Месяц: Январь 2013

///////////////////
Сохранилась только верхняя половина. Такие схемки для себя я рисовал, разглядывая картины голландцев, великих и малых, (хотя малыми их не считаю) Меня учили так — 3-4 раза в год, разглядывая мои опусы, терпеливо и деликатно советуЯ по общим вопросам Женя Измайлов (и каждое слово его за десять лет я помню, потому что все они были общие, очень точные. И ТоЛЬКО КРАЕМ-БОКОМ КАСАЛИСЬ МОИХ ПОЧЕРКУШЕК, А ТОЛЬКО ТАК Я И МОГ ВОСПРИНИМАТЬ, ДОДУМЫВАЯ И ДОПОЛНЯЯ САМ. Значит, Женя, и голландцы, по альбомам, потому что ходить в музеи я почти не мог, несколько раз в год заходил в Пушкинский, проходил пару залов и уходил с нестерпимой болью и тяжестью в голове, мне этого было МНОГО. А вот иногда, проходя по полутемной галерейке, стремясь к выходу, краем глаза = ЗАМЕЧАЛ, так я заметил многое, например старые немецкие миниатюрки маслом на бумаге, и многое еще. Только краем глаза, это мое второе учение. Потом они возвращались ко мне, всплывали перед глазами — фрагментарно, кусочно, отдельными штрихами.
А дома меня учили пятна на стенах и потолке, свет на асфальте и в лужах…
Никому так не посоветую, учитесь долго и упорно, будьте нормальными людьми, не суйте свою жисть коту под хвост… А мне было тогда почти сорок, так что жисть под хвост всё равно катилась, и страх меня не мучал, сорок это жисть под хвост, и можно рискнуть, значит, смайл…

…………….
Так было

……………………………………………………
Сын Робина. Стоит за деревом – так начинается история.
А что в конце?..
В конце… Ничего нового в конце, никуда не денешься… Несколько фигурок, они меня переживут — от старости облысевший ёжик, лохматый заяц, плюшевый мишка, переживший страшную войну как один день… Мои картины…
А от меня… Что останется?
Трава! Останется, да, трава…
И есть еще записки в стволах деревьев… в них – «я был!»
Но их не достать, не прочесть.
………………………………………………
За ночь дописал, утром вышел из дома.
Стою за деревом, смотрю, как дикари разгуливают по моему треугольнику.
Вчера извели траву за домом, заасфальтировали площадку для своих жестяных коней, переставляют их на новые места и счастливы… Сегодня они не злобны, скорей доверчивы, простоваты. По сути несчастны в своей темноте, погруженности в минутные потребности, но этого не осознают. Иногда без видимых причин сердятся, но стычки ограничиваются криками… потом мирятся, хлопают друг друга по спине, пьют из белых и цветных бутылок… Снова раздражаются… Тогда вмешиваются женщины – приземистые, плотные, они разводят спорщиков в разные стороны.

Сегодня закат необычно долог, сумерки всё не кончаются, место на горизонте, где утонуло солнце, светится, свечение распространяется на полнеба.
Понемногу вспыхивает в окнах СВЕТ.
Он важней всего: цвет его качество, тон – количество.
Люблю темные работы, которые художник освещает своим взглядом. Важно распространение света по картине: он должен пульсировать от пятна к пятну, то ослабляться, то усиливаться, вспыхивать, и бежать по кругу, по кругу…
Тогда картина сохранит цельность, будет жить.
Жизнь – та же картина, ее пишем сами, пренебрегая мелочными обстоятельствами. Способность к обобщению важна. Время – барахло, тягомотина событий. Свет сохраняет цельность, соединяет, вопреки времени, всё, что было, есть – и будет.
Все самое важное — только в нас, освещенное светом из нашей глубины…
Вся моя надежда – на этот свет.

//////////////////

/////////////////////

………………………
Когда насмотришься мильонных красот природы в миллиардах фоток, хочется подпортить всеобщее блаженство, смайл.
Шучу, ничто не интересно, если «от противного»… даже если противное — противно. А природа ва-аще — ах! и молчи…

……………
Моя мать (пониже ростом) и ее подруга на пляже в небольшом эстонском городке. Их счастливое спокойное время жизни, примерно 20 лет, до 1940 года, когда спокойствие и счастье кончилось. Но оно было. Мне кажется, чтобы жизнь в целом состоялась, нужно несколько лет нормального детства, и примерно двадцать лет в молодости или середине жизни, годы спокойного развития.

