Рубрика: Uncategorized

……………………………………..
Недавно написал где-то — «как написано — неважно». Меня начали поправлять. И правильно. Автору лучше вообще не говорить. Как художнику — рот раскроет, и все неправильно. А делает наоборот. Что хотел сказать?.. «Как написано» не отделяется от «что написано», хоть убей! И убьют, не дрогнут, такова современность. А что значит — «как написано»? Красоты всякие, стильно, сильно… Метафоры, например. Я себе постоянно говорю — не лезь, вдруг получится, слова есть, а не видно, не слышно… Ужасный провал. Скажут, выпендривается, мудрила. Море пахнет арбузом или арбуз морем, никак запомнить не могу… Так что же важно-то… Взгляд. Свой взгляд на вещи. Странный такой, диковатый взгляд, где-то лупа, где-то телескоп. Бинокль с обратной стороны. Не то, чтобы идиот, но чудик несомненно. Такой даже о жизни может написать. Бытовую историю. Что вообще трудно переносимо. Настолько известно и неинтересно. Подставишь знакомые имена в текст, и руками разведешь — знаю, знаю…
Что несет, а еще прозаик, да?..
Мне крупно не повезло. У меня дядя, Иосиф, был дипломированный философ. Учился в Германии кантианству, диссертацию по Канту защищал. В 20-ые годы. А в советской Эстонии философы были нужны другие. И он переводил эстонских классиков на русский язык. «Война в Махтра». У, он прозу презирал. За приблизительность. «Только не пиши ТАКОЕ…» — он говорил. Я так его подвел! Долго держался, а на старости лет… Хорошо, он не знает, давно умер. Он говорил — «стоит говорить лишь достойное быть сказанным, и не говорить того, что каждый сам может подумать». И добавлял — «Шопенгауэр. Плохой философ, но в этом прав.»
Так началась моя бессознательная жизнь. С двух книг, которые он мне дал — «Жизнь как воля и представление» и «Человеческое, слишком человеческое». И немного Гегеля — по старой философской хрестоматии. «Канта тебе не надо, пока…» И еще одну книгу подарил — великого психиатра Фореля «Половой вопрос». После нее у меня надолго исчезли вопросы. Но ответы только позже пришли. И не на все вопросы. А тогда мне было 16, можете представить, что за каша в голове. Никак не мог понять, что Маркс и Ленин — философы. И что «жизнь есть способ существования белковых тел».
Потом я 15 лет худлита не читал вообще, наукой занимался. А в 30 потерял память. Переутомился. Все делал по бумажке. По минутам заранее расписывал дела. Письма писал, фразы из двух слов. Чтобы не забыть начало предложения. А потом за пять лет просмотрел книг пятьдесят. И даже что-то запомнил, память начала возвращаться.
И этот — меня! — спрашивает, что важно, что неважно… «Как напи-и-сано?..» Что я знаю! Взгляд на вещи — свой, и все. И немного слов, очень немного. Ну, триста… А Шопенгауэр сам напыщенно писал -» умственная нищета, запутанность, напыщенность (!) будут рядиться в изысканнейшие выражения и темнейшие речи, чтобы прикрыть тощие, ничтожные и будничные мысли…» Правильно, но сам-то хорош!
………………..
Призраки. Ночью не пишите. Гениям позволительно, а нам — с утра, пораньше, и натощак.
КОНЕЦ.

…………………………………………….
«По просьбе трудящихся» 🙂
Так выглядит обложка повести в Интернете. За основу взята фотография Ирины Казанской. Это из ее серии «Трущобы», снято в городе К. (чтобы жителям не было обидно, город замечательный).

………………………………………..
Двадцатилетней давности автопортрет, сладковат и приукрашивает натуру. Примечателен тем, что здесь сочетаются сангина, уголь — и масляные белила. Как я узнал потом, дело не новое, но для меня тогда было открытием — масло в сочетании с графическими средствами.

………………………………………..
Нормальная картинка маслом, 60х45см примерно, но понравилось слово «оверлей». Несколько слоев — и оверлей.
А картинку покажу в другой раз.

………………………………………….
Вид из окна квартиры Марка, героя повести «ЛЧК».

//////////////////////////////////////////////////
На сегодня хватит. Для разрядки привожу несерьезную картинку Евгения Измайлова (вообще-то он очень серьезный художник, хорошо известный в Европе), которая намекает на разные подходы к женской натуре. Это не означает, что он все одобряет, разумеется :-))

………………………………………
Я не устаю приводить эту фотографию, лучше которой не знаю. В ней нет никакой парадности, в лицах и фигурах много сказано, и о современной России тоже, исторический тип быстро не меняется.
Прошу извинить за килобайты.

……………………………………..

