Месяц: Декабрь 2007


……………..
Вчера возвращался из мастерской. На двери дома, где живу, вижу такую вот рекламу:

ИНТЕРЕСНЫХ ЕСТЬ ИГРУШЕК
МНОГО ОЧЕНЬ НЕ ВЕЗДЕ
Я ПОМОЧЬ ТЕБЕ ПОЖАЛУЙ
В МАГАЗИНЕ «СТРЕКОЗЕ»
юююююююююююююююююююююююююююююююююююююю


………..
С этой картинки начался мой альманах. А теперь она не у меня, а в Серпухове живет, у коллекционера Владимира Михайловича Котелкина, замечательного человека. Он инженер, ему около 70 лет, и он всю жизнь собирает картины. До сих пор работает. Сам прекрасный фотограф.


/////////////
Фрагмент пастели
..

русский пес Вася…

Меня спросили, почему русский, таких псов во всем мире, сколько хочешь.

Такого больше нет, Вася умер. Похоронен на высоком берегу Оки. За рекой заповедник, леса до горизонта. Это наша с Васей земля. Он вырос в России, понимал здешних людей, их повадки, добрые и опасные, наш язык понимал.

Недавно показали по телеку женщину, выходившую замуж девять раз. Она хохотала. Весело сходилась, спокойно без сожаления расставалась. «Никаких обид!»

И никаких привязанностей. Распространенная патология. Эмоциональная тупость, один из признаков скрыто протекающей шизофрении.

Некоторые уехавшие из России сейчас — талдычат про «совок», ужасную власть, бедность и грязь, грубость и обиды… Кто с ненавистью, кто с презрением. Можно только пожалеть людей, проживших лучшие молодые годы, учившихся, любивших… а запомнивших — совок, грязь, нищету…

Течет наша река, над ней на высоком холме Вася лежит…

Что с собой увезли, то имеете, после детства да молодости новое прирастает туго.

Мы и есть то, что носим с собой.

такая идиллия…

Чем я не Робинзон, если недавно дикари поймали и съели моего друга Пятницу?

Мохнатый веселый щенок был, друг моего друга сантехника Володи. Ушел погулять и не вернулся. А через два дня хозяин нашел шкурку, это как?

О чем мечтает Володя? Вырастить, конечно, такую собаку, чтобы съела всех местных алкашей.

— Со всеми не справится, — говорю ему.

— Есть такой пес, из монгольских степей, он всех порвет.

И начнется война.

А потом камням, деревьям и земле все это надоест.

И город провалится в подземное озеро.

Но это уже было!

В повести «ЛЧК», двадцать лет тому назад. Вот так живешь, думаешь о сегодняшнем дне… и вдруг вспоминаешь – да ведь уже написал, и давно!..

Правда, в той повести не ели собак. Зато уничтожали черных котов, как источников вредоносного поля. А собаки не верили в поле, дружили с котами, и гуляли с ними по заброшенному городу лунными ночами. Такая вот идиллия была.

Крылов — и Тринчер…

…

Был у меня друг Василий Крылов, физик, он у Вавилова-физика еще до войны собрал первый в России ускоритель частиц. Потом стараниями своих друзей-физиков был отправлен в лагерь, далеко на север. Вышел еще не старым человеком, но стоявшие высоко академики-предатели держали Васю подальше от столиц, чтобы их некрасивые поступки не стали известны. Путь в большую науку был закрыт ему. Были и такие, кто хотел помочь, но эти всегда слабей.

Через много лет, добравшись-таки до хорошего Института, Василий решил доказать свою веру, в которой укрепился на Колыме, спасаясь жеванием еловых иголок. Он верил, что малые дозы ультрафиолетовых лучей, не рак вызывают, как большие, а наоборот — способствуют жизни. И его, Василия, телесная и духовная крепость объясняется еловыми иголками и малыми дозами облучения. Он начал исследовать на себе, раздобыв небольшую ультрафиолетовую лампу, разработал контроль, измерения доз. И то же самое делал в Институте на водорослях. Водоросли не захотели поддержать открытия. Вася честно вел статистику, и ему всегда не хватало какой-нибудь единички для доказательства. Зато в опытах на себе он преуспел — жил, несмотря на подорванные почки, до 91 года. Но как ученый понимал – не доказательство: его сестра пережила три страшных голода — российский, колхозный и послевоенный, а жила 95 лет, и вовсе не при малых, а при самых опасных дозах ультрафиолетовых лучей на колхозной работе.

Вася был честен, и вера его подточилась. Печалился человек, но циферки ставил честно.

Другой человек, не друг мне, его звали Тринчер, он тоже долго жил в лагере, как немецкий коммунист. И он еще там решил, что у биологии особые законы, им подчиняется все живое. Достижения генетики и биохимии прошли мимо него, он верил в Живую Силу. Он был новым виталистом. Но не был честным человеком — брал формулу какого-нибудь Шредингера, и путем путаных рассуждений да нечестных умозаключений вводил в нее коэффициентик, нужный, как он говорил, для жизни…

Долго и нудно его разоблачали, а он, отступая, втыкал свой коэффициент в другое место… Наконец, он всем надоел, благополучно умер, и был забыт со своими придуманными коэффициентами. Лженаука умирает со смертью своего создателя, не раньше — ведь ни один серьезный ученый не положит свою жизнь, чтобы побороть этого летучего голландца, свои дела дороже.

