…………………………..
Похоже, что появится небольшим тиражом в ближайшие месяцы в Москве и Израиле.
На этот случай сочинил небольшое вступленьице, по мере сил, и чтобы не утомлять заранее читателя, ведь одолеть 400 страниц текста в наше время мало кто может :-))
………………………………………………………………..
Роман “Vis vitalis” написан 11 лет тому назад. Он «висит» в Интернете, на бумаге никогда не был. Но все эти годы желание увидеть книгу у меня не пропадало. Тем более, нашлась добрая душа, замечательный человек, который помог напечатать. И настаивает на инкогнито, что я с большой неохотой выполняю.
О чем книга, и что за человек автор?
Если с юмором, то вот:
» …меня могут гневно остановить те, кто хотел бы видеть истинную картину, борения глубоких страстей вокруг этих игреков и зетов, или хотя бы что-то уличающее в распределении квартир, или простую, но страшную историю о том, как два молодых кандидата наук съели без горчицы свою начальницу, докторицу, невзирая на пенсионный возраст и дряблое желтое мясо… Нет, нет, ни вам очередей, ни кухонной возни, ни мужа-алкоголика, ни селедки, ни детей — не вижу, не различаю…»
Это о книге.
А теперь – автор о себе:
«… Именно об истине думаю непрестанно, и забочусь, преодолевая свой главный порок — как только разговор заходит о вещах глубоких и печальных, меня охватывает легкомысленное веселье, мне вдруг начинает казаться, что в них не меньше смешного и обыкновенного, чем во всех остальных — несерьезных и поверхностных делах и страстях».
В романе просвечивает автор, который, как главный герой, был ученым, стал прозаиком?
Да, что скрывать.
Но историй о своей жизни у меня хватает, например, в Интернете целая книга висит — «Монолог о пути». Научный трактат о самом себе. Что-то понял, с остальным непониманием смирился. И надоело — всё о себе, да о себе… Вот и написал книгу не совсем о себе. И не совсем реальность в ней, хотя многое, думаю, узнаваемо. И не совсем о науке она, но это уж как кому увидится…
Когда человеку 66, стоит, наверное, посмотреть на свою жизнь со стороны.
Но покороче. Бикицер, как говорят на идише.
………………….
Я родился в 1940 году в Эстонии. Мои предки поселились в Таллинне (Ревеле) в 1840 году. Мой прапрапрадед, военный кантонист, получил право на жительство от царя Николая первого. Об этом свидетельствует грамота, копия которой (1903 года) у меня имеется.
Отец родился в 1899 году, мать в 1909. Отец умер в 1951 году, мать в 1971-ом.
Они похоронены в Таллинне, на еврейском кладбище в Рахумяе.
Я учился в Тартуском Университете на медицинском факультете. В дипломе у меня написано — «врач-биохимик». Биохимики тогда созревали из медиков и химиков, отдельного факультета не было. Я ученик Эдуарда Эдуардовича Мартинсона, прекрасного биохимика, ученика Павлова; Мартинсон преподавал в те годы в Тарту. Считаю, что мне повезло с первым учителем. Мартинсон трагически погиб в год моего окончания Университета (1963г.), об этом я писал в книге «Монолог о пути».
Моим вторым учителем в науке был блестящий физик и биофизик Михаил Владимирович Волькенштейн. У него я учился в аспирантуре в Ленинграде (1963-1966), а потом 20 лет работал в его лаборатории в Пущино (Институт биофизики АН СССР) . Я стал хорошим биохимиком-энзимологом, с уклоном в сторону структуры ферментов, написал около 70 научных работ, за многие из них мне до сих пор не стыдно.
Но я никогда не был в первом ряду в своей области. Биология в стране заметно отставала от мирового уровня. Меня не выпускали за границу, даже в Венгрию. Но я серьезно работал, были интересные результаты. Назову только проблемы, чтобы не смущать непосвященных: механизмы аллостерической регуляции ферментов, «отрицательная кооперативность», «медленные конформационные переходы», «конформеры белков». Идей хватало, но сделать что-то значительное экспериментально я не имел возможности.
В 1977 году я начал заниматься живописью, наука отошла на второй план. Живопись была не просто увлечением — гораздо серьезней, но об этом долго писать. {есть в «Монологе о пути»}. Благодаря опыту и неопубликованным материалам я держался в науке еще восемь лет. Хотел уйти, но не решался. Потом меня изгнали мои же друзья-коллеги. Но не за охлаждение к науке, а якобы за три реальных проступка – я не заплатил 1 рубль в фонд мира, не сдал экзамен по гражданской обороне, и не участвовал в выборах. На самом же деле КГБ надоело задерживать направляемые мне вызовы в Израиль, и поступила команда в Институт; все, естественно, подчинились, и не переаттестовали меня. Такое было время.