……………………………………….
Поскольку я создал Деда, которому приписал все свои ранние картинки,
http://www.periscope.ru/bors2/indexb.htm
то должен был создать ему биографию. Это было сделано. Потом Дед умер, мне этого не хотелось, но так было надо. Надо было его убрать, пока на него не накинулись, а он был мне дорог. В сети персонажи часто создаются с целью провокации и скандала, Дед же никого не трогал, наоборот, он внес в Инет картинки, его именем я назвал конкурс. Я написал сотни две писем и рецензий авторам, личных, никаких публичных обсуждений не было, попрежнему считаю, что авторам от них только вред, а некоторую пользу может (иногда) принести деликатный совет «с глазу на глаз». Потом я подарил несколько своих картинок, тем, кому сумел отослать — в Питер и Москву, (и не сумел — в страны СНГ, картинки у меня хранятся, вдруг получится отослать).
Вот история Деда. Как-нибудь расскажу его биографию. Маску я лепил, потом сфотографировал и слегка подработал в Фотошопе. Вылепил не очень, в основном использовал свое лицо, но «состарил» его.
К счастью Деда никто не тронул, его не постигла судьба героя талантливого прозаика Миши Федотова, которых (обоих, и автора и героя) изгрызли в Тенетах, хотя Гольдберг тоже никого не трогал. Просто Гольдберг написал про Израиль вещи, которые многим не понравились. Но все равно, это не оправдывает той злобы, с которой на него накинулись. А Дед всего лишь рисовал картинки и вовремя скончался. Мы с Мишей Ф. жили в Таллинне рядом, я на Тобиасе, он на Лейнери, это в пяти минутах от парка Кадриорг, у моря. Он моложе на пять лет, мы учились в одной школе — 23-ей, а познакомились в Интернете, уже после его возвращения из Израиля.

………………………………………..
Это тушь-кисть, размером с половину писчего листа. Сделана лет 12 тому назад для книги «Мамзер» (сборник рассказов, 1994г), часть из них опубликована в Сети:
http://www.periscope.ru/prs98_2/pr4/proza/fly/content1.htm
(«В начале»)
Перечернил слегка. Такая «руинизация» действительности. Художники любят руинизировать действительность. Руины гораздо живописней наших стандартных строений. Отсюда совсем не следует никакого злопыхательства или желания всех поселить в этих руинах.
Некоторые жители нашего городка в претензии ко мне, потому что я изображаю и описываю их, «всячески очерняя». Ничуть, ничуть! Так, в повести «ЛЧК»
http://www.periscope.ru/lchk0.htm
наш город проваливается, но не куда-нибудь в парашу, а в озеро чистейшей пресной воды, это победа природы над произволом технократического общества потребления, и не более того.

………………………………………………….
Тут я, конечно, приложился с Фотошопом…
Каждый порядочный художник обязательно рисует «Скорбь». Ну, как же без скорби, и Ван Гог нарисовал, следуя предшественникам, и даже у Сезанна есть такой рисунок. И я нарисовал… но не довел его, бросил. Мне было не до скорби, я весело жил, избавился от надоевшей мне науки, рисовал день и ночь, иногда еще ходил на работу в Институт, отмечался, и через час-другой уходил. Времена были такие, хочешь — работай, не хочешь — не надо, а деньги все равно те же. Но деньги меня не интересовали.
После нескольких лет страданий (разлюбил, как же так!), я снова полюбил — и рисовал! Но Скорбь изобразил. Но недоделал. А вчера взял, смотрю — такие вещи доводить нельзя, да еще через много лет… или все снова или отложи. Но у меня теперь есть Фотошоп, а он всеяден. И я попробовал. Ну, Скорбь…

…………………………………………
На листке бумаги 30х20 см рисунок пером-чернилами, с легкой размывкой (влажной кистью, обычно мягкой, например, колонковой).
Возможно, иллюстрация к одному из рассказов цикла «У нас во дворе».
http://www.periscope.ru/prs98_4/proza/life2.htm

…………………………………………..
Череп настоящий был. Все здесь кривое и косое, но раз уж решил сканировать…
Размером в два писчих листа, на бумаге, акварель, перо-тушь, и все как-то размазано, а как — не помню.

………………………………………
Добавлю — ночью. Ночной берег. Картинка на черной бумаге плохой школьной акварелью. Если б гуашью, то все равно, какая бумага, эта краска непрозрачна. А тут просвечивает черная бумага. И это придает акварели, которая вообще-то слабовата, субтильна, некоторую крепость. Разумеется, только мое личное отношение к акварели.
Размер? Примерно 20х20 см
Да, чуть не забыл: на картинку видимо упала капля, не помню, остался желтоватый след. Можно было убрать, но не стал этого делать 🙂

………………………………………….
Опять цветная плотная бумага, жировые мелки и простой школьный мел. Фиксирование? С жиром проблемы нет — подержи над газовой горелкой на высоте, мелки вплавятся в пористую бумагу. Иногда проблема с цветом, он несколько блекнет, но выход и здесь имеется (это уже тонкости). А мел приходится фиксировать сложней — пульверизатор и очень жидкий, чуть мутноватый раствор ПВА.
……………………….