Люблю чужие окна, когда освещены.
Хожу и смотрю, как люди живут. Чем дольше живу, тем интересней про чужих… и все трудней понять свою жизнь.
Но свои окна больше люблю.
Чем замечательно свое окно?
Находясь у себя, можешь без страха глазеть на мир в любое время дня и ночи. Смотреть как из собственных глазниц, из внутренней темноты. Сейчас на дворе не зима еще, а осень, окна не бьют и в дом так просто не ворвутся, повод нужен. А я осторожен, и повода не дам никому. Пусть по ту сторону бесятся, за окном… Если есть свой дом, страх забыть легко.
Но самое важное не забываю – художник я.
Художник всегда рисует, главное, чтобы образ в голове возникал. Глядя на мир, видишь его написанным на холсте. Чем окружающее лучше холста?.. тот хотя бы понятней, чем черная дыра. Мир на холсте зависит от меня.
А то, что не зависит – правила и законы общей жизни. Общие правила лучше соблюдать, хотя бы иногда, чтобы не было неприятностей из-за ерунды. Бросайте мусор в урну – правило.
А общие законы необходимо соблюдать, иначе большие неприятности.
Зато свои законы втройне нужно соблюдать, иначе нарушается главное условие жизни, оно в совпадении с самим собой. Но некоторые законы многим не нравятся, и у меня такой есть – говорить что думаешь. Иногда неудобно получается, но что поделаешь – закон. Живешь в темноте… в сумерках, точней сказать — среди идиотов, пьяниц, жлобов, воров, циников-политиков, рвачей и лизоблюдов, их огромное большинство — холопов, прислужников… но и беспомощных много дураков…
А если вдруг спросят – где и с кем живешь?..
Придется отвечать…
К счастью, не спрашивают, а я никому не привык надоедать; как люди хотят, так пусть живут, если бы не хотели, по-другому бы жили.

Мои блуждания по этому клочку земли полезны, я многое начинаю понимать. Пусть мое знание напоминает первый черновик, все равно, большое достижение. Я Робинзон наоборот: он оказался в новом месте, а я… остался там, где много лет живу, но тоже странствую, оказывается, для этого не нужно плыть через моря.
Робинзону достаточно было обойти остров, чтобы понять — он здесь один.
Я тоже обхожу свой треугольник – и понимаю, что один, хотя здесь куча народу, и я никуда не уезжал. Я тоже от всех ушел, но не так! Робинзона выбросило море как ненужную вещь, а я сам ушел от всех.

Поругивая жизнь, посмеиваясь над собой, хожу меж трех домов, по земле, за которую страшно и обидно. Не хочу видеть людей на ней… а может других хочу?..
Три дома, окруженные дорогами и оврагом. Дорогами в никуда, в опустевшие деревни Харино, Дракино, Грызлово, Подмоклово…
— Почему домой не идете?
Опасный вопрос! Чертова бабища, нависла надо мной. Прислужница ЖЭКа, не иначе…
— Гуляю. Полезно.
И неопределенный жест, авось отстанет. Лучшее в мире слово – авось…
Я Робинзон на площадке размером в полтора футбольных поля.
— Куда я попал?..
Глупый самому себе вопрос…
Раньше надо было думать, решать — «куда нам плыть?..»
Теперь уже некуда бежать.
Двое, мирно беседуя, останавливаются рядом, в трех шагах, сначала писают, а потом, прижавшись к дереву, за которым стою, совокупляются.
Я давно уже без презрения или омерзения… равнодушен стал. И привык, так постоянно происходит: уплыл с Острова – вернулся сюда, как ни крути-верти, а дом родной. Реальный до тошноты – вот снова роют около оврага, нефть ищут за нашими домами.
Обязательно найдут!..
Отдельные люди могут быть прекрасны, большинство ужасно. Никто меня не убедит, что сообщество людей интересней царства животных. Могу часами наблюдать за зверем, а человек надоедает минут за десять, особенно, если говорит. Ненавижу говорящие рты. Жующие и говорящие. Умные речи еще хуже глупых, в них бессилия больше, и лицемерия.

