День: 07.05.2013

Если я скажу, что с 1968-го года начал понимать, то это не совсем точно. Я все это прочувствовал в девять лет, в 1949-ом, когда отца выгнали с работы, он был врач и еврей, этого достаточно было. Прекрасная страна Россия, великая культура, мне страшно интересно было в ней жить и работать, я ведь приехал из Эстонии, там был совсем другой масштаб, другие люди. Но отношение к власти в России у меня сформировалось в девять лет, смешно говорить, да? но я почувствовал, что рядом со зверем живем, через тонкую стенку, которую давала семья и близкие, но совершенно не надежную, того и гляди, ворвутся… А потом это почти подсознательное ощущение обросло фактами, сотни людей об этом писали, я ничего добавить не сумею… Некоторые иллюзии 60-х для меня были как дым — всерез не верил, а с 68-го вообще не сомневался. А потом начался этот передел власти и имущества 90-х, — ни во что я не верил. И то, что вижу сейчас, только подтверждает — система почти замкнута во многих отношениях, если не считать самый центр, две столицы… в ней огромный запас энергии (и не только газа-нефти), и она может крутиться в этом своем кольце, если нет сильных внешних воздействий, очень долго, для моей личной жизни это вечность. Но я выбрал этот язык, эту страну и ничего другого не хочу, а власть… Да не смешите меня, о ней просто не интересно, это ничтожная часть ЖИЗНИ человеческой, так что стоит относиться к этим людям власти — всем, всегда! с определенным высокомерием: не вступайте с ними в переговоры, отделите свою жизнь и свои интересы от них, пусть они остаются со своими рваческими интересами, своей жадностью, своими примитивными инстинктами. Объединяйтесь с себе подобными, живите своей жизнью — отделитесь, образовывайте свои структуры… Я все понимаю, придется идти на потери, отказаться от кое-какого комфорта, от подачек, похлопываний по плечу, от жетончиков на грудь… Своя жизнь, только она! Я это называю — «уйти в подвалы», не всегда буквально… впрочем, иногда и подвалы… Никакого сотрудничества. Только мое мнение, никаких призывов здесь нет, это для размышления. Страна огромная, интересная, люди есть замечательные, ну что вы так приклеились к идее — заменить власть, поймите, она никогда не бывает повернута к людям, никогда не была, и не будет. А дел своих много, и пока нет тотального насилия и жестокости, а пока что их все-таки НЕТ, повернитесь к ним спиной, займитесь своими делами, облагораживайте страну и свой дом, занимайтесь культурой, просвещайте непросвещенных… да мало ли дел?

6. На следующее утро… Люська.

И сегодня сухо, тепло, и у той же кучи листьев меня встретил Макс. Второй была Люська, серая пушистая кошечка, молодая вертихвостка, шельма, глаза раскосые, шальные… Она орет тоненьким пронзительным голосочком, появляется на балконе и прыгает вниз ко мне. «Ну, зачем, Люся… — говорю ей, — ведь мы идем туда, могла бы подождать…» Но на самом деле приятно, что меня встречают. Я их вырастил, выкормил вместе с братцем Шуриком. Шурик, милая душа, его уже нет, о нем отдельный разговор. А Люська в восемь месяцев пошла по рукам или лапам, не знаю, как вернее, и первый, кто ее заметил, был старина Клаус. Он обделал свои делишки так быстро и ловко, что кошка, котенок в сущности, не успела и глазом подмигнуть, а я не сумел помешать совращению
— вышел из кухни на минутку, а когда вернулся, охранять ребенка уже было бесполезно. Люська навсегда сохранила нежное отношение к Клаусу, познакомившего ее с любовью: они часто сидят рядом, она старается коснуться мордой его шерсти, а он делает вид, что не замечает… Люська тогда выкинула двух совершенно голых тварей, один еще шевелился и мне пришлось его прикончить, и закопать обоих. Она же долго недоумевала, где ее плоды, ходила в то самое потаенное место, куда спрятала их, и ее мать, Алиса, была все время с ней. Они сидели рядышком у коробки, в которую затащили котят, и прислушивались, прислушивались… В коробке было тихо. Одна за другой они лазили туда через узкую щель, нюхали тряпку со следами крови… К тому времени у Алисы подросли котята, Сильва, приблудная Саманта… и Люська в отчаянии посчитала их за своих, и донимала — звала особым воркующим голосом, тащила к себе и пыталась кормить. Полугодовалые зубастые зверюшки отбивались от нее, злились, кусали и убегали. А она смотрела на них отчаянными непонимающими глазами, как это, ее дети отказываются от нее!.. Потом Люська, наконец, забыла о своих котятах, а вот Алиса… еще долго приходила к коробке, сидела и слушала…