………………………………………
Я обычно избегаю эффектов, но есть такая картинка, и я сканирую ее. Наверное, потому что кот на окне, а окно в мастерской, и смотрит окно на овраг, про который я столько всего написал… В «ЛЧК»
http://www.periscope.ru/lchk0.htm
он в конце концов провалился, и с ним весь город — падает в подземное озеро, и так кончается история. А кот вернется, это же Феликс-кот!

Всем, кто смотрит мой журнал, привет!
Я буду продолжать сканировать картинки, но меньшими темпами.
Тексты размещать не буду, старые надоели, а с новыми пора работать всерьез 🙂 Ссылки на старые тексты есть в ПЕРИСКОПЕ: www.periscope.ru
Письма и комментарии пишите лучше на дом. Мой адрес dan@vega.protres.ru
Я, к сожалению, не смогу оперативно отвечать на письма в ЖЖ, заранее прошу извинения за задержки с ответами. На домашнююю почту я отвечаю в течение дня.
Что-то время сжимается. От тепла, наверное. Время ведет себя парадоксально 🙂
Дан

Может 1-2 уже помещал, не помню.
……………………………

…………………………………….

…………………………………….

…………………………………….

…………………………………….

…………………………………….
В книжку повесть вошла, но без иллюстраций, слишком дорого.
Книга готова (Издательство Э.РА). Летом начну понемногу ее распространять.

……………………………………….
Спокойной ночи!

…………………………………………
Повесть «ЛЧК»(Любовь к черным котам» «Цех фантастов-91» Изд-во «Московский рабочий», 1991г.
Иллюстрации к повести оказались не нужны, а обложку к книге сделал штатный художник, и неплохо, вот она:

///////////////////////////
И перекур 🙂

…………………………………………
А это был огромный натюрморт с темно-зеленой бутылью, метровый! Жаль, слайд только ч/б сохранился.
Почему был? — он есть, и известно у кого — на даче у одного московского коллекционера. Давно не ходил к нему, опасаюсь — заманит, затянет, будет уговаривать — галерея, выставка, миллионерами станем… В глазах блеск. Боюсь я этого блеска, что-то я от него не разбогател десять лет тому назад… а картинок многих лишился. Не-е, меня уже не заманишь, прошли те времена… :-))

/////////////////////////////////////////////
Страшная штука — старость. Вчера в Доме ученых выступал престарелый графоман со своими стихами. Стихи… да ладно, не о стихах разговор. Закончил читать — и снова!.. точь-в-точь — все сначала! Забыл, что уже прочитал один раз.
Все обомлели, что делать… Нашлась ведущая — «И.З., не сделать ли нам перерыв…»
Я ушел, что было дальше — не знаю.
P.S.
Так к чему это я… :-))))
А, да! Эту картинку я уже приводил, знаю, знаю. Я здесь иногда повторяюсь… но не всегда из-за потери памяти 🙂

///////////////////////////////////////////
Здесь рядом была запись, которую я ликвидировал. Иногда прорывает писать на общественно-политические темки :-)) Это не нужно. А картинка осталась, и название к ней сохранил- «ПРОШЛОЕ И БУДУЩЕЕ».

…………………………

…………………………

…………………………

…………………………

…………………………

…………………………

…………………………

…………………….
Главное, чтобы тепло было.

///////////////////////////////////////////////
На этот раз под рукой другой не было.

……………………………………….
Набросочек на цветной бумаге, она выцвела на свету. Рисунку это не повредило, даже наоборот. Рисовано восковыми мелками и простым мелом. Мел закреплял, конечно, но не помню как. Но пальцем не стирается.
Знаю, читателю-зрителю не очень интересно, КАК сделано. Заметки для себя, чтобы не совсем забыть. А изображение объяснений не требует. Девушка сидит.

