Месяц: Июнь 2008

……….
Неравный брак через двадцать лет (почему — не знаю, подвернулось)

……………

……………………..

Когда от Вас, не как от отдельного человека, тут могут быть исключения, но как от представителя ВИДА — не ждут ничего хорошего — и постоянно, и со всех сторон, и уверены в обмане, подвохе и любой гадости, то не возникает ли определенная усталость, разочарование, подавленность — и в конце концов просто нежелание оставаться в этом обличии, неловкость и стыд за свою видовую принадлежность?.. А Вы мне о судьбах России, об империях, о человеческом будущем… Неловко как-то и говорить…
……
Я ответил вопросом на вопрос — «действительно ли Вам стыдно за то, что Вы человек? Герою повести «Перебежчик» стыдно, а Вам? Вы считаете, что это нормально, такое отношение?»
Я вовсе не хочу «быть нормальным». Давно не вижу нормальности ни в человеческих отношениях, ни в отношении человека ко всем остальным живым существам. И я думаю, что земля могла бы еще выглядеть прекрасной, если б нас на ней не было. Если хотите, моя мечта — проснуться на миг из небытия — и увидеть мир без нас. А потом снова исчезнуть, но уже спокойно.

Впервые разговаривал с Шуриком, который живет с Мотей в подвале, в отдельной комнате. Обычно кошки и коты там опасаются жить, потому что дверь заперта, а выход только один, через окно. Звери не любят, когда один ход, и вход и выход, это опасно. Но Мотя предпочитает запертую дверь бесконечной тяжбе с Алисой, которая исключительная мать своих и приемных детей, но стерва исключительная тоже.
А Шурик добрый, скрытный, молчаливый, обычно или в комнатке с Мотей или рядом с окошком сидит. Он только с Мотей дружит, вот такая парочка у нас есть.

…………….

…………………

………………………
Это первое событие.
А второе — обнаружил, где скрывается Хокусай, когда из дома убегает. Я боялся, что он через дорогу ходит, это опасно. Но оказывается, он с кустах, которые с южной стороны дома, перед окнами. Там несколько деревьев и густой кустарник, квадрат метров пять на пять, но трава густая, и ветки, не разглядеть, кто там таится. Я шел мимо и звал — «Хокусай, Хокусай…» На всякий случай, дома его не было. Тетки, что мимо проходили, посмотрели на меня как на психа и бомжа одновременно. На обоих похож — на бомжа одеждой и бородой (и кастрюля в руках), и на психа — идет и повторяет какое-то нерусское словечко…
И вдруг из кустов выходит друг Султан, он особый кот, взрослый, а все просится на ручки, видно долго домашним был. Выходит, и ко мне, ползет по ногам наверх, а я вижу, кусты снова шевелятся, и оттуда выглядывает мой Хокусай… Мне сразу спокойней стало, значит, Султан с ним, старший и сильный, заботится, показал безопасные кусты… А потом я увидел, что Хокусай освоил самый лучший путь домой, но это в другой раз расскажу…

Иногда зритель видит глубокий смысл в выборе предметов в натюрмортах. Ох, это как в жизни, даже когда мы выбираем, или нам так кажется, то это обычно из ограниченного количества вариантов, и того, что (неудобно говорить) под руку попадается. Конечно, среди этого, попадающегося, ведется какой-то малоосознанный отбор, но, уверяю вас, никакого отношения к «содержанию»(житейскому или философскому назначению) вещей, никакого глубокого философского смысла здесь нет. Во всяком случае, автор этого не знает, и не думает об этом. Другое дело, что он оставляет пустоту на своем месте, он оставляет пустое место, пробел, и это как японский рассказик с «обрывом» — раньше будет — провалится, опоздает с молчанием — впадет в мелочность…
Инстинктивно отбрасываются те вещи, которые по чисто худ. свойствам не подходят, а среди подходящих тоже драма — почти все они подходят примерно, и часто не устраивают по каким-то свойствам, например, по размерам. Ведь должна быть драма противоречий по свойствам, и напряженное примирение, и тайная близость, и общность в отношении к свету, а что важней света, трудно вообще сказать…
Благо, что есть Фотошоп, который позволяет некоторые незначительные, но досадные и стервозные признаки умерить, чтобы заиграли важные, и чтобы единство вещей едва-едва, но преодолело их напряженность и разобщенность, а иначе или — «куча мала» или полное одиночество… которое тоже тема, и важнейшая для натюрморта — одиночество брошенной, забытой вещи, например, но тогда надо лаконичней, и убрать лишние вещи, которые своей болтовней будут только загромождать пустоту…
Такие, как этот, неотшлифованные тексты не имеют права на существование(?) в сущности(сомнения с запятой), но иногда они как бутылки в записками, бросаемые в океан, и записка давно стерлась, но все-таки была… Кончится ЖЖ, как все кончается, но возникнет нечто новое. Когда разобщенность слишком велика, то теряется напряженность взаимодействий, а значит теряется и само искусство. Оно ведь, как наука тоже, занимается исследованием связей, первая в виде законов, искусство в виде пристрастий, тяготений, ассоциаций. В самом важном прямые вопросы и ответы дают меньше, чем далекие ассоциации, вспомните хотя бы Шредингера…