7. Алиса, общая любовь.
Я уважаю эту кошку. Сколько ей лет, не скажу, иногда мне кажется, она всегда была здесь. Полуслепая, в одном глазу плавает туман, а второй косенький, печальный.
Серенькая, всегда чистая, хотя никогда не жила у людей, я это знаю, такие вещи мимо меня не проходят. Лет десять или двенадцать тому назад она подошла ко мне в подвале. Было совершенно тихо, как бывает только в подвалах, и темно, но я всегда слышу, что идет кот. Хотя на человеческую речь слух у меня и не очень, про котов я слышу все. И ничего не услышал, только что-то мягкое и теплое коснулось
ноги… Она уже была взрослой кошкой, мельком я ее видел в девятом с кумушками, а до этого она жила еще дальше от нас, я знаю. Как она сохраняла чистую шерсть, и белоснежный воротничок, и весь вид, спокойный и уверенный?.. Она рожала котят по два раза в год, в подвальных глухих углах, в старых коробках и ящиках, старалась для них изо всех сил, кормила, приносила остатки еды, которые находила у мусоропровода, мышей, птиц… тащила им все, что находила и выпрашивала у людей. И каждый раз, в течение многих лет, котята погибали. Зиму пережить не мог никто — голодно, а, главное, холодно.

Я стал кормить Алису в подвале почти каждый день, но не мог помочь котятам — они быстро дичали и так прятались, что я не находил их, только видел на расстоянии. А потом они исчезали… И так
продолжалось бы всегда, если б Алиса не приняла простое решение, и гениальное — принести котят туда, откуда появляется пища. Ко мне в квартиру. Когда-то я жил здесь, потом почти перестали топить, то ли дом сползает в овраг, то ли врастает в землю… Большинство жильцов выехало, и теперь у меня здесь мастерская, летом я сплю в ней, а зимой не выдерживаю холода — прихожу, работаю и к ночи ухожу в свою берлогу, примерно такую же, но теплую.
И вот, Алиса, понаблюдав, как я кормлю Феликса, своего первого кота, проследила, каким путем он пробирается ко мне, и однажды явилась, когда меня не было, и оставила на кровати трех котят. Она поверила мне и принесла их, чтобы я защитил. Что я мог сделать, глядя на ее многолетнюю борьбу, обреченную на поражение? Я оставил котят. Их было трое — двое рыжих и серенькая кошечка. Один рыжий, головастый и могучий, объелся рисовой каши и умер, а два котенка — Люська и Шурик, выросли в доме. Но в квартире их было не удержать — второй этаж, форточка, рядом земля, целый день без присмотра… Впрочем, те, кого запирают, погибают быстрей, стоит им случайно оказаться на земле, в овраге, в подвале…. Кот должен быть свободным, и я, как они чуть подросли и стало теплей, открыл им балкон. Пусть выкатываются, как только почувствуют уверенность в себе.
Люська быстрей, сообразительней — выросла, а Шурик погиб. Я его любил больше всех, он чудный был — рыженький, пушистый, доверчивый такой, даже вальяжный котик. Второй после Макса научился приносить бумажку, что совершенно не присуще котам: я бросаю, он бежит, ловит, играет, а потом несет в зубах и отдает мне — брось еще!.. Шурик.

Сегодня Алиса сидит на подоконнике квартиры первого этажа, с южной стороны дома. Нужно быть котом, чтобы оценить все достоинства этого подоконника в теплые дни. Скажу только, что он
прикрыт от посторонних глаз кустами, не слишком высокими, так что солнце здесь постоянно, к тому же в квартире пусто, и некому спрашивать кошку, зачем она сидит. Она прыгает еще легко, бесшумно, как клубочек, а вот наверх ей забираться мучительно трудно, на балкон, я имею в виду, и она часто забивается в подъезд, под лестницу, и там ждет меня. Это опасно, очень опасно. Она осталась без хвоста два года тому назад. Прищемили дверью, нечаянно или нарочно, какая разница! Что-то я не слышал, чтобы ребенка прищемили случайно… Выхожу как-то утром и вижу — валяется обрубок хвоста. Я сразу узнал Алисин хвостик… Искал ее всюду, но она исчезла на несколько дней. А потом вернулась, такая же спокойная, хвост удивительно быстро зажил, как будто всегда был таким. Сантиметров десять осталось.