К счастью, пинок, который я получил, оказался своевременным, давно было пора уходить. Я всерьез учился живописи, много копировал, днями и ночами писал картины. Учился, правда, своеобразно для нашего времени — мои картинки смотрел и давал советы замечательный московский художник Женя Измайлов. Я ездил к нему из Пущино в Москву 3-4 раза в год, с большими свертками и папками, он терпеливо смотрел, деликатно советовал, и мы говорили о живописи. С тех пор прошло почти двадцать лет, я давно перестал надоедать ему своими картинками, но каждое его слово помню. В начале на меня произвел большое впечатление и другой художник – Михаил Рогинский, который тогда собирался уезжать из России. Рогинский смотрел работы, и поддержал меня.
Я написал около пятисот картин, они на 80% разошлись по странам света. Было немало выставок; в общем, все это было страшно интересно, и я забыл о науке. Новая жизнь. Я умею забывать о старых увлечениях – ради новых.
Примерно с 1984 года я начал писать прозу. В сущности, всегда писал, только не знал, что это проза. Сохранились мои дневники с 15 лет. Потом был большой перерыв, но с 1983 года я веду записи непрерывно. Но это не для печати. Побудительным мотивом для писания «недневниковых» текстов было непонимание собственной жизни. Она шла совершенно не так, как я считал нужным, и на что рассчитывал трезвыми мыслями, которые иногда меня посещали. Я был в смятении, но ничего с собой поделать не мог. Я потерял не только уважаемую профессию, но и разрушил «до основания» жизненный путь. Я не пишу – «карьеру» поскольку этими глупостями не занимался. Но мне стало нечем заработать, я ничего, кроме науки, не умел. А живопись только начиналась, и в ней мне тоже ничего «не светило», поскольку я был обыкновенным неучем, и только страсть и сумасшедшая работа меня куда-то постепенно вывозили…
Отношения между живописью и прозой всегда были сложными, не стоит и говорить…
Значит, я начал прозу с объяснений самому себе, что я за человек. Потом втянулся, написал большой роман… который перед Вами, десять повестей, более 200 рассказов. Малыми тиражами, но с 1991 года в печати появлялись мои книги – сначала рассказы и повесть «ЛЧК», потом повести – «Ант», «Жасмин», «Остров» и другие. Мои рассказики одобрили понимающие люди – А.Битов, Л.Миллер, Т.Толстая… Я успокоился, больше никому не досаждал, помощи не просил, писал себе как получается.
В живописи было также, меня поддержало несколько художников, и два искусствоведа — А.А.Каменский и замечательная умница Марина Бессонова.
Зачем об этом пишу? У меня давно нет потребности «утверждаться». Как говорит мой герой из повести «Последний дом» — «что случилось, то и получилось…» Но единственное, что остается от нас – память, и я не забыл никого, кто мне помог, поддержал или как-то повлиял на меня.
Несколько человек прошло через всю мою жизнь. Это моя мама Зинаида Бернштейн, благодаря которой я такой как есть, больше не скажешь… Мои учителя в науке, Э.Э.Мартинсон и М.В.Волькенштейн. Кстати, если есть человек, учивший меня писать прозу, то это именно М.Волькенштейн, он учил меня писать статьи — ясно, прозрачно. В живописи мой учитель Е.Измайлов, он, наверное, сейчас недоволен мной, но что поделаешь, теперь картинки на втором плане. Уже несколько лет я не пишу маслом. Но рисую, работаю в Интернете. Возможно, нашел свою форму в нем – картинка и небольшой текст, связанный с изображением чисто ассоциативно.
Я благодарен им, и своей жене Ирине, только с их поддержкой все получилось, как оно есть. Биография, также как история, не терпит сослагательного наклонения.
Сорок лет я живу в городке на берегу Оки, полюбил это место, никогда не расставался с языком и страной, в которой живу, наверное, это моя судьба.
Кроме живописи и прозы, моим серьезным занятием является общение с животными, особенно с бездомными. Как могу, помогаю им.
…………….
Кажется, мне почти удалось избежать разговора о романе.
Он перед Вами, зачем говорить?