Два последних года я увлекался натюрмортами, и в частности, фотонатюрмортами. Фотографическое изображение для меня — «рыба», промежуточное звено между постановкой натюрморта, самой трудной и любимой работой, и обработкой получаемых изображений. В общем, я не увидел большой разницы между разными способами получения картинок.
«Фотодом» оказался наиболее приемлемым для меня журналом (не считая своих — ЖЖ и Перископа)- в нем отношение к изображению шире, чем в других специальных фотожурналах, так мне показалось. Меньше технического гонора, больше понимания художественной стороны.
Натюрморты вообще гораздо меньше смотрят и интересуются ими, чем другими жанрами изо-искусств, и это понятно — он во многом лабораторный жанр, исследовательский, и дает художнику гораздо больше, чем зрителю.
Вот ссылочки на 12 изображений, которые за этот год привлекли к себе больше внимания, чем сотни моих других. Разумеется, автор согласен на одну десятую :-)), но выяснил с интересом, и отношения к журналу, признательного, не изменил. Просто подумалось, какая путаница и мешанина должна быть в голове тех, кто пытается добиться успеха, признания, ориентируется на «оценки», — и насколько лучше, все-таки, сидеть в своем углу и пытаться что-то понять СВОЕ. Другое дело, собственное продвижение на этом пути, я бы назвал его броуновским движением в еле ощутимом внутреннем градиенте пристрастий :-))
…………..
http://www.photodom.com/new_fotos/2008/05/02/759214.jpg

http://www.photodom.com/new_fotos/2008/06/14/825175.jpg

http://www.photodom.com/fotos/2007/07/21/418954.jpg

http://www.photodom.com/new_fotos/2007/12/18/589731.jpg

http://www.photodom.com/new_fotos/2007/11/10/553096.jpg

http://www.photodom.com/new_fotos/2008/05/21/787015.jpg

http://www.photodom.com/new_fotos/2008/03/29/708749.jpg

http://www.photodom.com/new_fotos/2008/05/21/787070.jpg

http://www.photodom.com/new_fotos/2008/06/11/820790.jpg

http://www.photodom.com/fotos/2007/05/23/350468.jpg

http://www.photodom.com/fotos/2007/07/31/430083.jpg

http://www.photodom.com/new_fotos/2008/05/25/794152.jpg

http://www.photodom.com/new_fotos/2008/05/02/759214.jpg

http://www.photodom.com/new_fotos/2008/06/14/825175.jpg

http://www.photodom.com/fotos/2007/07/21/418954.jpg

http://www.photodom.com/new_fotos/2007/12/18/589731.jpg

http://www.photodom.com/new_fotos/2007/11/10/553096.jpg

http://www.photodom.com/new_fotos/2008/05/21/787015.jpg

http://www.photodom.com/new_fotos/2008/03/29/708749.jpg

http://www.photodom.com/new_fotos/2008/05/21/787070.jpg

http://www.photodom.com/new_fotos/2008/06/11/820790.jpg

http://www.photodom.com/fotos/2007/05/23/350468.jpg

http://www.photodom.com/fotos/2007/07/31/430083.jpg

http://www.photodom.com/new_fotos/2008/05/25/794152.jpg

……………..

…………..

В попытках понять собственную жизнь, первое, что делается — выстраиваются аксиомы 🙂

……………..