Людям трудно отвечать на общие вопросы, обобщения встречают внутреннее сопротивление. Если конкретно, сразу оживляются – ведь каждый ел, спал, любимых убивал… Про конкретное понимают с полуслова. Но вот зачем все было?.. – тут же тупик и возмущение. Юлят, морщатся, отругиваются, уходят…
Однажды осторожно попытался выведать «зачем» у одного значительного человека – уверенный мужественный баритон. А он, скривившись, будто я о чем-то неприличном, бросил – «а ни за чем…» И я тут же отступил: понял, что задел. Думаю, он правду сказал.
Но не стоит расспросами увлекаться, того и гляди, кинутся лечить.
Я знаю, засмеетесь, – «старик, ушло то время… уже не так…»
Вчера не так, сегодня наплевать, а завтра снова так.
Когда такие мысли, говорю себе — недолго осталось…
Жизнь коротка, можно и потерпеть…
Отец был прав – «останется трава»…
Я истину чувствую кончиками пальцев.
…………………………………………….
Исчезал по своим делам, гулял, думал о том, о сём, перед глазами всё прошлые деньки…
Покапал дождь и перестал, темнеет… Исчезли приземистые тупорылые женщины, которые время от времени проходили мимо, небось поспешили жарить ужин. Иногда пробегают дети, не замечая меня… и мне пришло в голову, что я прозрачен для их глаз. Но один из них, замедлив бег, скосил глаза, как на необычно ведущее себя существо, так я посмотрел бы на собаку, которая рядом с деревом мочится на открытом месте. Вот и я что-то делаю не так, парень заметил это.
Я здесь не чужой. Я странный. Странный хуже чужого. Для странного человека вся жизнь странна, необъяснима, устроена неправильно.
А где она, правильная?..

…………..

………………….
Дотошная предметность часто надоедает, хочется бОльших обобщений, и трудных задач, а создать что-то цельное из такого числа пятен — тогда то, что надо. Работа с большим количеством отдельных картин, в данном случае их было около сорока, {{в основе страничка миниатюр из Яндекса: («дан маркович» картины). Подкупает то, что картинки собственные, и их объединение в «сверхкартину» позволяет по ходу дела что-то о себе понять, художник ведь в себе мало понимает, отдельные интуитивные ходы для более общего взгляда на себя мало дают. Искусство в первую очередь не самоотдача, а интуитивное самоисследование. «Самоотдача»- не цель, а механизм, внешняя сторона процесса. Но спорить ни с кем не могу, к тому же «самоисследование», наверное, трудней рифмовать, чем «самоотдачу», смайл…
Но этот процесс невозможен без выворачивания на холст, «внутри себя» объединить такие совокупности пятен мог только гений великого ГРЕКА. Выявление своей «степени лаконичности», глубины обработки — оказалось более нервной задачей, чем я думал, и теперь с бОльшим пониманием отношусь к Кандинскому ( с бОльшим сочувствием) А для себя своих рамок в этом направлении пока не нашел. Все определяет «чувствоемкость», где-то видимо есть свой пик…

http://images.yandex.ru/yandsearch?text=%D0%B4%D0%B0%D0%BD%20%D0%BC%D0%B0%D1%80%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87

…………………
Имеет смысл разглядывать большие массивы своих работ в миниатюрах. Когда-то доставляло удовольствие, в начале моего Интернета, в конце прошлого века 🙂 а сейчас — полезно: видишь то, что на отдельных работах и даже сериях не замечаешь. Например, с годами неприятие холодных тонов и синего в особенности смягчилось. Помню с каким недоумением слушал редкие похвалы Е.И., замечательного по тонкости восприятия цвета художника, с каким чувством он произносил — «холодные…» Нет, не полюбил, а примирился, и так наз. «теплохолодность» постепенно вползла (на четвереньках 🙂 в мои картинки. Ну,и всякое другое, не всегда приятное, видишь, в этих массивах…

………….

………
Давно не слышал о меланхоликах, наверное,исчезающее племя, или тема исчезла? Мне симпатичны они.

………..
Птиц плохо понимаю, но сочувствую. Хотел бы летать, но не над российской зимой. Скульптурная птица.

………
Пастель на оргалите.
Меня спрашивали, а где же сама чума? Она за поворотом, они ее ждут, встречают.

……….
О нем и вокруг него почти все мои повести 🙂