Алиса внимательно всматривается в меня, не сразу узнает, я для нее фигура в тумане. Но голос знакомый, и она спрыгивает с подоконника и спешит ко мне. Макс дружески толкает ее толстым боком, и они бегут рядом.
Не успели пройти до угла дома, как сверху, с моего балкона отчаянный вопль. Это орет Хрюша. Вчера он опоздал на обед — дела, а сегодня спал дома, чтобы не прозевать еду. Подождать пару минут у него не хватает терпения, и он скачет вниз, брякается всеми четырьмя об асфальт и спешит к нам.

8. Хрюша — Тарзан.

Он самый маленький из взрослых котов — черный, крутолобый, курносый котик с обрубком хвоста. У меня два знакомых бесхвостых зверя, но это не удивительно — хвост уязвимая часть тела. Я не знаю Хрюшиной подвальной жизни, догадываюсь только, что хвост отгрызла собака. У него были повреждены какие-то протоки в носу — слезился глаз, и он время от времени похрапывал, будто хрюкал, потому я назвал его Хрюшей. Вообще-то у него есть настоящее имя — Тарзан, он получил его за свои прыжки. Он подпрыгивал удивительно высоко, парил в воздухе, с растопыренными лапами, вытаращив глазенки… Но о его прыжках мы еще поговорим. Хрюкать он давно перестал, а глаз слезится до сих пор, особенно когда Хрюша болеет или не в настроении. Тогда я вытираю ему под глазом, а чтобы не цапнул, говорю заветные слова — «глазки, глазки…» — как в детстве. Тогда Хрюша терпит, и даже рад, что помогли ему умыться.
Хрюша единственный из всех, кто часто спит дома летом и осенью, когда еще тепло. Остальные предпочитают ночевать в траве или на сухих листьях, как Макс, у него шкура такая, что холод не
страшен. У Хрюши тоже была маленькая история с ногой — сломалась, и он просидел несколько месяцев дома. Это наложило отпечаток на всю его жизнь, потому что случилось как раз в том возрасте, когда он должен был привыкнуть к новому, к жизни на свободе. И он это время потерял. А сломал ногу он очень просто.

9. Как Хрюша сломал ногу.
Я взял его зимой, к весне он поправился, и с хвостиком стало хорошо, торчал такой забавный толстенький обрубок, и хрюкать перестал, и глаз слезился все реже… В теплые апрельские дни я
начал выпускать его на балкон. Он сидел в той дырке, в которую проползают все взрослые коты, и прыгают на козырек мусоропровода. Хрюша весь находился на балконе, а голова выглядывала наружу. Я знал, что он не осмелится прыгнуть, слишком мал, и спокойно оставлял его привыкать к внешней жизни. И в тот день он с любопытством смотрел вниз. Подъехала мусорка, я не обратил на это внимания, потому что Хрюша не раз видел эту машину сверху. Но сегодня что-то произошло с мотором, он коротко натужно взревел, а крышка бака громко лязгнула. Хрюша в одно мгновение оказался в комнате, и стоял на трех лапах, а четвертую, заднюю правую, поджимал к животу. В момент испуга нога оказалась в щели между досками, он рванулся… Кость восстановилась быстро, через две-три недели он уже ступал на ногу, но кот не человек — ему предстояло прыгать и убегать от сильных и быстрых котов, нога должна была быть как новая… Он просидел дома до августа.