…………………………………………
Работка из давних. Простые вещи, довольно спокойные принадлежности, может быть, чуть-чуть напряжены в ожидании, и только. Слегка нервничает вилка. Но совсем не так, как у Сутина в его знаменитом натюрмотре — там вилка зубастая, голоднющая…

60. Девятое января, минус четыре, тихо…
Старуха из девятого выпустила собачонку, та ускакала на костлявых ногах и не вернулась. Она сообщает мне это с явным облегчением, у них все налажено с котами, а от этой неуемной подвал ходуном. Одно утешение — четыре не мороз, и тихо. Может, вернется, когда станет туго, вспомнит теплый подвальчик… Облазил все вокруг дома, не тут-то было, наверняка подалась в город. К своему стыду, и я чувствую облегчение — мои уже несколько дней на голодной пайке. Если вернется, снова оживлять? Я не чародей, вытаскивать из сугробов и приводить в чувство замерзших собак! Зато в девятом поговорил с усатым отцом Сильвочки, нашей счастливой кошки, и Рыжим, отцом Шурика. Только Шурик был чистенький, сияющий и нежно, пастельно- рыжий, а этот мужичок, морда красноватая, зубастая. Но я вижу в нем своего любимца, глаза те же — оранжевые, теплые глаза. Я незаметно подбросил ему кусочек студня, чтобы сам нашел. Опытный, осторожный малый — долго придирчиво разглядывал находку, потом моментально проглотил. Когда я уходил, то оглянулся, и понял, что он раскусил меня, смотрит вслед… Шел к своим и думал, что, вот, была собачка, и нет, и это правильно. Не можешь держать жизнь в руках, за все отвечать — отпусти, пусть сама решит.
У дома Макс, показывает кривой зуб, решительно настроен на пожрать бы… Им надоели мои выкрутасы, все уже побывали в девятом и знают, куда уплывает еда! Костик, тихий гад, налил на коврик соседке. Крадусь к ее двери, уношу улику и полощу у себя в ванне. «Засранец — говорю предателю, — я ли тебя не выручал, не спасал, а ты нас угробить хочешь? Этот коврик, можно сказать, молитвенная принадлежность…» А он и слушать не желает, наглый и сытый стал! Беру за шиворот, — он зажмурился, не сопротивляется — и выкидываю на балкон. «Отдохни, счастливец, серая морда, не понимаешь, где бы ты лежал сейчас…» Там, где многие — в овраге, у реки.

61. Десятое, минус девять, безветренно и сухо…
Я шел по снежной поверхности, будто плыл над землей. Иногда вспоминаешь, что идешь по воде. Так тихо, что можно уснуть. Десятый, девятый… сразу за оврагом восьмой, там граница наших владений. Шел и выискивал взглядом ту костлявую собачонку, темную с желтыми носочками. Но ее не было, только крохотная болонка увиливала от настойчивого ухаживания овчарки, жалобный визг несся по оврагу.
Не успел миновать девятый, как слышу еще один отчаянный вопль. Похоже, на сей раз, действительно, беда… Ноги сами подвели меня к дому, хотя я не раз говорил себе — «не вмешивайся, дурак, не бери на себя больше, чем можешь поднять…» Подхожу и понимаю, что кричат из мусоропровода. Опять! Отодвигаю задвижку, здесь темно, тесно, огромные ящики с мусором, над одним изогнутый конец трубы мусоропровода. Никого, только вонь и эти забитые доверху громады. Снова крик — из самой трубы. Там на груде мусора вижу серого котенка с тигровыми полосками, двухмесячного, сильно не ошибусь. Сбросили… Тянусь туда и с великими трудами вытаскиваю зверя, при этом он старается укусить меня. Теплый, значит, появился недавно. Хватаю его и несу в подвал, где недавно кормил собаку. Взять себе не могу, не могу… не хватало мне еще одного Костика! В подвале толпа — тут и рыжий, и усатый, и дымчатая кошка, такая осторожная, что видел ее только несколько раз, а я здесь хожу годами. Как живет, не знает никто… Толкаю котенка в подвал, он вопит, не понимая своего счастья. Кошки примут его, старуха поворчит — откуда взялся, еще один дармоед… потом накормит.
Не успел отойти, за мной крик — это Макс, мы идем вместе. Он умеет ходить, петляя между ногами, как настоящий цирковой кот… А дома нас ждали два великих засранца — Костик и Клаус, на этот раз они поступили со мной гуманно — всего две кучи на полу в ванной и аккуратно прикрыты бумажками, как в магазине.
На стенах прошлогодняя мазня, непонятно, как получилось… Я сижу, весь в кучах и лужах, с неясными ощущениями то ли в груди, то ли в животе… Что-то варится во мне, тянет за кишки, выматывает, и некуда бежать, невозможно спешить, не на что жаловаться, не у кого помощи просить… От бессилия и скрытого напряжения тошнит, будто ведро кофе вылакал натощак… или стоишь на высоте, на скалистом гребне, туда или сюда все равно… Значит, надежда есть! Тот, кто радостен и спокоен, просто труп.
Не выдерживаю, беру остатки еды и шлепаю опять в девятый, по дороге отдыхаю от напряженного безделья, которое все трудней дается. Со мной снова Макс, и мы с ним вкатываемся в теплый и темный подвал. Не могу сказать, чтобы нас ждали или обрадовались. Котенок освоился и гулял по трубам, пищал, но не от страха, а от скуки; местные к нему присматривались и знакомиться не спешили. Макс очень дружелюбно обнюхивает котенка, он обожает покровительствовать малым и слабым, при этом надувается от важности.
В общем я ушел спокойным, сегодня он жив, а до завтра всем бы дожить.

