День: 26.11.2009
последний из кошачьих эскизов
……….
снова эскизик, Туся и Кася в натюрморте
………..
Текущее, момент.
пока как эскизик…
Задумалась…
Туся в коробочке на подоконнике
И в утешение…
юююю
Кусочек гламурра Вам, хотя недоделанного — терпения не хватает…
Под красным знаменем: победа будет за нами!
Осторожно — несъедобно!
утренний кураж небольшой
между прочим
………….
Это трудно вынести — собственный ключ от квартиры разговаривает с тобой — ВЫСОКОМЕРНО ПОПЛЁВЫВАЯ…
Когда люди по отношению к тебе высокомерны, над этим легко посмеяться, но когда высокомерны родные вещи, свой кожушок, например, или ботинки, единственные, то тут уж не до смеха…
Близких вещей немного, и если оставляешь их — забываешь или приходится бросать, то это такое же предательство, как с близкими людьми.
Вид из окна 20-го дома
Вариант. Обработка. Оригинал немного надоел мне, пусть отдохнет.
Из «Кукисов»
Ничего особенного…
На темно-серой бумаге, шершавой, скупо — пастель, туши немного или чернил…
Сумерки, дорожка, ничего особенного.
Смотрю — иногда спокойно там, а иногда — тоска…
А кому-то, наверняка, ничего особенного.
Так что, непонятно, от чего тоска…
Из «Кукисов»
Автобусный маршрут…
Он назывался «Уют — больница — кладбище»
«Уют» — магазин мебели, остальное понятно.
Потом на месте «Уюта» возник Базар
Рейс отменили, а жаль, было бы колоритней.
Из «Кукисов»
После выставки сосед спрашивает – «Ну, продал?»
Не верит, что продавать не хочу. Зачем тогда выставлять? Действительно, вопрос.
Известный галерейщик не понимает тоже — выставка для известности художника — раз, для коммерческого успеха — два. И вдруг — не нужно.
Человек из КГБ понимал это по-своему, но ближе, гораздо ближе к истине — «ищет своих…»
Из «Кукисов»
Жизнь все больше напоминает мне интеграл по замкнутому контуру. Вернулся туда, откуда вышел – и можно сказать, ничего не произошло.
Но порой еще спорю с самим собой, убеждаю, — нет! Жизнь напоминает цикл Карно, который, придя в ту же точку, все-таки совершает работу, изменяет окружающий мир…
Но все чаще… уже спокойно, без объяснений, оправданий, устало думаю — «ну, и черт с ним… исчезну… концы в воду…»
Из «Кукисов»
Крылов — и Тринчер…
Был у меня друг Василий Александрович Крылов, физик, он у Вавилова-физика еще до войны собрал первый в России ускоритель частиц. Потом стараниями своих друзей-физиков был отправлен в лагерь, далеко на север. Вышел еще не старым человеком, но стоявшие высоко академики-предатели держали Васю подальше от столиц, чтобы их некрасивые поступки не стали известны. Путь в большую науку был закрыт ему. Были и такие, кто хотел помочь, но эти всегда слабей.
Через много лет, добравшись-таки до хорошего Института, В. А. решил доказать свою веру, в которой укрепился на Колыме, спасаясь жеванием еловых иголок. Он верил, что малые дозы ультрафиолетовых лучей, не рак вызывают, как большие, а наоборот — способствуют жизни. И его, Василия, телесная и духовная крепость объясняется еловыми иголками и малыми дозами облучения. Он начал исследовать на себе, раздобыв небольшую ультрафиолетовую лампу, разработал контроль, измерения доз. И то же самое делал в Институте на водорослях. Водоросли не захотели поддержать открытия. Вася честно вел статистику, и ему всегда не хватало какой-нибудь единички для доказательства. Зато в опытах на себе он преуспел — жил, несмотря на подорванные почки, до 91 года. Но как ученый понимал – не доказательство: его сестра пережила три страшных голода — российский, колхозный и послевоенный, а жила 95 лет, и вовсе не при малых, а при самых опасных дозах ультрафиолетовых лучей на колхозной работе.
В. А. был честен, и вера его подточилась. Печалился человек, но циферки ставил честно.
Другой человек, не друг мне, его звали Тринчер, он тоже долго жил в лагере, как немецкий коммунист. И он еще там решил, что у биологии особые законы, им подчиняется все живое. Достижения генетики и биохимии прошли мимо него, он верил в Живую Силу. Он был новым виталистом. Но не был честным человеком — брал формулу какого-нибудь Шредингера, и путем путаных рассуждений да нечестных умозаключений вводил в нее коэффициентик, нужный, как он говорил, для жизни…
Долго и нудно его разоблачали, а он, отступая, втыкал свой коэффициент в другое место… Наконец, он всем надоел, благополучно умер, и был забыт со своими придуманными коэффициентами. Лженаука умирает со смертью своего создателя, не раньше — ведь ни один серьезный ученый не положит свою жизнь, чтобы побороть этого летучего голландца, свои дела дороже.
Вот, собственно и всё. Еще два слова о тех, кто считает земную жизнь коротким корявым отростком бесконечного сияющего пути. Часто они неплохо здесь устроены, истово живут, и столько сил кладут на жизненное устройство, что разговоры о вечной жизни остаются в разговорах. И пахнут фальшью.
Но это уж совсем между прочим сказано.