Не раз, сидя с ним на коленях, я размышлял о том, как быстро происходят непоправимые вещи, словно жизнь состоит из плоскостей и граней, и пока ползешь по одной из плоскостей, все ничего, но вот достигаешь ребра, одно неуловимое движение и все меняется. Лязг — и хруст, стук и крик… И Хрюша стал другим котом — он выпал из своего времени. Когда он снова появился на улице, такой же быстрый, нервный, каким был с детства, то не сумел вжиться в нижнюю жизнь, остался там чужим. Он был сильным, напористым и злым, он старался — я видел, как он старается, и страшно устает, словно, спрыгнув с балкона на землю, попадает на чужую планету… Нет, там не все чужое — были дружественные нам коты и кошки, которых он понимал, а других боялся, но понимал тоже, попадалась интересная еда у мусоропровода… вообще была естественная для этого комочка мышц и нервов жизнь. И все-таки, ему тяжело быть вольным котом, а стать домашним он тоже не смог. А я, сидя рядом с ним, думал о себе, что мне не нравится быть человеком, и котом не могу стать, хотя все время пытаюсь.

И вот, Хрюша бежит к нам, он потолстел к зиме, такой лоснящийся черный поросеночек в бархатной шубке, с лихо торчащим вверх обрубком хвоста. Страшно озабоченный, подбегает ко мне, что-то взволнованно объясняет… Надо сказать про эту Хрюшину особенность — он разговаривает, произносит фразы, иногда целые речи, особенно когда бежит со мной от девятого по дорожке и ему хочется рассказать мне все, что произошло вечером, и ночью, и утром… Мы так давно не виделись, столько за это время всего было! В его текстах нет слов, зато масса разных звуков, некоторые похожи на короткий лай, другие на громкое мурлыкание… длинные периоды, произнесенные со страстью. Я говорю ему — «Хрюша, конечно, да, конечно! Я понимаю тебя!»

10. Хрюшин порядок.
Еще не зима, еще не конец, еще не начало стремительного спуска в темноту и холод… Сегодня на листьях снова Макс. Я сразу сую ему кусочек мяса с лекарством от глистов. Он кашляет, эти твари
проходят через легкие, прежде чем развиться в кишечнике. То ушные клещи, то какие-то вирусы… я не успеваю поворачиваться, мои дикие звери хватают заразу направо и налево, только успевай… Но главная опасность — люди. Потом собаки. Только потом болезни. С людьми мне все ясно. Я о них много передумал всякого, можно сказать, переболел, и больше не хочу говорить. О собаках тоже говорить неохота, я помогаю им, но требую дружелюбия. Немного погонять кота никто не запрещает, но не кусать и не душить! Почти все понимают мои правила, а с теми, кто не понял, приходится разговаривать отдельно.
Макс моментально глотает мясо с отвратительно горькой начинкой, и еще облизнулся. Тут же отчаянный вопль — опаздываю?! — появляется Люська, глазки блестят от алчности, но время упущено. Впрочем, отнять у Макса не удалось бы — мясо! Все, что угодно Люська может отнять у Клауса и Макса, но только не сырое мясо. Люська припустила за нами, не забывая кокетничать с Максом, пихая его боком на ходу. Макс не понимает таких тонкостей, он относится к Люське по-товарищески, может огреть лапой, но не выпуская когтей. Они часто сидят рядышком и облизывают друг друга.

Вот Алиса, Клаус, Хрюша, Костик, о котором я еще ничего не сказал… толкаясь бегут гурьбой вверх по лестнице, и я, спотыкаясь, проклиная возраст и коленные суставы, спешу за ними. Мы должны промчаться, пока не появился кто-нибудь из соседей. Вот, наконец, наш закуток, и дверь. Из передней в кухню ведет узенький коридорчик, тут наш хозяин и повелитель Хрюша. Он вообще считает себя хозяином дома и всем указывает, что можно, что нельзя. А в этом коридорчике он торжествует, настало его время! Все бегут, спешат на кухню к мискам, только Хрюша сидит в самом узком месте и не торопится — он раздает оплеухи. Направо, налево… Все стараются быстрей проскочить, ускользнуть от Хрюшиных крепких лапок, но не тут-то было! Хрюша редко промахивается. Иногда возражает Макс, он встает на задние лапы и беспорядочно машет передними, он возмущен… Но Хрюша бьет ловко и точно, а на Макса напирают те, кому попасть на кухню важней, чем восстанавливать справедливость; они безжалостно пинают Макса, и он, наконец, сдается, увлекаемый потоком. Вбежав в просторное помещение все тут же забывают про Хрюшин порядок и бросаются к еде.
Здесь, несмотря на роль хозяина и распорядителя, Хрюша почему-то оказывается последним. Как дело доходит до мисок с едой, — он сзади всех, беспомощно бегает за широкими спинами и кричит. Его никто не обижает из больших котов, просто тихонько, незаметно оттесняют: ты наш, но не лезь в серьезную компанию. В мелких стычках ему дают возможность отвести душу, и терпят оплеухи на кухне, но как дело серьезней, его словно и нет! Это страшно возмущает его, он бежит за поддержкой ко мне, у него обиженный вид, курносый носик наморщен… Он сидит на коленях, бьет обрубком хвоста направо и налево и недовольно ворчит. Я глажу его и успокаиваю — «ничего, Хрюша, еще найдется кошка, которая тебя оценит… » Алиса любит его и жалеет, облизывает, когда Хрюша позволяет ей; если он сильно раздражен, то может и оплеуху залепить. Она только потрясет головой и не ответит, хотя может хлестнуть незнакомого кота, есть еще сила у старой кошки. Хрюша для нее сынок-неудачник, хотя, может, вовсе не ее сын.