62. Вечер, минус одиннадцать…
Воздух неподвижен, вязок, дым из высокой полосатой трубы указывает на полное спокойствие. Я обхожу девятый, ищу собачку, ее нет. Поблизости прохаживается безумная старуха, я знаю ее лет сорок. С нею три собаки, одна похожа на мою пропавшую, только не носочки а желтые гольфы на ногах. Когда был жив мой пес, он частенько трепал ее большого пуделя, и она ненавидела меня и мою собаку одинаковой ненавистью. Прошли годы, давно умерли оба пса, мы состарились, она по-прежнему с собаками, по-прежнему безумна, и я безумней, чем был, и котов у меня все больше и больше… Что поделаешь, сами находят меня. Она уверена, что я священник в новой церкви под горой, в которую ей не хватает сил добраться. Религию разрешили, и новое поветрие — лбы расшибать. Лучше бы зверей кормили. Я в церкви не был — в учреждения не ходок; мне нечего просить, ничего не жду, что могу, делаю, живу, как считаю нужным. Она говорит, ей туда нельзя. Кому же тогда можно, возражаю, забыв, что говорю с ненормальной. Она зовет своих — Шурик, Жучка… Я вздрагиваю, слыша эти имена. Зверей нужно называть по имени, разговаривать с ними, как, впрочем, и с людьми, иначе они дичают, что было бы неплохо и естественно среди нормальных зверей, но не среди нас. Я тоже дикий, но помню кое-какие правила, иногда полезные, чаще унизительные или смешные. Печально видеть, как мало возможностей развивается в мире, где главные силы озабочены выживанием…
Ее голос возвращается, и лицо, я снова слышу. Она говорит про собачку, которую ищу. Ее убили милиционеры. Молодые парни, я знаю их лица. Как, должно быть, весело и забавно было им — стрелять… Вот тебе раз, спаслась и тут же споткнулась. Стоит раз поскользнуться, на тебя обязательно упадет еще! Точно также у меня и у всех наших. Это, конечно, неспроста.
Но среди плохого всегда есть хорошее. Я убедился, что тигровый драчлив и смел, борется с кошками за еду. Налил всем молока в большую миску, а он, растолкав двух котов, пролез вперед. Я незаметно наклонял миску в его сторону, чтобы ему больше перепало. Я старался не думать, не чувствовать, быть деревом с толстой корой, иначе покачусь в темноту… Мы живем среди плесени, она называет себя мыслящей, а сама истребляет все другие формы жизни. Она ненасытна, и некому ее остановить, разве что обожрется и сдохнет. И мне тяжело, что я ее частица. Мне хочется, чтобы земля отдохнула от нас. Жили бы себе коты, другие звери…

63. Минус тринадцать, режет щеки…
Сегодня утром застал разгром — у мусоропровода хозяйничает та самая собачья троица: тонкая сучка, она даже пыталась рычать на меня, большой рыжий Полкаша с отвислыми щеками и третий, самый опасный, сосредоточенный, угрюмый и быстрый, с широкой грудью, поджарым задом, мускулистыми неутомимыми ногами… Я постоял, давая им возможность ухватить еще по куску, потом вполголоса сказал -«Валите отсюда, ребята…» Быстрей всех меня поняла сучка, рыкнула и поскакала по глубокому снегу в сторону оврага. За ней, чуть помедлив, серый овчар, только покосился на меня, но его взгляд сказал многое, такие не забывают. А Полкан явно напрашивается на дружбу, стоит, застенчиво подставляя шею, только хвостом не виляет. Бродячие не виляют, это нравится мне. «Приходи, если будет совсем туго, а пока иди, иди…» Он, добродушно оглядев меня, побежал за теми двумя.
Только тогда я увидел Клауса, он стоял на карнизе первого этажа и наблюдал за событиями. «Иди сюда!» «Зачем, если ты домой?» Умница, толстяк. Я наверх, и он наверх, только другим путем.
Потом спустился в подвал, в первой комнате никого, дальше совсем темно. Кто-то мохнатый и теплый коснулся ноги. Я опустил руку — Макс, только у него такие клочья. По дороге присоединились к нам голубой друг Костик и Алиса, а дома ждала Люська. Хрюши нет уже два дня. Я чувствую, где он, и редко ошибаюсь. Надо идти через овраг, к восьмому.
По дороге все время зову — «Макс-с-с-с-ик…» это имя легче выкрикивать, а откликаются на него даже те, кто знает свое, например, Клаус. Может, они думают, что так зовут меня?.. На той стороне десяток собак празднуют встречу, а в овраге тихо. И вдруг знакомый клич, жалоба, объяснение — «Не мог пройти — собаки…» Я беру его на руки, он теплый, крепенький, хвостик нервный… Ему получше, из глаза не течет! Хочет идти сам, то забегает вперед, непрерывно разговаривая, то бежит сбоку, не забывая поглядывать по сторонам… Пришли совсем с другим настроением, и даже вермишель в прокисшем бульоне показалась очень вкусной. А Стива искать бесполезно. Может быть, полеживая у камина, лениво потянувшись, подумает — а не навестить ли мне этих чудаков… И придет.

