Вот такая собака! (из сусеков)

К нам ходит такая собака — толстая, белая, морда поросячья, а глаза китайские. Она шлепает, переваливается, от дерева к дереву, и каждое поливает толстой шумной струей, у нее хватает на все деревья, что выстроились вдоль дорожки от нашего дома до девятого. Потом она ковыляет обратно и поливает деревья с другой стороны, добирается до угла нашего дома, поливает камень, большой булыжник, когда фундамент закладывали, вытащили, да так и оставили, польет его и исчезает. Я думаю, она живет в домах, что по ту сторону оврага. Там нет деревьев — новая застройка, не успели посадить, и вот собака перебирается через овраг к нам. Это ей нелегко дается, при таком телосложении, но, видно, очень нужно — здесь деревья, она делает дела и гуляет. Если это будет продолжаться, деревья могут засохнуть, им не нужно столько солей… Какая-то особенная порода, если б это был человек, его считали бы дебилом. У нас есть такой идиот в доме напротив — толстый, белый, глаза китайские, ручки коротенькие, лицо широкое, плоское — и нос пятачком, как у этой собаки. Может бывают идиоты среди собак… Об этом знают только сами собаки. Я вижу, они обходят эту стороной, то ли запах особый, то ли голос… Голос, действительно, странный, она не лает, не визжит и не воет, как некоторые по ночам, у нее какой-то хриплый возглас вырывается, словно прокашливается перед важным сообщением, горло прочищает… Она хмыкает многозначительно и продвигается вдоль правого ряда деревьев по аллейке, ведущей к девятому, стволов там восемь штук, затем поворачивает обратно, шлепает вдоль другого ряда…

Я стою у дома и смотрю, как она сначала удаляется, потом приближается… она продвигается и поливает все деревья, не пропуская ни одного, доходит до угла нашего дома, не забывает про свой камень — и скрывается. Я выглядываю, чтобы убедиться — она с той стороны, откуда же еще, но ее уже нет. Странно, трава здесь невысокая, кустов нет, а до оврага добраться, с ее-то ногами, не так просто… А в повадках что-то смущающее, какая-то непреклонность в движениях, пусть неуклюжих, она знает, что хочет, ей цель ясна до последнего клочка шерсти, или еще чего-то, ценного для собак. Так двигался летчик-испытатель, который вырвал мне верхний коренной зуб. Тогда он уже не был летчиком, попал в катастрофу, его уволили, он проучился два года в училище, зубопротезном, какие протезы он делал, не знаю, но зубы выдирал именно так: мельком заглянет в рот — «ага, этот!» — и тут же отходит, после катастрофы нога короче, передвигается неуклюже и неуклонно, как эта собака. Вернее, теперь, глядя на собаку, я вижу того неуклюжего техника, испытателя… Он отходит, берет не глядя со столика какие-то клещи, я уверен, не те, и тут же, не задумываясь, возвращается, протягивает руку, на лице ни сомнения, ни мысли… Я даже рта не закрыл, чтобы снова открыть, и духом не собрался, как клещи уже во рту, быстро и ловко что-то зацепили и моментально хрястнуло, обожгло болью, но уже все, все позади, он сильно так и ловко крутанул, сила у него была, дай Боже всякому, а клещи наверняка не те. Вот с подобной неуклонностью… Я смотрю — движения те же, и снова эта собака скрывается за углом. Я туда, а ее и след простыл. Ну, не могла добраться до оврага, просто не могла! Движения совсем не быстрые, но какие-то неуклонные, быстрота бессмысленна, если перед действием остановка, главное, чтобы остановки никакой — шел и сделал, протянул руку и вырвал… или вырезал, вырезал тут же… как хирург с густыми усами, старик, вырезал мне гланды лет тридцать тому назад. Сначала уколол глубоко в горле длинной иглой, в первый момент больно, потом только хруст… отложил шприц и не глядя хватает ножницы с длинной волосяной петлей, сует в рот, даже не сказал, что главный момент, не предупредил, не промычал как на обходе — заглянет в горло, промычит, значит у тебя там помойка… а он, ничего не сказав, хотя домашний друг, папин приятель, хватает петлю и в темном и узком пространстве затягивает ее, душит мои гланды — и хруст… И собака исчезает за углом. Я тут же высовываюсь — нигде нет, с ее поросячьим носом, узкими китайскими глазами… Такие я видел… у одной женщины, подавальщицы в столовой. Она толстая, белая, видно, очень плотная, даже твердая, наклоняется протереть клеенку, грудь почти вываливается на стол и все-таки удерживается, глазами она косит на нас, студентов… сытая, конечно… а мы только ждем, когда она вытрет лужи, уберет пустую корзинку из-под хлеба, принесет другую, полную мягких кусков, и тогда, не обращая на нее внимания, будем есть хлеб, запивать компотом… У нее родители китайцы, наполовину, кажется, и такие вот глаза, и вся толстая, белая, как эта собака, или даже еще толще. Она наклоняется, грудь… И собака скрывается за углом. Я бегу, смотрю — ее нет нигде.

