В журнале Ю.А.Кувалдина:
http://nashaulitsa.narod.ru/Dan.html
…………………………………………
ПРО НАШ ДОМ
Мы остановились, наконец, у домика, деревянного, большие доски покрашены желтой масляной краской, но давно, из-под нее зеленая видна. На улицу три окна и дверь, но вошли со двора. Огромный пес бросается навстречу. Но кусать не стал, узнал Немо, кинулся лизать. Он был слепой.
Вышла хозяйка, нестарая еще женщина, Лиза, больших размеров, но не толстая, с красивым лицом, но очень сальными волосами. Мне ее волосы не мешают, Немо говорил. Пес жил в туалете. Деревенский туалет, только в доме, в пристройке за кухней, у выхода во двор. Деревянная полка с овальной дыркой, внизу шевелятся черви, их миллионы. Под полкой сбоку пространство, там обычно спал пес. Он не видел, но по запаху чужих определял безошибочно, даже из туалета. Немо опасался, что он укусит меня, когда я занят там. Это было бы неприятно для будущего, говорит. Но пес меня сразу полюбил. Его звали Баро. Откуда взялся Баро, никто не знал, как-то пришел сюда, и остался. Немо смеялся — «я Немо, он Баро, мы старые друзья. Наверное, у нас одна судьба, в этом доме жизнь прожить…»
Теперь я вижу, он угадал.
Немо часто жил в этом доме после войны.
В большой комнате три окна, все разной величины. Но это я заметил через много лет, когда вернулся посмотреть, как мы здесь жили.
Крохотная передняя, всегда ледяная. Зимой наша дверь туда замерзала, на ней лед, а когда топили, вода стекала на пол, но немного, мы постилали коврик. Между половинами дома была печь, топка со стороны Лизы. И мы зависели от нее по части тепла. На самом же деле наше тепло зависело от Немо. Когда он приходил, то стучал в стену — Лиза, получше истопи, я пришел. И Лиза топила так, что влага крупными каплями осаждалась на холодных стеклах, текла на пол… Немо уходил на несколько часов к ней, и каждый раз что-нибудь приносил в огромной глубокой миске. Делил на две неравные части, я уже ел, говорит, и рыгал, от него шел запах мяса. Вываливал бОльшую часть на сковородку — тебе, остальное нес Баро. «Лизе не говори…» Она кормила пса вонючей требухой, а Немо жалел. Он голодных жалел. А глупых не жаль мне, говорит. Свобода ерунда, говорит, важно, чтобы поел… У нас одна тарелка была, и сковородка. Тарелку почти каждый день мыли, а сковородка и так стерильная. Хлеб, колбасу, сыр резали и ели на фильтровальной бумаге, так чище всего.
— Есть надо в чистоте, я и в окопе чисто ел…
У Немо была знакомая в лаборатории, школьная любовь, он эту бумагу приносил рулонами, и у нас всегда было чисто на столе.
Домик стоял в большой луже, через нее вели мостки к парадному входу. Но мы не пользовались им, выходили через небольшую кухоньку с круглой железной раковиной, через узкий коридорчик, там справа туалет, и через двор. Лужа перед домом высыхала только жарким летом, но всегда оставалось темное пятно. Немо говорил, здесь через сто лет забьет источник, люди скажут, святая вода, и будут ходить за ней, а это наш сортир был.
Но вот что интересно — когда он ночевал здесь, то утром выходил из дома — на охоту, он говорил, с большим кожаным портфелем, вечно раздутым и тяжелым — сияющий от чистоты и свежести, в новом костюмчике… гладкие щеки, набрильянтиненные волосы… Это часть моей работы, он говорил. Обманщик должен быть чистым и красивым.
Над комнатой низкий чердак, где можно, согнувшись в три погибели, стоять. Там в большой бак собиралась дождевая вода, и он не дрогнув, мылся до блеска, до скрипящей кожи ледяной водой. В наших краях девять месяцев в году холодрыга не для жизни, для прозябания. Только недавно стало потеплей. Свидетельство наступающей катастрофы, Немо бы сказал. Но его уже нет.
— Разве обманщик ты?
— Ну, понимаешь… Я утешитель жаждущих утешения, — он говорит. — Лечить излечимое каждый дурак может. Я лечу безнадежных, неизлечимых, это не обман, а внушение с утешением пополам… и немного медицины, как же…
Значит, если он забегал ко мне, то заходил и к Лизе, и у меня было тепло. Но он обычно спал-поживал в десяти других местах, чаще всего в одноэтажной халупе за рынком. Там у Немо жила-была теплая бабенка, продававшая мясо, домашнюю колбасу и сыр. Продукты с хутора, на котором трудился ее муж. Вот откуда было добро, которое он приволакивал к нам, ко мне.
— Скучно есть одному, — он говорил. — И с бабами скучно, что они могут, кроме…
Его поставщица мяса давно обосновалась в городе, сняла домик, задуривала муженька, что трудится день и ночь, а сама наняла продавщицу, и жила припеваючи с Немо. Он хвастался, что с вечера до утра трахает ее десять-двенадцать раз. Понимаешь, говорит, — страсть…
А я думал, неужели десять?.. Не может быть, врет…
Из-за его страсти у меня неделями холод смертельный стоял. Иногда он прибегал рано утром, потирал руки, вытаскивал из портфеля голову домашнего сыра, шмат килограмма полтора домашней колбасы, буханку черного, он булок не признавал. Мы грели на плитке чайник, пили черный чай, он заваривал сразу полпачки в большой алюминиевой кружке и разливал по нашим стаканам не разбавляя… Мы ели, разговаривали… Потом он убегал к хозяйке, и у меня к вечеру было теплым-тепло.