…………

……………………..

Интересней всех люди, вытолкнутые из колеи, которая пусть размыта местами, но все-таки довольно определенная канава. С тем, что канава, не согласятся почти все, располагающие жизненным комфортом, я вижу их заносчивые лица в проезжающих машинах. Поплёвывают из окошек. Ну, пусть, назовем это… нескончаемо длинной кормушкой, и по мере жизненного продвижения, она все расширяется, углубляется…
Мне недавно говорили – творческому человеку тяжело жить. Не могу согласиться, жить не тяжелей, чем всем. А вот уходить от реальности нужней, и это тяжело. Трудно без длинного узкого хода к себе, и чтобы в конце – нора, в ней тихо, темно… Раньше людей, создающих новое, загоняли в такие норы, а теперь они и сами рады, только бы подальше от идиотского веселья, игр, лотерей, да пирушек этих, да чванства на пустом месте… А торжествуют приспосабливающие новое к обыденной жизни, владельцы технологий. Им кажется, что именно они создают новое, потому что постоянно его умножают, и пьянеют от своей силы и удали…
Но иногда им приходится все-таки заглядывать в полутёмную пещерку, и нетерпеливо спрашивать:
– Ну, как?..

28. Пошло — поехало…

Мы живем на большом холме. Под холмом река, на холме город, за городом овраг. Вдали от города два дома — десятый и девятый, это наши. То, что за ними, кругом них, теряется в тумане, мраке, сне, мне там не интересно. Здесь мой мир, и друзья. Перед нами зима, она угрожает нам. Время это течение, иногда оно сбивает с ног. Дождь, ветер мечет листья — пошло, поехало, не остановишь, покатится в темень… пока не выпадет первый снег, и мир осветится холодным, неживым светом… Хрюша на балконе с надрывом вопит, подбадривает себя, ждет необычных встреч. «Хрюша, что ты?» Он на миг стихает, потом снова, еще решительней и громче… Макс пробежал полдороги по лестнице и наткнулся на меня. Я уже шел искать его, вижу — лохматый парень, горбом спина, втянутая шея… норовит проскочить, не поднимая глаз… Плохие, опасные привычки, смотри врагу в глаза, дружок! Позвал его, он рванулся убегать. Наконец, понял, откуда знакомый звук, глянул выше ног, успокоился, пошел за мной. Никак не освоит путь на балкон.
Как ему страшно было… Люди! Огромные злобные существа, они могут все! Как жить такому малышу и недотепе?.. Дал мягкого хлеба, он зачавкал, с натугой проглотил и тут же бросился отнимать у кошек. Алиса отдала безропотно, как своему котенку. Сколько их было у нее, черных, рыжих, серых… Я не стал его укорять, смотрел на сгорбленную спину, и чувствовал комок в горле, будто подавился хлебной коркой.
Я слышу — удар, загремела жесть на балконе. Кто-то к нам идет.

29. Макс сидит на козырьке…

Погода шагнет и остановится, снова шагнет, и задумается… Даже птицы раздумали сбиваться в стаи, медлят, ждут. Но упавшие листья понемногу чернеют, тают. Со мною Макс и Люська. Хрюша, ворча, вылезает из подвала. Что не так, Хрюша? Вчера утром меня не было, он укоряет за невнимание. Макс поел и вылез на козырек, ветер шевелит его лохматый воротник. Он ждет, когда уйдет женщина, что прочищает мусоропровод железной палкой. Баба эта страшна, но полезна — оставляет дверь мусоропровода открытой, идет к соседнему дому, открывать и прочищать. Надо дождаться, пока уйдет… Макс сожрал миску каши с рыбой, но в мусор все равно тянет, там попадается интересная еда. Он нетерпеливо смотрит вниз, клык торчит из полуоткрытого рта, блестит, тянется по ветру вязкая слюна. Хорошо, что его челюсть не видно с высоты человеческого взгляда, а то поддали бы еще… Люди обожают красивых причесанных зверюшек и сладкие истории про их преданность. А вот и Люська, вылезла к Максу, села рядом, понюхала, лизнула друга в лохматый бок. Он ей — не мешай, а сам рад, что не один. Люська криклива, глаза развратные, веселые, когда глажу, выгибается, уходит от рук, и тут же возвращается. До сих пор пытается сосать у Алисы молоко, так и лезет, поджимая уши, тычется в теплое брюхо. Алиса шипит, замахивается лапой — великовозрастная ду-у-ура… Но быстро отходит — полижет дуру, и ей подставляет голову и бока… А я дома с Костиком сижу. Вспоминаем обед — рыбный суп, кашу, чуть пригоревшую, остатки тушенки, мы поделили ее между собой.

