…………………………

На лестнице разговор. Сначала нарисовано на бумаге, эскизик, чтобы перенести на доску разделочную. Повезло, попались мне доски не фанерные, а настоящего дерева. Я прикладное в общем не люблю, картинки писал на досках. Их давно нет, но рисуночки остались. Вырезал, фотографировал, обрабатывал и т.д. на свою голову придумал сложное занятие 🙂
…………………………

То же самое, что «разговор», по технике. Назвал «Поиск белого гриба» Развлекался.
…………………………..

А ваша собачка не укусит?.. По технике то же самое.
……………………………….

Метро «Юго-Западное» Это в конце 1977 года, темперой каз.масл. написано, довольно большой лист. Свет из-под земли.
………………………………..

Эта и следующая — из «подвальной» серии. Писал тогда повесть «ЛЧК», а может сначала нарисовал, потом написал?.. не помню… Подвалы всегда привлекали.
………………………………..

см. выше.
…………………………

Цветная бумага, мелкИ. «Я ехала домой…» Романс.