Вот, собственно и все. Еще два слова о тех, кто считает земную жизнь корявым коротким отростком бесконечного сияющего пути. Часто они неплохо здесь устроены, истово живут, и столько сил кладут на жизненное устройство, что разговоры о вечной жизни остаются в разговорах. И пахнут фальшью.

Но это уж совсем между прочим сказано.

Вообще, вопрос ( перевод из «Arno bug diary)


……….
хотят ли люди быть людьми, совсем не ясно. Наша жизнь построена по тем же законам, что и биологическая эволюция, то же самое «выживание приспособленных», хотя и в искусственно созданных условиях. В сущности те же джунгли. И это подходит, это видимо устраивает, «все действительное разумно», и по-другому, вроде бы, никогда и не было. И одновременно существует идеальное представление о том, как быть должно, это религия, культура, некоторые законы… И уже ясно, что жить по ним — трудно, бедно, тускло, и мало кто хочет, почти никто.
Так что же делать, вот вопрос. Все пути и тропинки как «невинность соблюсти и капитал приобрести» исхожены, никакого сравнения по «эффективности» с путем диким и близко на стоит…
Как бы мирно разойтись на эти два лагеря, большинства и абсолютного меньшинства…
Что-то скучно, господа, становится жить- поживать…

И такое (временно, битов многовато)


////////////////////////
Странно, но об этом есть немного в книге Золя, на которую смертельно обиделся его друг детства Сезанн, — частица правды о чувствах художника при создании вещи. А больше нигде не знаю.

Вопреки мрачным ожиданиям


………….
По сравнению с 70-ми, я бы сказал, сейчас «переменно», и многое зависит от того, где стрелка ожиданий, — ставьте на «ясно» — и будет пусть не совсем ясно, но все равно ясней 🙂
Что есть такое в нашем времени, что хотя бы смутно (в виде злобы и раздражения) но доходит до самого последнего (и первого) чиновника и «власть имущего» — что все в нашей жизни зависит от тонкого слоя людей, ничего не имеющих, почти всего лишенных «при раздачах и оплатах», к которым относятся с подозрением, (а может и страхом) — от тех, кто может делать НОВОЕ. В какие подвалы их ни запихни… Время от времени услышите торопливый топот, просунется тупая сытая рожа — «Ну, как???»

ФРАГМЕНТ РОМАНА «ВИС ВИТАЛИС»

МАРК и АРКАДИЙ
……
Марк поднимался по крутым ступеням, нащупывая в кармане маленький скользкий предмет. Ключ к одной из возможностей его жизни. Он верил, что каждый миг, как луч света, упавший на фотопленку, проявляет одно из зерен, одну из возможностей его жизни, остальные же, оставшись в темноте, притаились и ждут своего момента. И можно, сделав усилие, срезать угол, выломиться из стены, пойти по другому ходу, новому руслу — нет неизбежной судьбы, перед нами обширное поле возможностей, оно меняется, открываются одни двери, захлопываются другие… Мы сами создаем себе пути, сами их отрезаем.
Его юношеский задор понятен мне, особенно нежелание кого-то вмешивать в свою судьбу, обвинять в неудачах, брать в расчет обстоятельства и долго ныть над ними. Мне приятно слушать все это, пусть я уже не так уверен, вижу глухие стены и коварные ловушки, которые опять же ставим себе сами, и нечто такое, через что переступить не можешь ради самого ясного-преясного пути.
Марк вложил ключ в узкую щель, дверь поняла сигнал на языке латунных бугорков, узнала его. Он в первый раз входит, один, в свое собственное жилье. Он все здесь воспринимает как подарок — ни за что! Вот комната, открытая всем ветрам. Он осторожно подошел к балкончику, висевшему над пропастью, сел на пол. Он плыл в темноту, внизу остались деревья, запахи сырой земли, гнили, ржавеющего железа. Оторвались — летим… Восторг перед жизнью проснулся в нем, и страх. Состоится ли она, или он сгинет, исчезнет, как рассыпается в почве прелый осенний лист?.. Обязательно сделать что-то важное, остаться, защитить себя — и не защищаться, не трусить, жить вовсю, не считая — он готов.
Он перешел в кухню, лег на матрац, брошенный на пол. Всплыла луна и нашла этот дом, и квартиру. Марк многое видел теперь — плиту, кем-то оставленную кастрюлю на гвоздике — светлым пятном, блестела поверхность пола, время от времени падали тяжелые мягкие капли из крана. И этот свет, и капли одурманили юношу, он упал в темноту и не видел снов.
……………