Была без радости любовь…

/////////////////////////////
И окончательный разрыв!

……………………..

юююююююююююю
по-прежнему, как истинная кошка, влюблена в своего Хокусая.
Тот отлучается надолго, но успеха пока никакого на стороне, скорей, напротив — приходит с разодранным носом. Гюльчатай его утешает, и они снова вместе, день или два…

………..
Вдали окошко, там она живет. Надо раздобыть еду. Я кормил ее, но нужно и самой что-то добыть…
Мотя — дочь второй Зоси, та — дочь первой Зоси, которая дочь дикой кошки Жучки. Дикость у них в крови. Жучка меня и на три метра не подпускала, Зося уже приходила поесть, но трогать себя не разрешала, вторая Зося, стоило протянуть руку, могла ударить лапой или укусить, но если я был дома, то приходила и садилась где-нибудь рядом, хотя делала вид, что не замечает… А Мотя дает себя погладить, на улице сопровождает, а потом убегает к себе в подвал. Несколько раз я приносил ее на второй этаж в мастерскую. Стоило только закрыть дверь, как она рычала, бежала к окну и не раздумывая выпрыгивала. Какие-то признаки дикости ослабевают, другие — усиливаются…
Я отстал от нее, кормлю у подвала, и здесь мы отлично ладим. Итак, за двадцать лет пройден путь от Жучки до Моти, дикость уменьшилась, но домашней кошка не стала. Лет сто нужно, а может и больше, а может — и никогда. Наверное, это хорошо: к нам, все-таки, стоит относиться с опаской.

……………..
Что-то произошло в жизни этой кошки, давно, и, сколько я ее знаю, она выкармливает всех котят, которых видит. Вместе со своими обычно. Происходит это так. Она тащит своих котят туда, где нашла чужих, в ящик или корзину, и поселяется там. Если там есть мать других котят, то они уживаются вместе. Если та мать часто уходит, не проявляет желания кормить, вообще, относится к своим обязанностям спустя рукава — Алиса выгоняет плохую мать, и остается одна с котятами. Я это видел не раз и не два.
Свойство это передается по наследству, у нее мать такая же была, тоже Алисой звали. Я написал о ней в повести «Перебежчик»
…………

……………….

……………………

……………….
А новый кот оказался вежливым и скромным. Даже чересчур скромным.

……………

…………..
Какой-то чужой кот посмел приблизиться к дому. Надежды на лентяя Бориса, тем более, на Федора нет — нежатся на травке под солнышком. Придется принимать меры…
………
Да, цвет несколько кухонный, стервозный, но пусть — под настроение!

………………….
У нас она Ассоль, а внизу ее зовут Маша. Котам все равно, как ее зовут. Ассоль недавно к нам пришла.
Я спрашиваю Гюльчатай — «Где Хокусай?» Она смотрит по сторонам, ищет его. Они родились в доме, и всю жизнь дружат.
Хокусая раньше звали Матиссом. Но он быстро и сильно кусался, и я назвал его еще Покусаем. А потом переделал на Хокусай, все-таки, кот художника. Хокусай знает, что он Хокусай, но и на Матисса откликается. То, что в детстве было — лучше всего запоминается. Те самые столбики самоидентификации.
Если понять, что представляет о себе Ассоль, то путь открыт и в более сложные проблемы, разница не так уж велика.

……………..

…………………..

………………….
Один из четырех котят, что в ящике под балконом первого этажа живут. Мать белая кошечка, молодая, кормить отказалась. Тогда пришла Алиса, моя старая знакомая, у нее котята недавно погибли, выгнала мать и сама осталась в ящике с котятами. Впрочем, мать приходит, играет с котятами, но живет отдельно теперь. В том же ящике, где котята и Алиса, спит еж, он приходит по ночам, ест котовскую еду, пьет молоко, забирается в ящик к котятам и устраивается на ночлег в дальнем углу. Кошки дружат с ним.

