/////////////////////////////
Через два года умерла мама. После смерти отца болела сердцем, с трудом ходила, отекали ноги. Сколько могла, работала, потом на инвалидности, и мы жили плохо. Голодно жили.
Ее увезли в больницу, задыхалась. Я ходил к ней, она лежала в большой палате на шестнадцать человек… белая, опухшая, глаза бесцветные, губы не видны на лице.
— Как в школе?.. Ты учись… и дальше учись, без учения пропадешь.
Тогда так думали. Это сейчас кажется, достаточно простых истин, чтобы жизнь локтями растолкать. Чем меньше в голове, тем уверенней в себе?..
Про школу нечего сказать, там было противно, но учиться можно, и я хорошо учился.
Однажды после занятий пришел в больницу, меня не пустили, хотя приемный день. Вышел врач, я его видел у отца, лысый старик. Папа говорил, старый дурак, нового не воспринимает… Подошел — Алик, твоя мама умерла. Иди домой, сами все сделаем, позовем. Отец еще до войны с нами был, поможем с похоронами.
Дождливый зимний день, с трех часов темно, ехали в темноту, и в темноте вернулись. Только стук земли о дерево. Слова на ветру таяли… Стоял на холоде, ботиночки промокли. Не простужаешься, когда себя не помнишь. Дома несколько человек, сами принесли, выпили, помянули — и разошлись. Я остался. Ночь в пустой квартире. И раньше было, но тогда ждал, ходил в больницу… . Теперь ждать стало некого, в пятнадцать тяжеловато с этим жить. И я не спал до утра, до тумана, он пробивался в окна, в щели, с моря шел… Я у моря родился, вырос… потом расстался, но море всегда со мной. Маму не вспоминал в те дни, чувствовал только, большое событие, порог дома переступил, неизвестность впереди. Рано или поздно, всем на свою дорожку выходить. Но слишком рано… никому не пожелаю… В молодости глупость спасает, бездумно веришь — наступят светлые деньки… Старость — безнадежность, сползаешь по наклонной, сползаешь… в вечер, в ночь… Тогда прошлое на выручку приходит, пусть печальное, все равно молодость. Я по-прежнему там, и кажется… дальше был сон! Вмиг проснусь, и снова день, но не такой, другой!..
Нет, не значит, что дальше плохо, местами наоборот, весело, легко. Но искать начало той ниточки, постоянная болячка — дернуть бы… и проснусь, покатится по-иному. Вспоминаю Немо, одну из его историй.
— Развалины театра на горке, помнишь… Там было огорожено, опасность обвала. Мы туда бегали, мальчишки, до войны. В подвале туалет раньше был, даже кабинки сохранились, только без воды. Пристанище городских педиков. Я их терпеть не мог, уроды!..
Немо всерьез уверял, там энергетический кабель времени проходит. Сейчас он глубоко в земле, насыпан новый холм, заново театр отстроен. Но ничего не отменилось, время ждет. Забыли все, а его подпитывать необходимо, чтобы двигалось, беспрерывно, непрестанно… Для этого и существуем мы, чтобы своими действиями неосознанно подпитывать.
Откуда он взял?.. Время как часики на руке, которые заводятся от постоянных движений, толчков, он говорил. Там, где нас нет, и времени нет.
— Смотри, время спотыкаться начало. А как после войны бежало?.. Не помнишь… А сейчас?.. Словно замерло все…
Ну, чушь собачья! Но я верил. Нет, не верил… Но общая картина жизни… По ощущению жизни мы совпадали. Вселенский хаос! Ни свободы, ни порядка, только хаос один… несет, барахтаемся, пытаясь свой ритм установить. И вот что странно, некоторым удается! Значит, надежда есть?..
Но скорей всего он победит, хаос, и нас в свое логово…
Утащит.
………………………..
Вернусь к окончательной гибели семьи, ведь умерла мать, значит, всё распалось. Отца я гораздо хуже понимаю. И он… любил меня, но вряд ли понимал. Он не виноват, ему дадено было пять послевоенных лет, и смерть. Пять лет ничто. Всю жизнь так думал. А теперь… пять лет почти вечность. Вечность — десять.
Так вот, после войны… только начали из воронки вылезать, он умирает. Мне его жаль, но нечего сказать. Все, что он передал мне, заложено было до рождения. Ощупывая себя изнутри, нахожу его следы. Как археолог, восстанавливает прошлое по следам на камне.
Думаю, он бы меня простил.
Не стоит о любви, потере, только скажу, мать связывала меня с жизнью, защищала, а тогда, в пятнадцать, я чувствовал, не нужен никому. Чувства не обманывают, они точней понимания. Родственники не помогут, мама говорила, — только дальние остались живы, немногие… они добрые люди, но темные. Может, от голода спасут, но это еще не жизнь. Романа не слушай, сытость еще не жизнь, это обман. Слушай немногих умных, пусть чужих… ищи их, учись у них. Книги читай. За всю жизнь не узнаешь столько, сколько написано в книгах.
Но это не все, что после ее смерти было, иначе вранье. Чувство свободы — еще. Оно было, хотя говорить нехорошо. Меня уверяли потом, что смерть не должна такие чувства вызывать. Должна, не должна, так было, мне незачем врать или скрывать. В этом чувстве все спаяно — и одиночество, отчаяние, страх… и безразличие, бесстрашие… и ожидание нового перед поворотом, острый интерес — что будет?.. Ни с кем не связан, не обязан никому…
С годами меняется, от поворотов новизны не ждешь, а жизнь … напоминает командировку. Явился ниоткуда, еду в никуда. По дороге городок чужой или село… Веселятся, пьют, страдают, радуются… убивают… Любовь, страсть… И ты — застрял, погряз, не отвязаться, не отбояриться… И все-таки помнишь — временно… Скоро оставишь позади светлые окна, дома… Околица, дорога. Темнеет. Впереди черно, и в груди — черно.