Внизу заснул Аркадий. Перед сном он с робостью подступил со своими вопросами к чужеземному прибору на табуретке. Тот, скривив узкую щель рта, выплюнул желтоватый квадратик плотной бумаги. Ученый схватил его дрожащими руками, поднес к лампе… Ну, негодяй! Мало, видите ли, ему информации, ах, прохвост! Где я тебе возьму… И мстительно щелкнув тумблером, свел питание к минимуму, чтобы жизнь высокомерного отказника чуть теплилась, чтоб не задавался, не вредничал! С тяжестью в голове и ногах он лег, пытался осилить страничку любимой книги, но попалось отвратительное место — химик растворял убитого художника в кислоте. Тошнотворная химия! Но без нее ни черта…
Он выпустил книгу и закрыл глаза. К счастью его сны не были тяжелы в ту ночь — не кошмар, не барак, не угроза… но утром накатило нечто, убивающее своей непостижимой нежностью, — давно забытое свидание -«до завтра? — до завтра…» — а через мгновение он знает, что завтра не будет ничего, и уже не объяснить… Сны бьют в цель, обходят барьеры, прорастают из трещин.

Фрагментик повести «АНТ» (Нева, №2, 2004)

……….
В конце концов я почувствовал, что застоялся, перегрелся, слишком много во мне накопилось, я стал терять и забывать, и понял, что пора записывать. Небольшие рассказики стали получаться о том, о сем, о детях и детстве, маленькие впечатления и радости, подарки и ссоры, потом о школе, в которой несколько лет учился, об университете… Ничего особенного там не происходило — для начала какое-то слово, взгляд, звук, воспоминание, из этого вырастает короткое рассуждение, оно тут же ведет к картинке… Передо мной открывалась страна связей. Летучие, мгновенно возникающие…. Я на одной-двух страничках становился владыкой этих, вдруг возникающих, наслаждался бегом, парением над пространством, в котором не знал других пределов, кроме полей листа. От когда-то подслушанного в толпе слова — к дереву, кусту, траве, цветку, лицу человека или зверя… потом, отбросив острую тень, оказывался перед пустотой и молчанием, и уже почти падая, ухватывался за звук, повторял его, играл им, и через звук и ритм ловил новую тему, оставался на краю, но прочней уже и тверже стоял, обрастал двумя-тремя деталями, от живой картины возвращался к речи, к сказанным когда-то или подслушанным словам, от них — к мысли, потом обратно к картине, снова связывал все звуком… И это на бумажном пятачке, я трех страничек не признавал и к двум прибегал редко — одна! и та до конца не заполнена, внизу чистое поле, снег, стоят насмерть слова-ополченцы … Проза, пронизанная ритмами, но не напоказ, построенная на звуке, но без явных повторов, замешанная на мгновенных ассоциациях разного характера…

Такие вот карточные домики я создавал и радовался, когда получалось. В начале рассказа я никогда не знал, чем дело оборвется, и если обрыв произошел на верной ноте, то не мог удержать слез. На мгновение. И никто меня не видел. А рассказики почти ни о чем, и все-таки о многом, как мгновенный луч в черноту. Ведь игра словечками, пусть эффектными и острыми, фабрика образов, даже неожиданных и оригинальных… все это обращается в пыль после первого прочтения по простой причине, о которой как-то обмолвился Пикассо, гениальный пижон и обманщик, талант которого преодолел собственную грубость… «А где же здесь драма?..» — спросил он, приблизив насмешливую морду к картине известного авангардиста. И никогда не пересекал этой границы, хотя обожал быть первым. Нечего делать, кроме как путаться в напечатанных словах, если на странице никого не жаль. И этого никто отменить не в силах, тем более, какие-то концепты и придумки, игра ума и душевной пустоты. Но рассуждения не моя стихия. Эти рассказики я писать любил, и мне с ними повезло — успел, возникла щель во времени, несколько лет жизнь наступала, а боль отступила.

на будущее

Да, начат еще один журнал, там будут только изображения, причем, довольно большие
http://danmarkovich2.livejournal.com/
Сейчас он еле теплится, до лета, до тепла.

……….
Всего! Удачи, и до завтра.

цитата из «Arno bug diary»


///////////////////
Нельзя верить никому и ничему, и особенно своему разуму, он наиболее опасен — внутрений враг, знающий тайные тропинки в тыл… уговаривает, убеждает… Опыт отсылает к аналогиям, примерам, прецедентам… Окружающие сбивают с толку болтовней… И только внутреннему чувству приятия или сопротивления, безгласному, нерассуждающему — можно довериться.

Коллаж на грани


…………….
Потом я отошел, не предпринимал попыток «в лоб» — сделать переход между фотореальностью и изо-реальностью (живопись) более-менее незаметной. Это ни к чему, также как «обманки» в живописи. Такое сращивание неестественно, потому что настоящие взаимодействия — без обмана, основаны на коренных свойствах любого изображения, — цвет, свет… Иллюзии зрения в общем дешевка.
Еще серьезней вопрос взаимодействия слова с изображением. Цвета с музыкой (довольно печальный опыт, недаром попытки легко переместились в область попарта и прикладную)
Сочетание картинок с текстом меня давно интересует. Оно накладывает большие ограничения и на текст и на картинку. Я говорю о рассказе, а не о репортаже. Помните книжки с картинками и подписями под ними (он целовал ее долго и нежно… Пронин не успел вытащить пистолет…) Беда, если я не так представлял себе майора Пронина…