Фрагмент повести «Белый карлик»

Я редко о ней вспоминаю, она слишком для меня близка к реальности, но так уж получилось. Так случилось 🙂
…………………….
Иногда мы с Гришей шиковали, бутылку токайского и в гости. У него знакомых куча, весь авангард. Как-то пришли в одной даме, у нее салон, картинки продаются. Сам Лева Рубик выступал. Мальчик лет двадцати пяти, гений, они говорят. Я думал, будет рукопись читать, а он аккуратно сел, вытащил из кармана стопку карточек, на них в библиотеке записывают книжки, взял первую, прочитал, отложил, потом вторую, третью… На каждой одна фразочка, иногда неглупая, но чаще обычная, ничего особенного. Такие в воздухе летают и доступны каждому, простите, дураку, зачем их записывать…
Но все смотрят как на фокусника, зайцев из шляпы за уши вытаскивает, одного за другим.
Я сначала разозлился, а потом пригляделся — мне жаль его стало. Донельзя застегнутый, зашнурованный до последней дырки человек, ничего своего сказать не может, выкрикнуть не в силах, то ли страсти не хватает, то ли стесняется… И придумал себе цирк, его зрелище само по себе интересует, как все происходит, как устроено… На все искреннее и глубокое снаружи смотрит, а оттуда совсем другая картина, смешная даже.
Вышли мы с Гришей, тихая ночь, снег мягкими воланами прикрыл дневную грязь, кусочек луны подглядывает из-за голубых облаков… Идем, скрипим, он молчит, и я молчу. Мне неудобно высказываться, дурак дураком в этих делах. А потом в один момент сошлись — как захохочем оба, глядя на звезды зимние, на осколок луны…
— Во, бедняга… — Гриша мою мысль на пол-оборота вперед угадал.
И я так считаю:
— Не можешь простое слово, молчи в тряпочку!..
— Не-е, я не согласен, — Гриша говорит, он поддерживает, но не соглашается, — пусть себе наблюдает.
Лева, говорили, неплохой человек, рассеянный, тихий и печальный. Пробовал стихи писать, не получилось у него. Не женится, боится ответственность взять.
Тут я его понимаю.
* * *
Другой раз стихи читал толстый малый с рябыми щеками, завывал смешно. Мне запомнилось одно — «Дверь! Дверь!» С любовью написано, я к дверям тоже неравнодушен. Хотя веранда у меня вообще без двери была… Не забыл о ней, мечтаю. Хижину в песках помню, тоже без двери. Мы там два дня отсиживались без воды, пока песок не улегся, потом дальше пошли. Тот песок у меня в зубах навечно скрипит.
А про Леву Гриша еще сказал:
— Ни страсти, ни куража — придумки одни холодные. Прячутся за слова, макаки бесхвостые.
— А я могу?..
— Чего «могу»?
— Ну, написать толковое, умное…
— Не-е. Тебе умное никогда не написать. Но ты пиши, пиши, просто пиши как пишется. У тебя другое затруднение, слегка помяли тебя. Жизнь не хочешь любить. Просто так, ни за что. А писать — напишешь чего-нибудь, еще почитаем.
Я было обиделся на него, а потом вижу — прав. За что ее любить?.. Не люблю. Какие-то мелкие картинки остались от теплой жизни — их вижу, о них и пишу. А остальное пустыня, что о ней писать, только стоять и выть. Вот и стою посреди нее и вою хриплым своим жутким голосом. Оттого люблю волков, за этот вой бездомный, за дикую неприкаянность. В сильных словах не смысл, а именно вой слышу. Вой по жизни, по смерти, по страху своему… по любви, которой быть не может.
* * *
Потом Григория выгнали из магазина. А с ним и меня поперли, человек-невидимка, в кадрах не числится. Какие теперь кадры… Одним словом, оглоблей по воздуху, а угодили — мне по челюсти. Оба дома купил всем известный налетчик, решил открыть казино и элитный ресторан. Входишь, сто баксов швейцару в грудной кармашек, представляешь?..
Гриша тоже задумался о жизни, хоть и свобода, а кушать хочется. Сбили меня якобы демократы с панталыку, говорит.
— Тебе уехать надо, — он теперь считает, — говно плавает, а гениев кормить не хочет. Там хоть сытно и спокойно, в Германии-то. Пособие платят. Стоит только пожаловаться — жертва строя. Сразу кинутся помогать. А что?.. — воевал против воли, ранен, болеешь вот. Ты же Россией рожденный заяц — русак, у нас только больные не пьют.
— Не-ет, все не так!.. Какого хрена бежать — моя страна. Язык, люди понятные… И меня при этом выпирают?.