…………………….
…………
Ирония жизни подобна иронии истории, только, наверное, первична: думая и делая одно, получаем нечто другое :-))

………………………………

116. Мир сдвинулся…

Плюс три, орут грачи, желтые и коричневые пятна отвоевывают пространство у белил с сажей… Подойдя к дому я увидел, как по карнизику первого этажа пробирается черный лохматый кот. Клаус, наверное… Он увидел меня, остановился. И я узнал Макса. Запрыгнул наверх! Дальше уже ерунда, он знает. Он стоял и думал, что делать. «Иди наверх, я сейчас…» Но это было слишком для его и так натруженных мозгов — он прыгнул вниз и догнал меня. Хрюша выскочил из-под лестницы, хрипло и взволнованно объясняя, что, вот, кошки нет… В его головенке не умещалось, ведь была, была!.. «Все хорошее быстро кончается, Хрюша», — вот все, что я мог сказать ему. На лестнице я думал о Сером, придет ли, как его нога… В дверях меня встречают Клаус, Алиса и Костик, а сзади скромно стоит наш Серый. Рана затягивается, он прочно опирается на все четыре. Обошлось… «Теперь ты наш, Серый, больше не буду тебя гонять. Но и ты пойми…» Макс, завидев Серого, хотел было удариться в бега, но я уговорил его посидеть в комнате. Он нехотя, но согласился.
Собрались все, только Стива не было. Но, наверное, судьба, котовская во всяком случае, пихнула меня под ребро локтем. Мы услышали за окном собачий гомон; какие-то маленькие, судя по голосам, шавки, собрались кучей и гавкали. Я вышел на балкон и увидел большого черного кота, он шел через лужайку к нам. Вокруг него суетились пять или шесть собачонок, пытались ухватить задние лапы, спереди напасть не осмеливались. Стив шел не торопясь, лениво отбиваясь от них, но я видел, как быстро они наглеют, и нападут все сразу… Так и случилось, все смешалось в один бешеный комок, черное среди желтого, серого и белого… Стив дрался молча. Клубок распался, я видел, что ему здорово досталось, он прижался к земле и был готов к новой атаке.
Я выбежал из дома. Лужайка еще не очистилась от снега, кое-где торчали ледяные бугры, под ногами скрипела старая трава. Сверху было видней, теперь я знал только, куда бежать, но не видел ни Стива, ни собачек, только слышал их прерывистый лай и рычание.
Если б я был человеком, то не бежал бы так быстро, в моем возрасте это опасно.
Если б я был котом, то бежал бы резвей!
И тут я поскользнулся, взмахнул руками… и грохнулся на ледяные кочки. Так боялся упасть всю зиму, и надо же — весной! Нашел-таки время и место! Сознание не оставило меня, только на миг мир сдвинулся, дрогнул, один из быстротекущих моментов выпал, короткий, но важный… Я поднялся и с изумлением обнаружил, что левая рука словно набита ватой, двигается тяжело и медленно, а кожа… чувствует прикосновение, но как через толстую перчатку. Ноги работали, и я поковылял туда, где надеялся спасти своего восьмого кота. От моего громкого падения и проклятий, на которые я не скупился, шавки разбежались, а Стив остался на месте. Он высокомерно посмотрел на меня и начал зализывать бок, из которого был вырван огромный клок шерсти, и сочилась кровью глубокая царапина…
Не слишком ли много для одного-двух дней?.. Зато теперь ясно, что зима кончилась. И мы живы.

Пущино. 12 июня 1997г.
Слов – 41 927

/////////////////////////////////

///////////////////////
Не претендуют на похвалы, иллюстрация чего-то. Серьезные вещи в искусстве начинаются там, где глаз(чувство) и ум не дотягиваются в полной мере. То, что можно назвать искусством(фото, графика — неважно) — СОСТОЯНИЙ. Аналогичный «изо» подход в прозе — интонации. Содержание штука проще, есть хорошо, мало — можно пережить, но если нет внятной доминирующей интонации, то нет ничего. Резонанс с читателей(зрителем) наступает в результате взаимодействия Состояний текста(картины, звуков) с Состояниями слушающего, читающего, смотрящего со стороны. Оттого идейки и придумки авангарда кажутся всего лишь обезьянними ужимками, которые и нам присущи, но ради них можно скушать банан и удовлетвориться. Современное искусство предлагает нам скушать банан, а нам — тяжко, скушно, дышать нечем… Нас снова решили позабавить — «и жизнь хороша, и жить хорошо…» Бывает. Но не составляет сердцевины, ядра, до которого если и не доберешься, то оно тебя догонит и схватит все равно.