64. Понедельник, ветер в левую щеку…
Это значит — юго-западный, к переменам, то ли оттепель, то ли тридцать… В девятом подвале тихо и тепло. Навстречу выбегает друг тигровый, чуть не отхватил полпальца с куском студня, он не пропадает. У нас в подвале хуже, опять нет Стива… Все тот же кислый супчик да каша с обломками минтая. Клаус, как старшой, выбрал кашу, Хрюше достался суп, он смолчал, наелся и ушел спать к батарее. Макс в плохом настроении, с одной стороны Серый допекает, с другой — не принимает всерьез котовское общество, хотя он силен, мохнат и мороз ему нипочем. Вот они с Костиком и утешаются, играют в голубых ребят, тренируются перед взрослой жизнью. Макс встряхнулся, и на балкон, Костик за ним; я запираю за ними дверь.
Вчера видел Антона, знакомого, которого укусил мой давно умерший пес. Не думал, что пес выживет, настолько этот Антон ядовит. Он бежал как тень собственного пуделя — горбиком спина, попонка, тонкие ноги в старомодных «прощай молодость»… Я шел со своими, представляете, толпа котов… и он, похоже, ухмыльнулся, на синеватой морде промелькнуло что-то человеческое. Вполне возможно, ведь Антон по происхождению человек, а не кот. Я определяю принадлежность к людям по каким-то еле уловимым, но важным штрихам, внешние различия все меньше для меня значат.
Люська на батарее, дрыгает ножками, рядом бодрая старушка с желтоватой гривкой, ее мать… Когда я шел сюда, то видел, как желтые и коричневые цветА, хранители тепла, пробиваются сквозь снег, чтобы поспорить с фиолетовым, которым еще хвалится небо… Жизнь — дело спасения тепла от всемогущего рассеяния, так говорит наука, искусство, и сама жизнь. Мы спасаем тепло, значит, красное и желтое. Я думаю о мире, в котором нет людей. Смерти не желаю, но был бы рад золотому увяданию в покое и тишине. Чтобы наш род угас, безболезненно и постепенно, а звери остались бы. И наступит мир на миллион лет… А потом пусть снова возникнет человечек, взбрыкнет, покажет себя, такая же он сволочь или не такая… и, думаю, все повторится.

65. Четырнадцатое января , минус шесть, ветер кругом…
Снег проваливается, тяжелеет… Каждый день загораживаю фанерой подвальное окошко, подпираю кирпичом, и каждое утро фанерка на полу. Кто-то, подозреваю, не один, все время разрушает то, что я делаю. У них есть воля, терпение, упорство, и все это направлено в противоположную мне сторону. Я никогда не вижу их, иногда мне мерещатся тени, а с тенями бороться невозможно. Наверное, я для них также бесплотен, как они для меня. Странно только, почему не стащат, ведь другой у меня нет. Значит, им интересна борьба? Долго думать об этом не могу — нестерпимо болит голова… Был старый супчик, Клаус отнесся к нему с интересом, он как медведь, любитель засохших корок, подпахивающей рыбы. Нет воды и света, зато тонкая луна выглянула из-за туч, сижу и смотрю в светлое окно. Бесполезно думать, все уже придумано, но можно еще смотреть. Все мои надуманные усилия быстро забывались, а то, что получалось под напором чувства, пусть странного или безрассудного, имело продолжение… Клаус требует, чтобы провожал его по лестнице. Каждый день мы спорим из-за этого, я говорю, — «ты мне надоел, уходи, как все!» — он не мигая смотрит на меня… В конце концов, человек не кот, он слаб, а я еще человек, — встаю, и он, хрипло мяукнув, бежит к двери. Он побеждает всегда.