На тему «Ностальгия»


Редко ее показываю, никогда не выставлял, по двум причинам. Она синяя, я этот цвет не люблю. К тому же похожа на картинки Шагала, как это получилось — не могу объяснить, Шагала не люблю, и не подражаю: на мой вкус, слишком «содержательные» вещи у него. Но вот такое несколько раз получилось. Еще есть у меня одна картинка -«Мунк», и одна — «Модильяни» С Моди получилось смешно, я увидел ч/б репродукцию его пейзажа, композиция понравилась, и я сделал ее в цвете, а потом забыл, что украл сюжет. Я так учился — с чужих рисунков писал картинки маслом, а картины анализировал, делая с них простенькие рисунки. Особенно досталось от меня голландцам 16-17 веков. разумеется, эти свои «пробы» я не выставлял как свои картинки. Копирование таким сложным образом было моей школой. Но сама идея — поучиться пришла ко мне где-то после 7-8 лет своих картинок, которые меня вполне устраивали, и это было самое счастливое время .

Цвет и звук

Чтобы убедиться, что нас послали по новому кругу, вовсе не обязательно вникать в содержание речей, первомайских приветствий и призывов. Особое выражение большинства лиц, цвет и звуковой фон, этого достаточно. Грохот боевых машин, и многократные «уррряяя…» Очень похоже на май 1972 года Впрочем, чисто личное впечатление.

Про ум (из старенького)

Надо сказать, что мой восторг с годами сильно уменьшился, хотя со всем написанным согласен 🙂 Но это тема для совсе-е-м другого рассказа.
…………….
Я видел по телевизору, спрашивали у молодых:
— Какие качества в людях цените?
Кто говорил — надежность, кто мужество, кто про доброту вспомнил… И никто не сказал про ум, никто! Недаром — нет ничего сложней. Хочешь иметь умного друга? А жену? Умней меня, что ли?.. Мало кто согласится. Добрей — это пожалуйста, а умней… Опасно. Потому и молчат про ум, такое уж свирепое это качество. Его нельзя поделить на части: он умней меня в этом, зато я его — в том, и успокоился. Умней так умней, ничего не попишешь. Можно образование приобрести и воспитание даже получить, а ум не получишь, не приобретешь. Можно быть ловким и хитрым, но это совсем не ум. Хитрость имеет простую цель, мелкую, она без цели вянет, жухнет… а ум… Ему цель не нужна, он как зрение — на что ни посмотрит, все видит, и различает. Ему ничего не надо, кроме как все понимать и различать. Находить разное в похожем, сложное в простом, глубину под поверхностью — вот что может ум. И наоборот, все объединить он способен, увидеть общее в разном, простое и ясное в сложном. Это его работа, и игра тоже. Он открывает разнообразие там, где, казалось бы, унылая пустыня… и единство всего сущего, когда глаза разбегаются от разнообразия. Ум придает интерес и вкус нашей жизни. Может, поэтому и не любят умных. Они рядом с нами: мы не замечаем — они видят, мы не радуемся — они наслаждаются, мы спокойно живем — они горюют… Только раздражают нас. К тому же его невозможно запретить — ум, или унять. Честность, смелость, мужество подавить можно, запугать, даже самому себе запретить, а, попробуй, запрети себе быть умным. Вера, совесть, достоинство — от воспитания, от жизни, а ум… С ним рождаются. Он, как глаз у орла, от рождения дан: смотрит и видит. Никто нам не добавит ума, не передаст своего, как бывает с опытом, навыками, знаниями. Если человек не различает, скажи ему — вот, смотри сюда, и он, может быть, увидит там, куда показываешь ему… Но подвернись другой случай, он снова дойдет до своего предела и остановится, не видя дальше, не различая…
Что поделаешь — ум… Когда растешь, развиваешься, одолеваешь препятствия, хочется верить — все достижимо, но с годами все чаще наталкиваешься на странную границу, за которой смутно, зыбко, непонятно к чему, неизвестно зачем… А другой, смотришь, идет вперед — видит, различает, судит, действует. А мы стоим…
Что поделаешь…