………….

юююююююююююююю
Такие ошибки бывают интересны. Иногда. Фот был рассчитан на эл. свет, и съел желтое, напрочь съел.
Кстати, о памяти, долговременной. Выдумал теорию что нет никакой записи, хранящейся в закромах, а есть постоянный, день и ночь, обход «столбиков полосатых», главных, их может быть тыща или две, за жизнь больше основных образов-впечатлений не накопится, и когда подсознательно, когда явно, в снах, например, происходит обновление, никогда не прекращаясь…

………………..
Многие картинки забыты прочно, и если случайно встречаются у кого-то (2 раза так было всего), то удивлен, что-то знакомое… Думаю, цветовые пристрастия, неистребимые, и отношение к свету (строить по свету). Тут же вспоминается дурацкий спор с Сашей Снопковым, про желание «скрестить Сезанна с Рембрандтом». Но есть еще более глубокие пристрастия, я бы назвал «тепловые». Мне одна женщина-художница, в самом начале, что-то говорила, помню, про «теплохолодность», я не понял тогда, а потом сообразил — я холодное терпеть не мог, особенно синие, и эти заборные зеленые тоже. Потом мне Женя И. внушал неоднократно, что плохих цветов нет, есть плохие сочетания, но я не очень верил. Наверное, долго мерз в Прибалтике, хотелось погорячей…
А эта картинка, да, часто вспоминаю, потому что улетела внезапно — на аукционе, а я просил, просил, только показать! Нельзя так шутить с продавцами. И где она… Это как пропал у меня котик черный, внук моей Зоси, был вечером, был! — а утром нет, и никогда уже нет, не было! Что звери, что картины… Узок путь, а кругом чернота, пустота…

…………………………
(без отношения к картинке)
Иногда в декабре погода волнуется — прилетают неразумные западные ветры, кружатся, сами не знают, чего хотят… Наконец, стихают — отогнали зиму, снег стаял, земля подсыхает, и приходит новая осень — коричневая и черная, с особым желтым цветом. В нем ни капли слащавости, он прост и сух, сгущается — впадает в молчаливый серый, в глубокий коричневый, но не тот, красноватый, который царит живой дымкой над кустами и деревьями весной — а окончательный, суровый, бесповоротно уходящий в густоту и черноту — цвет стволов и земли. Лес тяжел, черен, чернота расходится дымом и клубами восходит к небу — с такими же черными тучами, а между лесом и небом — узкая блестящая щель — воздух и свет где-то далеко. Все сухо, тяжело, неподвижно, только тонкие стебельки мертвой травы будто светятся, шевелятся… Осень коричневая и черная. Бывает иногда, в декабре.
……………………………
Чего-то вспомнился старый спор с филологами у Лотмана, я в Тарту был биохимический овощ с убеждениями. Говорил, что обязательно нужна запятая, если «он высморкался и выстрелил себе в живот…» А кто-то говорил мне, что два глагола, два действия, зачем запятая?.. Затем, что это скрытое сложно-сочиненное предложение, здесь два предложения, а не одно. И вообще, знаки препинания для интонации! Такая каша была в голове :-))
Интересно, что также думаю и сейчас, хотя правила потом знал… Потом снова забыл…
Из твоего текста многоточия можно высыпать как семечки, мне говорили. А мне воздуха хотелось, в коротких текстах воздух нужен. Ну, и не пущать читателя скакать жеребцом :-))

……………

Если лицом к лицу, с глазу на глаз с любой живой тварью или вещью, неважно, то обязательно вылезает то, что в просторечии называют «примитивом», и что, в сущности, главное в любом искусстве. Во все времена упадков, жеманства, засилья плоской новизны «авангарда»… себялюбия и наживы именно эта простота спасала дело. Пусть мы испорчены, и способны только на слабые проблески да отсветы того, что не думая и не гадая, а просто делал как получалось Пиросмани. И все-таки, счастье, когда и проблески…