66. Пятнадцатое, около нуля…
Вода замерзает, снег и лед не тают, обладая дополнительной устойчивостью структуры, чтобы их стронуть, нужен удар тепла…. По дороге в девятый встретил старика Васю, он шел из восьмого дома. Вася нашел там еду, вид у него довольно бодрый. Ему больше пятнадцати лет. Я порадовался за него, он сумел вовремя уйти, это дар. У девятого Макс и черный усач по-братски делили рыбью голову. Грыз то один, то другой, и оба довольны, я впервые видел такое. Макс без колебаний оставил голову товарищу и побежал за мной. Хрюши не было, и тигрового друга тоже. По дороге мы встретили двух комнатных глазастых собачек с огромными лохматыми ушами и приплюснутыми носами. Они были на поводках, и, увидев кота, забились в истерике, повисли на своих лямках, и хозяйке пришлось оттаскивать их то на брюхе, то навесу. Макс и глазом не повел. Пришли, кое-что было, он тут же удрал обратно. Кошки все дома, котов нет. У молодых период странствий, у пожилых осмотр территории. На небе зелень с фиолетом, жидкий холод, Нам ждать и ждать тепла. Без Хрюши скучно мне.

67. Наконец три выше нуля!
Вечером у подъезда мелькнул Хрюша, я был навострен на его особенную тень, и мы тут же встретились. Он завопил, что в дом не пробиться, дороги обросли тяжелым снегом, не тает и не тает… Хрюша преувеличивает, хочет прослыть героем, я знаю это и не спорю с ним. Он похватал каши с рыбой и умчался снова. Алиса чудом впрыгнула в форточку, плотно прикрытую, но не запертую. Обычно такое вытворяет только Клаус — висит на окне, сопит и царапает, пока не отворит. Старушка выделывает чудеса не хуже! В подвале Макс занят обследованием Люськи, он подозревает, что она годится, но еще не выяснил, годится ли вполне. Клаус это чувствует с порога… Была каша с каплей молока, ели и отвалили по своим делам. Ветер явно февральский, неровный, мятежный, не знающий твердого направления. Погода ковыляет, торопится к весне.

68. Нет, снова минус, шквал и Серый…
Зима спешит отвоевать потери. Снег подернулся голубой корочкой, я иду, скольжу, проклиная все состояния воды… Сначала нашел двух кошек. Алиса отбивается от нападок Серого, его давно не было. Он провожает нас до подъезда, уговаривает Алису не идти за мной, но она не дура, и карабкается по ступеням. Он и сам готов был заглянуть, но я пресек моментально, еще не хватает чечена с тыла к нам! Когда он проникал на кухню каждый день, страстно желая влиться в наши ряды, я уже стал колебаться, — даже после всех наших споров! — может возьмем?.. И в этот момент он отвалил в сторону, дней десять, а то и больше его не было. И вот объявился, от брюха одни воспоминания, головастый костлявый кот. Я присмотрелся — и ахнул: правый бок изрыт свежими шрамами, и не царапины это, а, похоже, пальнули дробью. Люди уже не удивляют, а подтверждают мое мнение о них… Могуч, оклемался-таки Серый и снова готов приняться за свои дела, хотя, кажется, стал немного добрей к нам. Наверное, полеживая в какой-нибудь дыре, вспоминал наши супы и каши, и прошлое казалось светло-розовым. Но на узкой дорожке с ним по-прежнему лучше не встречаться… Люська снова затеяла игру в погоню с Костиком, Хрюша обследует полку, на ней стопками рисунки и маленькие картинки. Мне лень вставать, и я говорю ему, что не позволю! Он сделал вид, что испугался. Клаус ожесточенно борется с засохшей вермишелью, остальные пробовали да бросили… Всем не по себе — тоскливо, что отступило тепло.

69. Восемнадцатое, минус шесть…
Воздух неподвижен, лед гол и ослепителен при скудном свете серого утра. Вместо солнца кометный фиолетовый след, чуть выше снега и зубчатой кромки леса… Эльза, бродячая овчарка с двумя щенками копается в отбросах. Щенки резвятся, они пережили тридцать, что им шесть минусов — чепуха! Жизнь могуча и терпелива… если в нужный момент ее чуть-чуть подпихнуть. Подбросил им корку хлеба, из тех, что всегда ношу с собой. Щенки не захотели, мать легла, и придерживая обеими лапами, стала грызть, она знает, надо есть впрок.
Меня встретил Макс, дал себя погладить, и мы шли, рассуждая о прочности и непрочности жизни. Пробирались по обледенелому насту к подъезду, темному, спящему, потому что суббота. А нам выходные нипочем, все дни одинаковы. Выскочили кошки, с другой стороны появился Серый, тут же бросается к Алисе, она с шипением против такой фамильярности. Увидев меня, Серый слегка присмирел, а я спросил его — бывал ли, едал ли, имея в виду кухню. По морде вижу, что бывал и едал, так что в доме хоть шаром покати. Макс прочно засел под лестницей, пришлось уламывать, упрашивать… Напоследок явился Хрюша, — поднял истошный визг на балконе, схватился с каким-то новым. Я поддержал его, только новых мне не хватает!
В подвале снова кружится ветер, фанерка, искореженная с особой злостью, валяется на полу. Эта борьба надоела мне… В углу зашевелился мой старикан, и мы не спеша идем домой.
От того места, где солнце показывается утром, до точки, где уплывает под землю, по снежной пустыне небольшое расстояние, а от сегодняшнего захода до летнего — еще огромное.

