ФРАГМЕНТ ПОВЕСТИ «ЛЧК» (закат)

» А после огорода, вечерами, мы с Феликсом смотрели на закат. Солнце садилось слева, и, чтобы увидеть его, мы выходили на балкон. Феликс сидел у меня на плече, и мы смотрели на медный шар, который по мере приближения к земле менял свою форму. Наконец они касались друг друга, и постепенно огромная тревожная темная земля поглощала маленькое бездумное светило… золотые и красные лучи кидались во все стороны, то высвечивали какое-то мертвое окно и оно вспыхивало на миг, то дерево вспыхивало, горело и сгорало съеживалось и темнело… то какое-то ничтожное стеклышко или обломок нужного прежде, а сейчас забытого и заброшенного предмета загорался с поразительной силой — жил и горел мгновение, и умирал… момент, в сущности, трагический, с которым ни одна трагедия не сравнится, если б мы не были так защищены верой — оно, это же солнце, скоро всплывет из-под земли, появится — и будет завтра.
Но чаще мы не выходили на балкон, а сидели в кухне и видели закат по отражению в стекле распахнутого окна — и окно освещало наши задумчивые лица: мое — бледное и морщинистое, и черное треугольное лицо кота, сидящего на столе… Исчезало солнце и наступал краткий миг тишины и сосредоточенности, сумрак бесшумно мчался к нам огромными скачками, завоевывая притихшее пространство… еще тлели кое-где красные огоньки, еще светились верхушки деревьев и крыши домов… но то, что должно произойти, уже произошло — день сменился ночью. Скоро станет прохладно, мы прикроем окно, перейдем в комнату, я сяду в кресло и зажгу свет, возьму книгу, Феликс скажет “м-р-р-р” и прыгнет на колени, устроится привычными движениями… — и, не думая о прошлом и будущем, согревая друг друга своим теплом, мы помчимся куда-то вместе с темной разоренной землей… живы еще, живы, живы… «

привет!


……………….
День лучше начинать с чего-то попроще, но уж как получается… К тому же, для меня день давно «в разгаре» — опять штампы, черт возьми! В общем, похромал день, и я с ним, подгоняемый нетерпением…

Пожалуй, меня могла бы привлечь история человека, который, как граф Монте-Кристо… только вернулся в свой Париж, не обнаружив и следа богатств на том острове. История из остросюжетно-детективной стала бы совершенно другой. Собственно, это история Аркадия из романа Вис виталис. Уже не помню, выбросил ли я оттуда эпизод, рассказ прототипа героя… Наверное, выбросил, уж слишком он… продолжить на таком уровне я бы не сумел.
Он приезжает в Москву, чтобы вернуть свои права, а главное — найти людей, знавших его до войны, ценивших его научные достижения — чтобы помогли вернуться к науке. Не удалось ничего. Он отсидел свой срок, а до реабилитации было далеко, 1947 или 1948 год, не помню точно. Никто ему не помог. Кто-то дверь не открыл, кто развел руками, а кто и послал подальше… Зима, ему надо где-то ночевать. Никто из бывших друзей не предложил остаться хотя бы на ночь.
На старом Казанском вокзале в послевоенные годы у одной стены была большая батарея отопления. А за ней, между батареей и стеной щель. И вот он несколько ночей провел в этом узком пространстве, там можно было только стоять или вроде этого, а ноги пристроить на батарее, потому что снизу была щель, и ноги увидели бы проходящие и милиция. Забраться туда тоже было нелегко — улучить момент, чтобы не заметили. И тогда уж не вылезать до утра. Там было жарко, душно, и это было счастьем для этого человека. А рядом ходили люди, смеялись, шутили… ехали куда-то по своим делам… Он был истощен, болен, еле жив, но гораздо больше его мучило унижение…
Поутру он выбирался из своей щели, шел по Институтам, по знакомым — и ничего для себя не находил. Наконец, один не совсем потерявший совесть бывший его сотрудник посоветовал ехать в Сочи, там был какой-то филиал института, обещал позвонить, порекомендовать, но записку написать побоялся.
И не позвонил. Но в Симферополе взяли… лаборантом в медицинский Институт, и это было счастьем.
А дальше — как описано в романе — примерно.
Но этот эпизод — человек, стоящий или висящий за большой батареей на вокзале… Не забывается. И смысла писать об этом нет, или невозможно, или не по моим силам это, потому что литература должна действовать сильней жизненной истории, иначе зачем она… А сильней этого не получается.
Что делать, кому мстить, как жить…
Сейчас бы я не взялся.