Хрюша начал наводить порядок недавно. Раньше он молча возмущался суетой и шумом в его владениях, а теперь приступил к делу. С детства на улице ему приходилось хуже всех, его профиль вызывал недоумение даже у видавших виды — маленький, но не котенок, хвост вроде бы есть, но очень уж короток… и ведет себя странно — бегает, кричит и говорит на особенном языке. Тогда еще главным был Вася, большой серый кот с белыми щеками. Вася бросался на Хрюшу без предупреждения, молча, и загонял в какую-нибудь щель. Поворачивался и уходил, и на морде у него было что-то вроде насмешки. Он забавлялся! А бедный Хрюша мчался во весь дух от Васи, жалобно визжа, выпучив глазенки, и за ним стелилось, блестело на солнце полной радугой облако мокрой пыли… До ночи просидев в душной щели, он выползал наружу… или не выползал, я находил его по жалобным стонам под балконами первого этажа, в узких щелях, среди битого стекла и всякого мусора, и долго упрашивал выбраться ко мне… Это продолжалось месяцами. И вдруг в один из дней Вася, коротко глянув на Хрюшу, отвернулся. Ему стало скучно… но главное, он признал, что существует такой странный кот, имеет право быть, и не какой-нибудь чужой, а наш, значит нужно защищать его от пришельцев так же, как других своих. Вася был насмешлив, но справедлив…
Вырос Хрюша, стал быстрей и ловчей старого Васи, но до сих пор, как увидит, останавливается, и осторожно обходит стороной. А Васе не до него, он занят своею жизнью; как всякой сильной личности, коту или человеку, все равно, ему тяжело стареть, но иногда я вижу все тот же короткий взгляд, и мне чудится усмешка на его изрытой
оспинами и шрамами физиономии.
Что же касается Серого, то когда он появляется, в первый момент на роже глубокое смирение и сладость. Главное, чтобы я его не замечал. Я и не замечаю, но стараюсь все же отпихнуть к отдельной миске, подливаю побольше супа, только бы не лез в общую кучу. Его щербатая физиономия вызывает оторопь у всех, знающих о его бесчинствах внизу. Там лучше не попадайся Серому. А на кухне главный я, и не допущу драк.
Если еда вкусна, то раздается рычание и чавканье, все заняты у мисок, только Алиса, слегка поклевав, садится в сторонке и смотрит на толпу черных и серых. У нее почти нет голоса, зато
звуки, которые она произносит с закрытым ртом, мелодичны и разнообразны, так она созывает котят. И все это стадо считает своими котятами, каким-то чудом выросшими и сохранившимися. Они, действительно, выжили чудом, и каждый, если б помнил и хотел, рассказал бы довольно печальную историю. Но они не расскажут, для этого есть я, не совсем кот. Безопасность, еда и тепло — вот что им нужно от меня. Лучше всего с едой, хотя и плохо. Хуже с теплом, в подвале теплые трубы… полутеплые… а дома наши батареи еще холоднее труб, зато есть я, еще одна печка. Еще хуже с безопасностью. Каждый год у нас потери. Они вольные ребята, но за свободу платят щедро. В этом году Шурик… Люди спрашивают — «это ваши?» Непонимание! Они не могут быть мои, они со мной. Мы помогаем друг другу жить. Они имеют право на дом и землю вокруг него, тем более, на подвалы.