…………………………………………
Масло на толстом ватмане, что ли…
Не картинка — идиллия. На теплом морском берегу, прямо у воды — сидим. Жена — пианистка, наигрывает Шопена. Преданный друг (лицом сюда) — блаженно слушает. И я сам, в тени, спиной к зрителю, в холодке — внимаю звукам.
Главное — тепло, тепло…

Сосредоточенность на личной жизни, даже в самом распахнутом виде никого не удивляет, когда сюжет. Сосредоточенность на личных переживаниях, если центр — внутренняя жизнь, кажется недостатком, узостью взгляда, недосказанностью…
Естественно в эпоху перемен 🙂

Я повторю вам правила, которые знают все коты – к опасности лицом, особенно если знаешь ее в лицо… к неожиданности — боком, и посматривай, поглядывай, чтобы неожиданность не стала опасностью. А к хорошим новостям поворачивайся задом, пусть сами тебя догонят.

Не знаю, как здесь получится — это заставочки, которые я делал для стихов Т.Черыговой (они были в Перископе)
Это «прозрачные гифы», они там были на другом фоне.

………………………………………..

…………………………………………

…………………………………………

………………………………………..

……………………………………….

……………………………………….

……………………………………….

……………………………………….

……………………………………….

……………………………………….

………………………………………..

Школьная акварелька, коробочка — шесть кружочков и кисточка-растопырка впридачу.
Отчетливо помню восторг, с которым смотрел на листок бумаги, тоже из школьного альбомчика. После этой картинки уже рисовал без перерыва, 10-20 штук в день 🙂 Пропал для окружающих, «растворился в кефире» (почти цитата)…

………………………………………..
Обнаружил у себя странную картинку, явно какая-то иллюстрация…
Таинственный мужчина в шляпе, кто он?
А женщина с бантом?
Бывает, в собственной биографии встречаются забытые места. Это не радует, может, даже пугает. Хотя, с другой стороны…

О Б Л О Х А Х

………………………………
У собак и кошек всегда есть блохи, это нормально. Эти блохи спокойно ходят по животным, не причиняя им особого вреда. Они кусают только, когда хотят есть, каждый согласится — их можно понять. Зимой, осенью и весной блохи живут спокойно. Владельцы иногда отлавливают их, но только для того, чтобы регулировать количество. Выловят несколько штук, и мир восстановлен…
Летом наступает жара, по улицам несется пыль столбом, асфальт плавится, цветы вянут — и блохи сходят с ума. Они начинают беспричинно кусаться. Есть в такую жару совсем не хочется, и кусаются они просто от бешенства. Они выскакивают из высоких шерстяных зарослей, и, проклиная все на свете, ищут спасения от жары. Они прыгают по прохладному полу, по ногам и рукам людей, гладким и влажным, разбегаются по коврам и диванам, и тогда от них нет спасения…
Спадет жара, воспрянут деревья и кусты — и успокаиваются блохи, бегут, ищут своих мохнатых и косматых, потихоньку устраиваются в знакомых шкурах, и уже не кусаются без причины — поел и хватит.

………………………………………
Конечно, это компьютерная обработка, живопись сильно обобщена, огрублена, тени усилены, светлые участки тоже форсированы… Натуральная вещь мягче, богаче и, конечно, глубже, но на экране проигрывает — другой свет, большие потери в битах…
Лучше не сравнивать — разные.

………………………………….
А иногда обостряю, местами затемняю, местами усиливаю, это уже виртуальные картины «по поводу» оригинальных работ. Они имеют самостоятельный смысл и свою выразительность, я не считаю их копиями. Пикассо, который, (я как-то говорил уже, извините) был всемогущим художником, и одновременно великим пижоном 🙂 — любил удивлять! — почему-то остановился перед полной абстракцией, хотя мог создать в ней большие вещи, он был помощней Кандинского. «Где же здесь драма?» — он как-то спросил у одной из абстрактных работ.
Не так уж важно, темно или светло, а есть ли драма 🙂
А вот Ван Гог умел создать драму на очень светлом фоне, и даже говорил, что чем ему хуже, тем светлей его картины.
Я же скромно следую Рембрандту, для которого драма была борьбой света и тьмы.
Зачем вообще драма, если есть Паоло Рубений?
Великий художник, у которого радость жизни так и била даже со «Снятия с креста» 🙂
Но почему-то… почему-то нам быстро надоедают его тетки, полные жизни…

……………………………………………

…………………………………………
Много вполне светлых и даже жизнерадостных здесь в ЖЖ, просто они у меня быстро уходят, много сканирую сейчас всякого старья.